Тогда
Встретив Иру уже так много лет назад на очередном корпоративе, он упал в нее с головой, и в лучших традициях того века, в котором был рожден — в чем были уверены все окружающие — развернул настоящую эпопею с ухаживаниями. Букеты таскал охапками, конфеты, гитару одолжил у бывшего одногруппника и надрывался под балконом — даром, что ни петь, ни играть не умеет. Тронуло это только соседку со второго этажа, которая с телефонной трубкой застыла у окна, собравшись, видимо, вызывать блюстителей порядка, но теперь смаргивая непрошеные слезы. Ведь когда-то, лет так семьдесят назад и к ней так сватались, а теперь вот соседке, Иришке, счастье привалило… От этого самого счастья было не так уж легко отделаться, как очень быстро поняла девушка и неохотно согласилась на одно — «слышишь, болван? Только одно!» — свидание. Счастливый Арсений, получивший то самое долгожданное «да», порывисто чмокнул руку своей будущей — он был в этом уверен — жены, и умчался готовиться к вечеру. А Ирина усмехнулась и впервые подумала, что этот странный ведущий с рабочего корпоратива в общем-то даже очень ничего. В тот вечер Попов устроил грандиозное свидание. Он успел опрокинуть на колени спутнице бокал вина, споткнуться перед входом в ресторан — и это только в первые 10 минут встречи. Дальше больше — он вдруг сообразил, что не снял деньги с карточки, а официант, которому он шепнул о проблеме, только отрицательно покачал головой — терминал не работал. Половину вечера Ире пришлось терпеть то, как парень рассеянно качал головой, периодически краснел и бледнел и, казалось, совершенно ее не слушал. Под конец он все же сознался в своих трудностях, она рассмеялась, расплатилась по счету и, взяв его за руку, повела на улицу. — Видимо, нам лучше просто погулять, — улыбнулась она уже на крыльце, и в этот момент на макушку слегка повеселевшему Арсению что-то капнуло. И тут Ира расхохоталась, Попов страдальчески закатил глаза, а птица с невозмутимой важностью уселась на крышу ресторана. — Это к деньгам! — сквозь смех добавила девушка, и Арсений тоже улыбнулся. В этот же вечер он затащил ее к банкомату, где снял деньги и настойчиво вручил девушке, не обращая внимание на то, как она упиралась («очень романтично, знаю, но все же!»), затем он мыл голову в туалете какого-то подвернувшегося кафе, а Ирина хихикала, стоя рядом и помогая смывать мыло, а потом они гуляли по набережной, его пиджак висел на ее плечах, а луна словно подмигивала с вечернего неба. Через полгода он представил ее друзьям. Еще через три месяца — семье. А ровно через год после первого знаменательного свидания Арсений улетел в Питер. Склонность к превращению самых обычных действий и поступков в настоящую драму у Попова проявлялась каждую минуту жизни. Он играл постоянно, меняя роли, в зависимости от пришедшего в голову сценария. И, когда ему поступило предложение из петербургского театра, он неосознанно решил, что роль вынужденного оставить любимую девушку придется как раз кстати. О переезде он не сообщил никому, кроме родителей и сестры. Все случилось буквально за одну неделю: телефонный звонок-сообщение родителям-принятие решения-сбор вещей. И уже в пятницу он взял билет на ближайший самолет до Санкт-Петербурга. И моментально оставил прошлое за спиной. Первый месяц в Петербурге был невероятным. Парень дышал полной грудью, работая как проклятый днями и вечерами, возвращаясь домой ночью, чаще всего пешком, впитывая город в себя кожей. Маленькая комнатка в коммуналке и работа в театре — вот и все, что у него осталось. Скучал ли он по Ирине? Арсений ее даже не вспоминал, влюбившись в серое дождливое небо и монументальные своды театра. Ровно до двух часов дня пятого апреля, пока, подойдя к уже ставшему родным театру, в котором ждали ставшие родными люди и абсолютно родной спектакль, не увидел девушку, сидящую на ступеньках служебного входа и насмешливо прищурившуюся, глядя ему в глаза. — Ну привет, Арсений, — проговорила Ирина, поднимаясь со ступенек и подходя к нему вплотную. Он молчал до тех пор, пока пощечина не обожгла щеку, принял это как неизбежность — заслужил, дурак. — Что ты здесь делаешь? — слова сами рождались, сплетаясь из всевозможных штампов мирового кинематографа и отечественной классической литературы. Он смотрел на нее и не узнавал. — К тебе приехала, — просто ответила Ирина и взяла его за руку, прощая сразу и за все, не задавая никаких вопросов. — Ты думал, что вот так сможешь скрыться от меня? Я уволилась и начинаю все заново, — она улыбалась. В первый же день стало ясно, что шестиметровой комнатки им на двоих не хватит, и пока Арсений продолжал неистово репетировать, доводя спектакль с элементами импровизации до безукоризненного совершенства, Ира занялась поисками квартиры.Сейчас
Ночная Москва завлекает своими огнями случайных перелетных птиц, самолеты, странников. И яростно пожирает, перемалывая кости и крылья, не оставляя шансов на спасение. — Шаааааст, — протяжно выдыхает мужчина, утыкаясь лбом во входную дверь. — Шааааааст, — громче повторяет он, подкрепляя стон ударом кулака. — Шаст, — уже практически кричит он. Дверь распахивается, и Антон чудом успевает поймать падающее на него тело. — Ты придурок, что ли? — ругается он, помогая не владеющему своими конечностями другу дойти до дивана в гостиной съемной квартиры. — Ты какого хера так нажрался, дебил? Или как ты там говоришь, — он усаживает мужчину, — дурачина? — Дурачина — это ты, — пьяно расплывается в улыбке гость и тыкает пальцем в грудь Антону. — А я идиот. Шастун плюхается рядом на диван, пытаясь не дышать рядом с этим человеком-перегаром, и вздыхает. — Ну, что случилось, беда моя? — почти ласково спрашивает он, а это значит — жди катастрофы. Затишье перед бурей. — Давай, Арс, ради чего ты поднял меня в четыре утра? Почему Ира тебя не контролирует? — почти зло спрашивает он. — Ира ушла, — констатирует факт Арсений и медленно сползает по дивану, укладываясь головой на колени офигевшему от такого поворота событий Антону. — Совсем ушла, — заканчивает он мысль и закрывает глаза. — Совсем. Шаст откидывается на спинку дивана и тоже закрывает глаза. Моментально остывает, расслабляя сжавшиеся кулаки и к нему приходят облегчение вперемешку со страхом перед будущим. Значит, ушла. Значит, не выдержала. Значит, неудивительно, что в четыре утра этот болван пришел именно к нему. Значит, жди перемен прямо с завтрашнего утра. Но пока — он аккуратно устраивает руку в волосах Арсения, почти невесомо поглаживая — пока можно и поспать.Тогда
К моменту, когда в его жизни случилась «Импровизация», Арсений сменил два театра, три квартиры и один телефон. Телефоны, на удивление, были довольно постоянными константами в его жизни — один раз и на несколько лет. Как и Ира. С удивительной настойчивостью она следовала за ним, куда бы его не заносила требующая перемен и бунтарства душа, искала квартиры, помогала с освоением новых перспектив, утешала, подбадривала, смеялась, любила. И он любил. Искренне. Следовал своему правилу, которое заключалось в том, что у женщины всегда должны стоять дома свежие цветы, каждые три дня притаскивая новый букет. Ира улыбалась и ставила в вазу, целовала, уже совсем не смущалась. Помнил о всех датах. Дарил украшения. Оставлял маленькие и скромные подарки-сюрпризы в дни, когда «просто захотелось сделать приятное». Устраивал свидания, все еще, даже после нескольких лет совместной жизни. И даже пришел к лучшему другу, Сергею, чтобы посоветоваться насчет кольца. — Арс, ты уверен? — непривычно серьезно спрашивал Матвиенко, тихой тенью следуя за другом вдоль прилавков ювелирного, не столько помогая с выбором, сколько морально поддерживая. Арсений фыркал, сдувал с глаз отросшую челку и кивал: — Я же люблю ее, — честно признавался он. — Это же — любовь? — полувопросительно заканчивал он каждый такой разговор. Сережа качал головой, наблюдая и замечая то, что сам Попов, будучи уверенным в своей правоте, откидывал, не считывая информацию. Он видел, как Арсений покупал очередной дорогой букет, но забывал встретить девушку из магазина, хотя она три раза позвонила и попросила, сообщив о тяжелых сумках. Он видел, как Ирина ждет парня у входа в театр, в то время как тот умчался через служебный отмечать удачный спектакль с коллегами. Он много чего видел. Но обо всем молчал, лишь сочувствуя девушке. Арсений знал, как должна выглядеть любовь. И усердно ее строил. К моменту, когда с ними случилась «Импровизация», любовь была почти построена. Кольцо в красивой коробочке лежало в кармане куртки — на всякий случай, чтобы девушка не нашла его дома, столик в ресторане был заказан на восемь часов следующего вечера, с музыкантами из местного джаз-бара он договорился. Все было распланировано, но вдруг. — Арс, — Антон, коллега, налетел на него сзади, обнимая за плечи. — Где тебя черти носят, Арсений? — прокричал он в самое ухо, широко улыбаясь. — Ты не поверишь, кто нас ждет в гримерке! Вот так это и случилось. После очередного спектакля в гримерке их ждал царь и бог канала ТНТ — Слава Дусмухаметов. Ну тогда, конечно, никакой не Слава, а Вячеслав Зарлыканович, с неожиданным предложением — новым проектом. Согласие ребята дали быстро, конечно, почему не попробовать, почему не познакомиться с воронежскими ребятами, это то, к чему они шли столько лет — что им терять? Следующим вечером, сидя дома у Матвиенко с крепким виски, отмечая рассвет новой эпохи, Арсений спохватился и схватил телефон. Сережа облегченно вздохнул — вспомнил об Ирине — но тут же поперхнулся своей минералкой, услышав размеренное: — Здравствуйте, меня зовут Арсений Попов, я бы хотел отменить столик на сегодня. Спасибо, — Арс повесил трубку и, встретившись с недоуменными глазами друга, пояснил, — иначе, в следующий раз проценты возьмут, типа неустойки. — А Ире ты звонить не будешь? — уточнил Сергей. Арсений пожал плечами. — Это должен был быть сюрприз, она не знает. — А ребята-музыканты? — Ой, да черт с ними, — Арсений зевнул и снова схватился за стакан. — Сонная доза, Серег! Давай выпьем за наш будущий успех! — Ты почему передумал-то? — все-таки спросил Матвиенко, наливая себе колы. Попов снова пожал плечами — излюбленный жест, ни в чем никогда не уверен. — Представляешь, какая сейчас суматоха начнется с проектом? — спросил он, грустно улыбаясь. — Не до свадеб, не находишь? Хорошо бы, если бы все получилось, — вздохнул он, явно уже переключившись с мыслей о свадьбе на будущее проекта. Кольцо перекочевало в шкаф Сережи, чтобы не случилось неприятных неожиданностей, затей Ирина дома глобальную уборку, а энтузиазм угасал с каждым месяцем. Ничего не клеилось, ничего не получалось. Никак не удавалось сыграться с воронежскими ребятами: очкастый Дрон и очкастый Дима были еще ничего, но со Стасом и длинным Антоном не выходило на сцене никак. — Дело в очках, — безапелляционно заявил Арсений, валясь на диван после очередной провальной миниатюры, совместной с Шастуном. Тот, явно разозленный, вскинул брови, молча, не собираясь даже разговаривать. Арсений развел руками. — Могу играть только с людьми в очках, носи очки, — посоветовал он Антону. Тот фыркнул. — А Матвиенко? — спросил он. Арсений задумался. У Матвиенко очков не было. — А с ним я просто очень много пил! — нашел он причину. — Он же не пьет? — уточняюще спросил Антон. — Я-то пью, — невозмутимо откинулся на спинку дивана Арсений. Антон широко улыбнулся. — Вот мы и нашли способ уладить наши творческие разногласия! — весело сказал он.Сейчас
Утро отдается в голове стучащими молоточками, сверлящими дрельками и выкручивающими мозг плоскогубчиками. Арсений перестает изобретать уменьшительно-ласкательные названия для инструментов и осторожно открывает один глаз. Картинка в голове не сходится, потому что видит он совершенно точно не потолок своей спальни. Он открывает второй глаз — но лучше не становится; он все еще лежит не в своей кровати. И вообще не в кровати. На диване, судя по тому, как ломит спину — да, не 20 уже, не 20 — и у кого-то на коленях, судя по тому, как затекла шея. Он осторожно поворачивается и убеждается в правдивости своего сумасшедшего предположения. Шаст спит очень смешно. Откинув голову назад и приоткрыв рот. Арсений с нежностью думает о том, что вот, наверняка, шея будет болеть и вообще, дурачина такой, почему домой его ночью не отправил? Он пытается осторожно привстать, не разбудив друга, но не справляется с собственными похмельными конечностями и совершенно неаккуратно бухается с дивана. Антон, разумеется, всхрапнув, тут же просыпается и слетает на пол к рухнувшему телу. — Арс, ты чего? Все в порядке? Арсений очень драматично прикрывает глаза рукой, распластавшись по холодному полу, и, не выдерживая, начинает ржать. — Бляяяять, — тянет он. — Шаст, как голова-то болит! Антон буркает себе под нос что-то вроде «придурок больной», встает и подает ему руку. — Поднимайся, алкаш, — он тянет на себя мужчину, помогая встать. — Лечить тебя будем. Утреннее или дневное, никто из них еще не смотрел на часы, солнце бьет в незашторенные окна, Арсений морщится от света, плетется вслед за Антоном на кухню, послушно садится на табуретку у стола и наблюдает за тем, как парень быстро, но совсем не суетливо заваривает крепкий черный чай и достает из холодильника яйца и молоко. — Омлет тебе сделаю, — зачем-то объясняет Антон. — Помогает трезветь. Пока парень взбивает молоко и яйца в большой прозрачной чашке, Арсений прихлебывает чай и пытается вспомнить вчерашний вечер. Удается с трудом. — А почему я к тебе пришел? — задает он вслух вопрос. Антон на долю секунды замирает, но продолжает ожесточенно взбивать яйца. — Антон, ты их сейчас в масло собьешь. — Ты дурак? — смеется Антон. — Масло не так делают, — но все же останавливается и выливает на уже разогревшуюся сковороду получившуюся смесь. — Я не знаю, почему ты пришел ко мне, ты не сообщил. — Ну что-то же я сказал, не просто же постучал в дверь и уснул? — не унимается Арс. — Ты сказал, что Ира ушла, — тихо говорит Антон. Арсений непонимающе хмурится. — Кузнецова? Антон ошеломленно поворачивается к нему и, не выдержав, запускает подвернувшейся под руку ложкой. Арс ойкает и прячется под стол. — Придурок?! Твоя Ира! Пока Попов тянет глубокомысленное «аааа» и вылазит из-под стола, Шастун накрывает сковородку крышкой и садится напротив. — Не хочешь рассказать, что произошло? — серьезно спрашивает он. Арсений грустно хмыкает и кладет руки на стол, ладонями кверху. — Я, кажется, сильно проебался, Шаст, — честно говорит он, и Антон кладет свои ладони в его.Тогда
Первая совместная попойка ожидаемых результатов не принесла. Как и пятая. И тринадцатая. Но отношения становились лучше, дружба — крепче, семьи — ближе. Уже все в команде знали о готовящейся кругосветке Маши Бендыч, сумасшедшей девчонке, которая умудрялась терпеть выкидоны Матвиенко. Совсем недавно сыграли тихую свадьбу Дима и Катя Позовы. И даже Стас рассылал приглашения, крутился, пытался одновременно найти новые идеи для импровизаций и потрясный дизайн свадебного торта — шумное празднество было запланировано на конец текущего года. Матвиенко толкал Арсения в бок, намекающе кивая на кипу приглашений, над которой вот уже битый час сидел Стас, взявшись за голову. — Че? — как-то очень не интеллигентно, хмуро интересовался Арсений. — Намекаешь, чтоб мы ему помогли? — Иди в жопу с такими идеями, — Серега делал страшные глаза и прикладывал палец к губам, оглядываясь на Шеминова, который пока не услышал эту гениальную мысль. — Намекаю, что проект свадьбе не помеха, если только ты не… Арсений выходил из комнаты каждый раз, когда Серегу опять заносило не в ту, как ему казалось, степь. Если только не — что? Возможно, стоило остаться и дослушать, чтобы потом не задаваться этим вопросом, но он и так слишком хорошо знал, что последует дальше. Но по какой-то необъяснимой причине абсолютно не знал, что с этим делать. Он любил Иру. Он же носил ей цветы! Маму ее с днем рождения поздравлял. Сам! Без напоминаний! Разве не это любовь? Сейчас он не мог дать ей семьи, как бы ему этого ни хотелось. «А хотелось ли?» — звучал в голове надоедливый голос Матвиенко, и Арсений мотал головой, пытаясь вытряхнуть его. Конечно, хотелось. Он же любит ее. Разве нет? Когда Арсений впервые вылил весь этот ушат с ледяной, не проанализированной еще до конца информацией на Шаста, тот еще какое-то время после речи друга молчал, словно мысленно отряхиваясь от холодных капель, и смотрел на него ошалелыми глазами. — Знаешь, Арс, — вдруг серьезно сказал он. Попов внутренне напрягся: он не за нравоучениями пришел к Антону, а потому что думал, что тот шутками и прибаутками своими обычными сможет вернуть его к жизни. — Любовь разная бывает. Но то, что ты рассказываешь об Ирине — это чувство долга. В тот вечер Арсений его послал и ушел домой. А на следующий вернулся обратно. И так продолжалось несколько месяцев подряд: почти каждый вечер Арсений приходил к Антону, они молча пили водку, или чай, или совсем ничего не пили, а просто телек смотрели. И тут, в этой квартире, в этой тишине, на этом диване мужчине было комфортнее всего. Через полгода они играли «Меняй» так, что им аплодировал заглянувший на огонек техничек Воля. Еще через три месяца назначили съемки пилота. Через год они уже стали знаменитостями местного разлива. Ирина радостно прыгала перед каждым выпуском, смеялась и целовала его в щеки. Арс стал больше времени проводить дома, стараясь не замечать ее грустно-ждущих глаз, и твердил сам себе: это ли не любовь? Я ли не люблю? Через месяц они уехали в первый тур по стране с концертами. Стаса провожала Дарина, Диму улыбающаяся Катя, желающая им непременной удачи, Серега показывал фотки Маши из Парижа, Ира держала Арсения за руку, а Шаст пришел, на удивление, не один. Его тихое недавнее расставание с давней подругой не прошло незамеченным для ребят, и сейчас все заинтересованно пялились на незнакомую девушку. — Знакомьтесь, — лаконично представил ее Антон. — Ирина. Арсений громко фыркнул, и, заметив удивленную обиду в глазах девушки, поспешил исправиться: — Я не всегда такой мудак, честно, — он приложил руку к сердцу, не заметив, как отпустил ладонь своей девушки. — Это моя дама сердца, и ее тоже зовут Ира. Девушки быстро нашли общий язык и продолжали разговаривать, когда актеры уже скрылись за терминалом и даже прошли паспортный контроль. Впереди ребят ждали бесчисленные часы перелетов и переездов, и пока Дима созванивался с Катей и улыбался дочери в скайпе, а Шаст набирал очередное сообщение своей новой девушке, Арсений стоял на балконе своего номера в отеле и дышал полной грудью воздухом чужого города.Сейчас
Они все-таки выясняют, что уже целая середина дня, им просто везет, что сегодня выходной. И если Арсению есть оправдание — напился вчера и все такое, то у беспечного сна Антона в очень неудобном положении нет никаких адекватных причин. Арс перехватывает на себя управление кухней сразу после быстрого и агрессивного поглощения чудом не сгоревшего омлета и готовит пасту. Ему нравится так называть месиво из макарон и сливочного соуса, но в соусах Арсений мастер и получается даже вкусно. Не то чтобы Антон мог бы приготовить лучше, так что он не жалуется. Они обедают, продолжая спорить о недавно вышедшем фильме — разумеется, Антону не нравится, а Арсений просто «жлоб пижонский», поэтому оценил сей «шедевр ебаный». Антон моет посуду, Арсений лениво переключает каналы. Антон идет курить на балкон, Арсений дремлет под не стареющий «Универ» на родном канале. Антон приходит, садится рядом, утыкается лбом в плечо ему — Арсений просыпается. — Что, Шаст? — он и сам никогда не ждет от себя таких ласковых интонаций и всегда им удивляется — откуда только что берется? Шастун мотает головой. — Хороший сегодня день, — бормочет он в плечо мужчине. — Хороший, — вздыхает. Тишина совсем не раздражает. Ярушин все также держит марку вечного студента, Хилькевич — ослепительно глупа с экрана. Арсений вспоминает, что каждый раз, когда в его квартире наступала тишина — он ощущал себя неловко. Чужим. Случайным гостем. — Кто из вас ушел? — спрашивает Антон, и Арс вздыхает. Этот разговор должен был произойти. — Ушла она. Сказала многое, — получается глухо, будто в себя говорит. — Но я оставлю ей квартиру. Найду, где жить. Она не виновата, что я… — он замолкает. Антон не глядя нащупывает его руку, сжимает ладонь. — С тобой все в полном порядке, — шепчет он. — Просто не повезло. — Кому? — недоверчиво щурится Попов, становится похожим на большого нахмуренного ежика, Антон хихикает. — Ей. Ей не повезло, Арс, влюбиться в человека, который. — он не успевает договорить и чувствует, как плечо под его щекой напрягается, а руки холодеют. Арсений решительно отодвигается. — Который что? — переспрашивает он, смотрит зло. Антон почему-то молчит, хотя может объяснить — это не то, что ты подумал! — Который не умеет любить, так? — Антон почему-то по-прежнему молчит. — Она сказала то же самое. Арсений встает. Арсений уходит. А Антон просто не знает, к-а-к ему объяснить.Тогда
За плечами семнадцатый город, впереди — еще больше. За плечами семнадцать отелей, номеров, концертов, множество разных улиц, сияющих глаз, камер, просьб сфотографироваться и дать автограф. Арсений дышал полной грудью и будто бы питался энергией всех этих незнакомых, но влюбленных в их творчество людей. Антон — наоборот. После каждого концерта ему чертовски необходимо посидеть в одиночестве. Восполнить потраченную энергию. Он подпускал к себе только одного человека. С каждым новым городом и каждым новым гостиничным номером, разделенном на двоих, Антон все реже брал телефон, чтобы позвонить Кузнецовой. В один день они с Арсом договорились называть ее по фамилии, чтобы перестать, наконец, путать своих девушек. Попов добавлял масла в огонь, используя именно это имя на каждом ебаном концерте. Антон чувствовал вину перед Ирой. Перед обеими. И не мог это никак объяснить. Ведь на самом деле не происходило ровным счетом ничего предосудительного. Только бесконечные бессонные ночи в разговорах или молчании, литры выпитого алкоголя на двоих, телефонные звонки, когда Шаст пытался отоспаться, а Арсений уже фотался на другом конце города, требуя в трубке, чтобы Антон «немедленно разлепил глаза и приезжал сюда, тут такое солнце!» Антон искренне не понимал, откуда в этом человеке столько живой, настоящей, лучистой энергии, но покорно тащился к тому самому памятнику, где Арс просто обязан был сфотографировать их темные силуэты. — Ты видишь, какое солнце? — Арс встретил его широкой улыбкой и, наверняка, у него даже глаза улыбались под солнечными очками. — Выспался? — заботливо спросил он тут же, и в голосе — ни капли издевки. — Ты — солнце, — не подумав, брякнул Шастун то, что вертелось в голове. — Ну в смысле, я имел в виду, что ты, — тут же спохватился он и начал подбирать подходящее оправдание. Арс хмыкнул и, сняв очки, подмигнул. — Не меняй, Шаст, — тихо сказал он и умчался обратно к ребятам, расставляя их в правильном порядке. А Антон стоял и улыбался как дурак. Тем же вечером, в их номере гостиницы, сразу после концерта Арсений впервые его поцеловал. Как-то нерешительно, что было очень непохоже на такого развязного обычно актера, легко касаясь кончиками пальцев линии скул, очерчивая их, губами прикасаясь почти неслышно. И Антон сам сократил чувствовавшееся между ними до того расстояние неловкости, отвечая жарко и решительно. После этого чувство вины стало иметь под собой адекватную основу, и Антон совершил самый мерзкий поступок в своей жизни. Расстался по телефону. Никто, кажется, не был особо разочарован, отношения были не такими долгими, чтобы делать из этого вселенскую трагедию. И Арсений был рядом. Ничего большего не происходило. Он просто был рядом. Приносил парню чай, когда шел за своим кофе. Замечал подрагивающие пальцы — или слышал соответствующий этому стук колец — и бросал в Антона пледом, ворча: «Укройся, замерзнешь, заболеешь и умрешь». Читал ему перед сном какие-то дурацкие стихи, но это странным образом успокаивало и убаюкивало Шастуна. Утром он, конечно, это отрицал — «что я тебе, десятиклассница что ли, чтобы стишками меня покорять» — но вечером ждал продолжения. Матвиенко был первым, кто заметил все это, и неудивительно. — Он так с Ирой себя не вел ни разу за все эти годы, — шепнул он Антону перед одним из концертов, когда взбудораженный Арс прискакал галопом с шоколадкой для Шастуна — «Ты же сегодня совсем не ел, упадешь на сцене — а нам что делать?» — и умчался гримироваться. — Ничего не замечал, представляешь? — Но он говорит, что любит ее, — решил вдруг поделиться Антон. — А мы…дружим с привилегиями. Сережа отмахнулся. — Дурак он. Помочь ему надо. Антон честно пытался помогать, но когда кончился тур, Арсений радостно и под большим секретом, продемонстрировал ему кольцо. — Все-таки решился, — возбужденно прошептал Попов и тут же получил в нос. Заслужил, дурак, думал он, выходя из ставшей родной квартиры Антона и чувствуя, что только что собственными руками сломал что-то очень ценное. Но что?Сейчас
Арс возвращается спустя час. Покурил, прогулялся, остыл — и вот он, стоит весь такой красивый на пороге квартиры, в которой его, наверное, уже никто и не ждет, ведь он такой еблан, не дурак, не идиот и не болван — самый настоящий еблан. «Сейчас бы дождя, чтобы я весь такой грустный и мокрый вернулся» — мечтательно думает он и звонит в дверь. Шаст открывает и ворчит: — О, ты вспомнил, что существует звонок? Ночью ты пытался выломать мне дверь, — сторонится, пропуская мужчину в квартиру, закрывает дверь. — Ну что? — только что руки в боки не ставит, выражением лица вполне соответствуя недовольной домохозяйке. Арс шмыгает носом. — Я не могу тебя раскусить, — честно говорит он. Антон непонимающе вскидывает брови и бормочет что-то вроде банального «ненадоменякусать», но Попов продолжает, впервые не боясь говорить откровенно. — Все, понимаешь? Абсолютно все следуют правилам. Я знаю, что мне сказать, чтобы получить нужный ответ. Я знаю, как себя вести в каких-то ситуациях, чтобы спровоцировать определенные действия. Я знаю, как выглядит любовь, дружба, ненависть, строю их по всем правилам — но у меня нихера не получается! Он проходит в гостиную, садится на диван, смотрит на Антона больными глазами. — Что я делаю не так? — Шаст падает на колени рядом с ним, берет ладони в руки. — Арс, ты все делаешь так, как надо. Так, как умеешь, — шепчет доверительно, дыхание касается ладоней, и Арсению хочется, чтобы этот момент не кончался. — Ира не считает, что я ее любил, — говорит он, Антон справляется с ревностью и твердо говорит. — Ты любил. Только не так, как ей хотелось. Арс смотрит изучающе. — А как ей хотелось? — спрашивает очень доверчиво. Шаст вздыхает. — А хотелось ей так, как ты любишь меня, — говорит уверенно. Арс закрывает глаза, соотносит все кусочки пазла вместе, решает, что он — все-таки полнейший кретин. Не открывая глаз, тянется к Антону и целует. И мир становится таким правильным. Спустя час, на разобранном диване, глядя в потолок, он все-таки задает главный вопрос: — Шаст, она сказала, что я не знаю… — морщится, исправляется. — Что же такое любовь? Антон поднимается, опирается на локте, улыбается: — А тебе и не надо знать. Никому не надо. Главное — чувствовать, — видит ждущий, наполненный надеждой взгляд, смотрит как на дурака, ей-богу, обводит рукой комнату. — Вот это все — и есть любовь. Арсений устраивается поудобнее, утыкаясь носом в висок Шастуна, дышит жадно. Арсений думает, что, в принципе, можно совместить вот это вот все — и работу с путешествиями. Арсений чувствует.Потом
Спустя полгода — ничего не меняется. Спустя еще три месяца — по-прежнему. Спустя год после знаменательной откровенности — все, что говорится, same. Арсений все еще не знает, что такое любовь. Зато чувствует ее.