Занимательная геометрия

Геометрию он ненавидел ни в каком виде. Хотя, разговаривая по телефону, частенько рисовал треугольники и звезды. Треугольники теперь он тоже ненавидел. Квадраты и многоугольники — тем более. Особенно в реальной жизни. Особенно в его жизни. Как называется, когда один треугольник проникает в другой? А если у них одна общая вершина? А если сторона? В их реальности в одном треугольнике этой вершиной был Отабек. В другом — Джей. А все вместе это было квадратом из двух треугольников. Это если не вспоминать о пунктирных линиях-связях. Поэтому больше всего иногда Юрке хотелось взять ластик и стереть лишнее. Жаль, что в жизни это сделать не так просто. Юрка любил Отабека. Очень любил. Не любовью с первого взгляда и даже не со второго. Это выросло как-то незаметно для самого Юрки. Из дружбы, привязанности, благодарности, понимания и желания быть рядом, греясь в спокойном тепле. Выросло, закружило и потребовало своего. Юрка всегда боялся показывать такие свои эмоции, но почему-то был уверен, что Бек не рассмеется ему в лицо и если и пошлет, то мягко, вежливо и необидно. Но Бек не послал, он просто рассказал правду. О себе и Джее-мать-его-Джее-Леруа. О первой любви. О взаимности. Об Изабелле. Много о чем рассказал тогда Бек. А в конце своего рассказа спросил, хочет ли он, Юрка Плисецкий, связываться с парнем, который никак не может забыть другого парня, хотя больше и нет той самой любви. Юрка хотел. Глупый маленький Юрка надеялся, что сможет заставить Отабека забыть. Ну, что-то у него определенно получилось. Бек начал улыбаться. Позволил себе расслабиться. И дело дошло даже до постели. И пусть в его самый первый раз Юрка не получил никакого удовольствия, он все равно был охрененным. Это же был Бек. Его Бек. Тем более, что второй раз случился очень скоро, и вот там Плисецкий словил настоящий кайф и увидел звезды. Заодно познакомился с собственной порочностью, но это уже совсем другая история. Какое-то время между чемпионатами Юрка был даже счастлив, а потом счастье закончилось. И Юрка сполна почувствовал вкус ревности, и узнал, что такое настоящая ненависть. И даже жалость. Как это все могло относиться к одному человеку — он понятия не имел, но Жан-Жак Леруа оказался сосредоточием всех этих Юркиных эмоций. Потому что Бек на него смотрел. Потому что Джей смотрел на него в ответ. Потому что Джея к нему тянуло, и это было так заметно, что иногда Юрка удивлялся, как эта тупая курица рядом с ним этого не замечает. Джей бесился, Джей ревновал. Джей доставал Юрку, потому что тот был к Беку так близко. Но, даже зная это, Юрка срывался в ответ, потому что не мог сдержаться. Ему хотелось раскрасить красивую физиономию Джея синяками, выбить зубы и свернуть на бок нос, потому что ловил иногда, как Отабек исподтишка любуется этой самой физиономией. Он выпускал пар на льду, криком и сексом, но никогда не закатывал Беку сцен ревности. Во-первых, знал, на что шел. А во-вторых, в его собственном шкафу тоже не обошлось без скелета. И имя ему было Виктор Никифоров. Пусть это было давно, любовь была почти детская и непонятная, но она дергала до сих пор, стоило только увидеть седую макушку. Бек ничего не спрашивал и не требовал. Только чуть сдвигал брови и молчал. А Юрку швыряло от благодарности за молчание до обиды на кажущееся безразличие. Эта чертова геометрия выносила мозг и трепала сердце. На кубок Четырех континентов Юрка поехал с Отабеком. И пусть он был похож на ревнивую жену, оставлять Бека с Джеем без присмотра он не собирался. Ходил на тренировки, выводил прогуляться, болел и всячески строил из себя образцовую подругу жизни, чем выводил Леруа из себя, и тот срывался все чаще. Безобидные шуточки остались в прошлом, сейчас каждое слово было пропитано ядом. Сцены были откровенно безобразными, хотя свои разборки они старались не выносить на глаза, тем более Отабека, но в этот раз они слишком увлеклись. И Бек, став свидетелем такой «разборки» пришел в ярость. В воображении Юры ярость Отабека Алтына — это взрывающиеся вулканы, летающая мебель и выбитые зубы, но реальность оказалась немного прозаичнее и страшнее. Какое-то посеревшее лицо, почерневшие до полной непроницаемости глаза и сжатые до превращения в одну узкую полосу губы. И взгляд. Больной, отчаянный, бешеный взгляд. Короткий судорожный выдох — и Юрка Плисецкий на пару с Жан-Жаком Леруа смотрят на удаляющуюся спину. На следующий день Бек откатал свою программу на золото, но уехал еще до того, как кто-то из них вообще успел до него добраться. Юрка рвал и метал. Юрка чувствовал себя виноватым. Юрка скучал и тосковал. И не придумал ничего лучше, как нагрянуть к Леруа тем же вечером, ибо на звонки Бек не отвечал, а собственный рейс был только следующим утром. Но даже морду набить не получилось: Джей был пьян, а бить тех, кто не может ответить, Юрка считал ниже своего достоинства. Но и банально топтаться на пороге было глупо, поэтому он просто ввалился в номер и молча принял всунутый Джеем в руку стакан с каким-то пойлом. Сделал глоток, поморщился, но упрямо продолжил. Идея надраться на пару с Джеем была откровенно хреновой, но хуже, чем есть, быть уже не могло, так что какая теперь уж разница. Как оказалось, разница была. Потому что пьяного Джея потянуло вдруг на откровения. Нет, он не плакал, роняя пьяные слезы, он говорил скупо, зло, чуть задыхаясь, словно ему не хватало воздуха, или наоборот, он им захлебывался. О себе. О Беке. Об их отношениях, здоровыми которые никто бы не назвал. Потому что первая любовь, переросшая в одержимость — это ни черта не здорово. «Я хотел быть с ним каждую минуту. Врасти в него, чтобы он дышал только мной и видел только меня. Только он и я, и больше никого в чертовом мире. Он был моим, а я был его — это единственный закон, который я принимал. Мы трахались, как кролики, но нам было мало, всегда мало. Однажды я поимел его сразу после того, как огласили его баллы. Он был горячий, мокрый, растянутый, адреналин лился из ушей. Он кончил на пятом толчке, я — на седьмом. В следующий раз он взял меня на верхней ступеньке лестницы в моем собственном доме. Мы собирались пойти в клуб, отметить медали. Он просто опрокинул меня на перила. Я выл в его ладонь и в хлам прогрыз его пальцы, только бы родители не услышали. А потом мне стало страшно. Что сорвемся, что обычного секса нам будем мало, и тогда польется кровь. Только он же бешеный, наш Бек. Он никогда не боялся ничего. А я… нашел Изабеллу. Отличная грудь и никаких позывов запустить зубы в ее шею или плечо, чтобы попробовать ее на вкус, чтобы она хоть так осталась во мне. И Бек ушел. Того Бека больше нет. Но, похоже, господь проклял меня. Потому что мне плевать. Это же Бек. Бешеный или спокойный — это Бек. И я его люблю. Вот такая вот срань…» Юрка напился в хлам вместе с ним. Молча. Только заглушить голос Джея в голове это ни черта не помогло. Как и приглушить воображение, рисующее картины Бека и Джея. Бешеного Бека. Стонущего Бека. Бека, которого трахают под трибунами сразу после проката. Бека, которого он никогда не увидит. На следующее утро болела не только голова, но и все тело. Рядом на полу спал Джей, и в лучах встающего солнца, на короткую секунду, он показался Юрке даже красивым. Но наваждение схлынуло быстро вместе с позывов прогуляться до туалета. Он ушел, не таясь, но Джей так и не проснулся. …Юрка писал Беку, сидя в зале ожидания. Пытался дозвониться. Но Бек упорно молчал. И Юрка полез в интернет покупать билет до Астаны, как только самолет набрал высоту, про себя благодаря современные технологии, доступные теперь даже в небе. Стыковка была крошечной. Настолько, что Юрка регистрацию проходил последним и на посадку уже бежал. И только оказавшись в самолете, вдруг испугался. Что он скажет Беку? Как посмотрит в глаза, зная все то, что рассказал Джей? Эти вопросы крутились у него в голове свихнувшейся каруселью, и даже когда Юрка ступил на землю, ничуть не умерили свой бег. — Зачем ты приехал? — усталый голос Отабека оказался для него полнейшей неожиданностью Настолько, что сначала Юрка решил, что ему показалось. — К тебе, — брякнул он, разворачиваясь к Алтыну. Уставший, измотанный, с чемоданом у ног — тот выглядел каким-то… погасшим. — А ты? — Второй самолет задержали. Я прилетел за пятнадцать минут до тебя, — Отабек пожал плечами и развернулся. — Пошли. И Юрка пошел, теперь думая о том, когда он успел настолько упустить контроль над ситуацией. И вопрос «что делать?» все еще актуален. …Дома у Бека было пусто и как-то слишком тихо. До этого Юрка был у него раза два, но сейчас все было как-то по-другому. Тишина не давила, но в уголок забиться захотелось, и Юра устроился на уже знакомой и почти даже любимой табуретке на кухне, как только они переступили порог. Окинув его нечитаемым взглядом, Отабек ушел в душ, а Юра, посидев с минутку, сполз с табуретки и сунулся в холодильник, по пути включив чайник. В готовке он точно не был асом, но чай и какой-нибудь перекус помогли бы настроиться на нужный лад. Не говоря уже о том, что Бек, скорее всего голодный, после задержки-то. Да и у самого Юрки во рту ничего, кроме бортовой еды не было. Впрочем, особо поживиться было нечем, разве что яйца и сыр. В хлебнице нашелся изрядно подсохший, но в целом пригодный хлеб, и Юрка, не особо раздумывая, отправил кусочки на сковородку. Залил все это взбитыми яйцами, засыпал сыром и, закрыв крышкой, отставил в сторону. Не королевский обед, но сойдет. Ели молча. Совсем молча. Обычно не особо разговорчивый Отабек сейчас словно и не присутствовал здесь, а Юрка не знал, с чего начать и стоит ли вообще что-то начинать. Все сказанное Джеем отошло на задний план, и сейчас в голове царила восхитительная пустота. Которая вдруг взорвалась вместе с телефонным звонком. Юрка бросил взгляд на дисплей и невольно нахмурился. Джей не звонил ему никогда. И после того пьяного разговора они не разговаривали. Казалось, что он был давно, хотя всего сутки прошли. — Что? — быть вежливым не получилось. — Он с тобой? Просто скажи, что с ним все в порядке, — усталым, каким-то бесцветным голосом поинтересовался Джей. — Да. И да. Относительно, — Юрка поднял на Отабека взгляд и поджал губы, заметив его напряжение. — Дай ему трубку, Юра. Пожалуйста. — Зачем? — Затем, что я хочу извиниться. — За что? — Юрка так удивился, что даже раздражение прошло. — За наше с тобой поведение, — хмыкнул в ответ Джей. — Он никогда не терпел, когда кто-нибудь пытался его присвоить. Юрка поджал губы. Теперь понятно. Бек решил, что он просто переходящий приз. Не найдя что ответить, он просто протянул трубку Беку. Тот с сомнением посмотрел на нее, поколебался, а потом все-таки принял. О чем говорил Джей, Юрка не слышал, а по выражению лица Бека догадаться было невозможно, но глаза… Бек вернул Юре телефон, так и не произнеся ни слова, и тот автоматически его принял, поднеся трубку к уху. — Да? — Будь с ним, Юра. Сейчас ему это нужно. Особенно сейчас. Нет, не говори ничего и не задавай вопросов. Я отпустил его. Пообещал, что стану ему другом, но и только. И ты сейчас ему очень нужен. Если захочешь послать меня — перезвони позже, когда Бекса не будет рядом. Юра опустил трубку, из которой уже неслись короткие гудки, не решаясь поднять взгляд. Где бравада, наглость и хамство, ставшие его визитной карточкой, и которые ему сейчас так нужны? — Вы придурки. Оба, — тишину первым нарушил сам Бек, и Юрка вскинулся. Заглянул в глаза и закусил губу. В почти черных омутах Отабека и в хорошее настроение прочитать было что-то нелегко, а теперь они вообще были непроницаемы. — Придурки, — все, что оставалось, это согласиться. Собственно, Юрка даже душой не покривил. — Ты очень злишься? — Очень, — выдохнул Отабек, и Юрка, не услышав в его голосе ожидаемого недовольства, чуть расслабился и даже несмело улыбнулся. — Мы больше не будем? Отабек хмыкнул. — Ты спрашиваешь или обещаешь? Юрка почесал нос. Похоже, пришла пора откровенностей. — Извини. На самом деле я не особо понимаю, что можно делать, а что нет. До тебя у меня не было никого, и я в отношениях полный даун. А еще я и правда придурок, у которого язык за зубами не держится. Просто… — он поднял на Отабека растерянный и какой-то по-детски беззащитный взгляд. — Просто я тебя люблю. И боюсь, что на самом деле тебе все это не нужно. Я тебе не нужен. Отабек несколько мгновений молча смотрел на него, а потом встал и подошел к окну. Солнце уже село, небо стремительно темнело, и комнату заливали сумерки, скрадывая обстановку и делая все мягче, интимней. — Ты мне нужен, Юра. Ты мне очень нужен, — безэмоционально произнес Бек, и Юрку буквально сорвало с табуретки. Он шагнул к Отабеку и замер в шаге, давая почувствовать свое близкое присутствие, но не больше. — Не как замена или поддержка. — Я лекарство… — Нет, — Бек качнул головой, и Юрка все-таки не выдержал. Шагнул вперед, прижался к спине, утыкаясь лбом в его плечо и закрывая глаза. — Тогда кто я для тебя? Бек накрыл ладонями его руки, нашедшие покой на животе. — Дай мне время, Юра. И будь рядом. Это все, что я у тебя прошу. Юрка безотчетным жестом потерся щекой о его плечо. — У тебя есть все время. Надеюсь только, что я не успею состариться. — Ты будешь очень милым, но жутко занудным и ворчливым старичком, — Отабек стиснул его пальцы, коснулся губами костяшек и отпустил. Вывернулся из объятий и отошел. Щелкнул кнопкой чайника, сложил в раковину посуду. Словно и не было между ними и этой размолвки и этого разговора. Юрка медленно выдохнул и оперся бедрами о подоконник, наблюдая за ним. Домашний, уютный Бек. Такой теплый. Такой… его. А потом они смотрели по телевизору какой-то тупой сериал, отчаянно клюя носом. Когда Юрка оказался на расстеленной кровати — он даже не помнил. Да и не пытался. Только завернулся в одеяло и, уткнувшись носом в подушку, пахнущую Беком, засопел. И проснулся через два часа от холода. Провел ладонью по пустой половинке кровати, выпутался из одеяла и пошел искать Бека. Не то, чтобы в обычной двухкомнатке тот мог бы потеряться, просто… Бек курил. В незастегнутых джинсах, босиком, он курил сигарету и, судя по плавающему вокруг него дыму, далеко не первую. Никогда не видевший его с сигаретой, Юрка аж опешил сначала. А потом его растерянный взгляд скользнул дальше, и сердце сжалось. Она была яркой, эта большая цветная фотография. Джей и Бек, счастливые, смеющиеся, чем-то неуловимо похожие смотрели, казалось, прямо на Юрку. Словно издевались. Так у них с Беком никогда не будет. Потому что того Бека нет. Потому что рядом с ним он, Юрка, а не Жан-Жак Леруа. И его Бек никогда не будет так обнимать. По-другому — возможно, но не так. Кусая губы, Юрка отшагнул назад, и тут Бек потянулся к фотографии. Несколько секунд смотрел, отчаянно, тоскливо, и решительно щелкнул зажигалкой. Бумага не загоралась долго, словно сопротивляясь, но все-таки вспыхнула. Бек опустил ее на блюдце, стоявшее рядом, и встал, даже не дождавшись, пока она догорит. Погасил недокуренную сигарету, открыл форточку, и Юрка метнулся в спальню. Юркнул под одеяло, сжавшись в тугой комок, и закрыл глаза, прислушиваясь к звукам в квартире. Вода в душе, легкие шаги, шорох одежды. Матрас прогнулся под весом Бека, и Юрка только сильнее зажмурился. Домой. Ему надо домой. И… — Я поставил свою точку, Юра, — глухо произнес Бек, придвигаясь ближе, но даже не пытаясь обнять. — Я должен был это сделать. — Я знаю, — выдохнул Юра, не открывая глаз. Губы кривились и дрожали так, словно он сейчас заплачет. — Я понимаю. Как бы еще стереть из памяти лицо Бека. Опустошенное, почти белое лицо смертельно уставшего и измотанного человека, почти выгоревшего. — Ты никогда не умел лгать, Юра. Но я сказал тебе правду. Я всегда говорил тебе только правду. — Думаешь, у нас есть шанс? — Да, если тебя зовут Юра Плисецкий и ты все тот же упрямый сукин сын. Иди сюда… Вопреки собственным словам, Отабек придвинулся сам. Обнял поверх одеяла, уткнулся носом в макушку, и Юрка расслабился. Распахнул глаза и, глядя в темноту и прислушиваясь к дыханию за спиной, пообещал себе, что не отпустит. Никуда, ни к кому и никогда. Он же Юрка, он же монстр, фея, зануда и хам. А значит не сдастся. И пусть сердце Бека — не золотая медаль, для Юрки оно дороже всего золота мира. А еще, кажется, он начинает понимать Никифорова. Но извиняться за свое поведение не будет точно. Не дождетесь… Или все-таки извиниться?