Ларин внимательно смотрит в окно, о стекло которого бьются мягкие снежные хлопья. Сильный ветер, свистящий в невидимых щелях оконной рамы, не даёт снегу спокойно опускаться на землю, заставляет его танцевать морозный вальс в воздухе. Критик совершенно точно не знает, зачем позвал Руслана, он не знает, что ему сейчас говорить. То, что случилось совсем недавно, было лишь делом времени – всё шло к этому ещё со второй половины яркого и солнечного июля: тогда Ларин впервые остро почувствовал, как Ксения резко стала немного раздражать.
Сероватые клубы сигаретного дыма, что мужчина выпускает из своих лёгких, бьются об оконное стекло, медленно ползут по нему вверх, к потолку, образуя странные плавные линии, и постепенно рассеиваются в тёмном пространстве. На плечи медленно осыпается какая-то песня – соседи сверху точно не любят слушать музыку тихо.
Критик знает, что покривит душой, если скажет, что не скучал по Руслану тогда. В течение совсем недавно ушедшего года, а точнее, первой его части, Ларин часто вспоминал о юноше. Мужчина хотел поехать в суд, но в итоге просто испугался, поэтому смотрел решающие слова судьи в режиме онлайн, уже в самолёте. Негромкое «условно», кажется, смогло стать поводом, чтобы не отмечать день рождения два раза в год.
Ларин засматривается в окно; ему думается, что в свете фонарей снежинки напоминают большие и не очень скопления звёзд, образующие уже даже не созвездия, а целые галактики, быстро-быстро перемещающиеся в пространственно-временном континууме. Особенно завораживающе это выглядит с этажей, что повыше. Оконная рама будто сейчас развалится под напором метели; красили её, эту самую раму, наверное, лет сорок назад – белая краска уже давно пошла трещинами, что образовывают причудливые фрагменты неизвестных полотен таких же неизвестных художников.
Комнату ничего не освещает – разве что по потолку жёлтой и красной акварелью разливаются лучи уличных фонарей, и свет включать совершенно не хочется. Ларин ждёт, что вот-вот тишина комнаты разлетится во времени стеклянной пылью, когда раздастся резкий щелчок дверного замка, послышатся тихие шаги за спиной, а затем по пространству разольётся некая неловкость. По ногам тянется прохладный воздух.
Всё случается именно так, как критик себе и представлял, только вот плеча его никто не касается – Руслан лишь подходит поближе, разворачивается спиной к окну и осторожно присаживается на краешек подоконника. Ларин замечает, что кромку окна со стороны улицы засыпало снегом. Слова отчего-то не хотят говориться, а атмосфера вокруг натянута струной; тишина не разрывается: она почти ощутимо тянется по плечам, головам находящихся в просторном зале людей. Мужчина внимательно оглядывает раскинувшийся у подножия высокого дома город, обводит взглядом каждый огонёк, вплоть до самой линии горизонта, которую сейчас не рассмотришь; ясного ночного небосвода не хватает сегодня особенно сильно. Соколовский всматривается куда-то в непроглядный мрак коридора, что прямо за дверью, через секунду переводит взгляд на критика, пытается зацепиться за какую-нибудь эмоцию на его лице. Он не хочет спрашивать, почему Ларин не сказал раньше (хотя Руслан заметил практически сразу), не хочет знать, что же всё-таки произошло тогда, в конце ноября. Юноша хочет лишь спросить о состоянии критика. Кажется, Дима не выглядит особенно расстроенным. Руслан осторожно снимает очки с мужчины и слабо улыбается.
Атмосфера в комнате всё же постепенно начинает оттаивать: кажется,
(Ларин даёт себе подзатыльник за эти мысли) Соколовский может одним лишь своим присутствием согреть всё вокруг, и это звучит так до правильности сладко. Критик думает, что Руслан глупый, раз простил его, раз всё ещё терпит его звонки и сообщения, раз приехал к нему так быстро. Ларин думает, что нет, Руслан не глупый, это он, Ларин, глупый, раз не может проявить даже малейшей благодарности за подобное отношение. Он отвратителен, в этот раз
по-настоящему.
Критик чувствует, как его берут за руку.
– Я всегда буду на твоей стороне. – Как бы приторно это ни звучало. Руслан видит, как мужчина странно ведёт плечами, не знает, как это трактовать. На улице светофор загорается зелёным, и это приходится критику по душе.
– Ты ещё не видел тех сообщений? – Ларин странно интонирует, смотрит вниз, на старый подоконник, – думаю, скоро будет ещё много всего интересного. – Безумно хочется провести по трещинам пальцами, но в одной руке он держит сигарету, а за вторую его держит Руслан. – Я разрешил. – Странно улыбается
Ларин думает, что этот дом хорош тем, что в нём не стоят металлопластиковые окна, потому на утро мороз нарисует на стёклах свои зимние цветы самых замысловатых форм. Критик медленно выдыхает дым, наблюдая за ним. Именно сейчас хотелось бы скрыться от реальности, желательно, в видениях юноши.
– Видел. – Руслан думает, что надо было давно потерять веру в мужчину, стоящего рядом, просто рассеять её над городом и пойти дальше, но...
Ларин взмахивает рукой в сторону окна, собирается что-то сказать, его перебивают:
– Мне всё равно. – Дыхание зачем-то сбивается. Кажется,
у обоих.
Руслан сжимает руку Ларина чуть сильней, привлекая к себе внимание. Тишина, отдающая в затылке лёгкими цоканьем, разрывается одним тихим «я останусь», а критик думает, что он совершенно точно не может забрать этого юношу себе, но всё кажется куда менее живописным без бликов в его глазах.
Мужчина чуть хмурится, бормочет что-то о том, что Руслан ещё так юн, он найдёт того, кто не будет ветреным, кто будет рядом, кого нельзя будет назвать эгоистом. Ларин ведёт себя совершенно спокойно, будто его это совершенно не волнует, создавая общую неловкость картины всей ситуации. Его голос, кажется, скоро пойдёт трещинами, как старая краска на оконной раме; мужчина кажется слишком отстранённым. Проблема заключается только лишь в том, что Соколовский слушает это всё с этой своей лёгкой улыбкой, а потом говорит что-то вроде «да оно мне и не надо», опустив голову на плечо критику, пока тот снова выдыхает сигаретный дым в потолок.
– Дим, я же не женщина, – говорит он спокойно, – мне не нужно постоянное внимание, мне не нужно, чтобы ты постоянно был рядом, – переводит дыхание, поднимает взгляд, – я просто хочу, чтобы ты знал, что у тебя всегда есть человек, который
поддержит.
Ларину кажется, что его бьют точно в солнечное сплетение. Ему нужно тридцать две секунды, чтобы отдышаться. Критик всё так же пытается смотреть куда-то за горизонт и держать себя в руках. Сигарета между пальцев практически дотлела, и он тушит её в жестяной банке, исполняющей роль пепельницы, и достаёт из пачки новую, щёлкает зажигалкой, делая новую затяжку. Прошлое состоит из странностей, запутанных и безумных, и Ларин думает, что в теперь уже далёком две тысячи четырнадцатом нужно было забирать к себе Соколовского и беречь его от глупых поступков. Хотя сейчас мужчина, возможно, не знал бы, что к нему можно привязаться действительно сильно. Критику совсем чуточку стыдно за то, что часто звонит юноше тогда, когда обстоятельства опьяняют его, чаще всего по ночам.
Соколовский забирает из его рук сигарету, а Ларин думает, что сейчас его отчитают за курение. Руслан смотрит странно на мужчину, подносит сигарету к губам, не спеша обхватывает ими фильтр и делает первую затяжку. Когда-то давно он пробовал курить – тогда случилась жутко нелепая ситуация, он закашлялся слишком сильно, его щёки стали очень красными, а из глаз текли слёзы. Сейчас он делает всё осторожно. Ларин сглатывает – губы Соколовского сейчас именно там, где были его собственные буквально полминуты назад. Руслан медленно выдыхает дым, откидывая голову назад, а критик уже не уверен, что может думать о чём-то, что не касалось бы юноши и его ключиц. Соколовский чувствует знакомый горьковатый привкус, лёгкие покалывания в груди, отдающиеся эхом в плечах. Ларин делает шаг и становится прямо между ног юноши, тот всё так же опирается на краешек подоконника. Руслан делает ещё одну затяжку, на этот раз его лицо слишком близко к Диминому, и он прижимается губами к губам критика и выдыхает дым в его приоткрытый рот, а Ларин с удовольствием вдыхает его, прикрыв глаза. Всё приобретает сизый оттенок со странными разводами, у мужчины немного подрагивают кончики пальцев. Этот момент тает перед глазами вместе с ядовитыми клубами дыма, что критик выдыхает через пару секунд в шею юноши. Сигарета медленно тлеет между длинными пальцами юноши, пока критик целует его глубоко и неспешно – торопиться им теперь точно некуда.
– И где ты только этого нахватался? – Ларин немного улыбается.
Соколовский делает третью затяжку, и мужчина зачарованно наблюдает за тем, как напрягается шея юноши, он касается обнажённых сухожилий кончиками пальцев, а затем и губами, стремится оставить свою первую отметку прямо над ключицей; Руслан вздрагивает, улыбается.
– Хочешь, чтобы под всеми моими видео подписчики шутили о засосах? – юноша аккуратно поглаживает затылок Димы, заставляет посмотреть себе в глаза.
– Хочу, – мужчина хитро улыбается, – нет ничего лучше, чем наблюдать за тем, как тебе неловко из-за них, – мечтательно вздыхает, – вспоминать то, как они появились на тебе.
Ларин забирает сигарету из рук Соколовского, тушит её в импровизированной пепельнице. Кончики пальцев Руслана испачканы – сквозняк гуляет у окна, рассыпая пепел по подоконнику. Дима держит Соколовского крепко за бёдра, он хочет оставить подробную карту своих прикосновений по всему его телу сегодня. Мужчина целует юношу, чувствует, как тот упирается холодными ладонями ему в грудь, целуя в ответ.
– Знаешь, тебе всё же стоит продолжить общаться с ней. Зачем ссориться? – Соколовский отстраняется, отводит взгляд.
– Возможно, – Ларин быстро облизывает нижнюю губу. – Но чуть позже. Сейчас я слишком занят. – Касается губами шеи юноши.
Через пару мгновений он снова пытается поцеловать Руслана, но тот отворачивается, упрямо поджимает губы, отталкивает критика ладонями в грудь, вопросительно смотрит на него, чем почти раздражает. На языке чувствуется лёгкая остринка.
– Слишком занят тобой, чтобы думать о ком-либо ещё, – уверенная интонация немного сбивается к концу. Соколовский смотрит удивлённо, а Ларин пользуется этим замешательством и целует, наконец, его так, как ему мечталось всё время, пока Руслана не было рядом.
Из песни, доносящейся сверху, можно различить только, что ночи были созданы в основном для того, чтобы говорить слова, которые нельзя сказать назавтра.
Ларин чувствует, как на его шею кладут прохладные ладони, ведут ими чуть вниз, как юноша большими пальцами поглаживает его по загривку, посылая лёгкие уколы электричества его телу. Соколовский позже пытается сопротивляться, эти моменты остаются на подкорке памяти обжигающими яркими вспышками, юноша будто что-то вспоминает, но Дима не даёт ему опомниться, целуя глубоко, теряя контроль, иногда не удерживая слюну, что стекает с уголков губ тонкой ниточкой.
Ларин целует каждую часть лица Руслана, постоянно возвращаясь к губам, пока тот оглаживает его правую щёку большим пальцем. Соколовский кладёт руку на спину критику, прижимая его ближе к себе, так, чтобы между ними совершенно точно не осталось пространства. Мужчина делает небольшой шаг и резко прижимает юношу к стене, всё так же целуя, немного прикусывая губы. На улице, кажется, зажигается новая мигающая вывеска, которая разливает красный по ветру, несущий яркие частицы в самые потаённые уголки улицы и её зданий.
Прохладные пальцы Ларина скользят под кофтой Соколовского, заставляя того прогибаться в пояснице, прижимаясь ещё сильней к мужчине. Отрывистые движения Ларина отдают в голове Руслана горячим покалыванием, нетерпение критика сводит юношу с ума – его хотят очень сильно, и это обволакивает его сознание туманом. Кажется, теперь восприятие подсвечено неоновыми лампочками. Ларин отрывается на мгновение от Соколовского, зачем-то внимательно рассматривает его, странно улыбаясь самому себе, чем начинает даже немного пугать; Руслан притягивает его к себе, целует медленно, этот момент растягивается сладкой нугой по пальцам, прилипает к коже. Парень расстёгивает аккуратно рубашку критика, оглаживает его грудь, касается сосков, заставляя шумно выдохнуть. Ларин перемещает ладони на ремень юноши, расправляясь с пряжкой в два движения. Он не перестаёт легко касаться лица Соколовского губами.
Их поцелуи вновь не похожи на медленные, Ларин чувствует, как с его плеч скользит рубашка, сам же он, как только она оказывается на полу, снимает с Соколовского его кофту. Шероховатая стена, к которой мужчина прижимает юношу оказывается достаточно холодной, и кожа Руслана покрывается мелкими мурашками, а сам он вздрагивает. Сегодня на его спине появятся небольшие царапины, которые обязательно будут ныть к утру, но кого это, чёрт подери, волнует.
Одним лёгким движением Ларину удаётся стащить джинсы вместе с нижним бельём с бёдер юноши, пока тот просто касается скул и губ критика кончиками пальцев. Диме кажется забавным, что юноша всё ещё смущается, когда оказывается обнажённым перед ним; мужчине нравится лёгкий румянец, выступающий у Руслана на щеках, ему нравится, как тот отводит в сторону взгляд, поджимает немного губы. Ларин поворачивает лицо Соколовского за подбородок, целует его, заставляя тихонько скулить, оглаживает его талию и бёдра. Пальцы юноши невесомо опускаются на ремень критика, расстёгивают и ловко вытаскивают его петелек. Мужчина приходит в себя только на мгновение, когда аксессуар падает на пол с лёгким звоном, а потом снова теряет голову, когда Руслан расстёгивает ширинку на его брюках, легко пробираясь тёплыми ладонями под резинку белья.
Брюки Ларина оказываются на полу через семь секунд, и он прижимает Руслана к себе ещё ближе, оглаживает его обнажённые ягодицы, соскальзывает пальцами между ними. Мужчина прихватывает зубами молочную кожу шеи Соколовского, тут же целуя её, ему безумно нравится, как тот быстро сглатывает, пытается не издавать громких звуков; ему нравится ощущение пальцев юноши, осторожно поглаживающих его затылок, из-за этого, кажется, само существование начинает течь гуашью под дождём, краски смешиваются, освобождая плоть, суть в её наготе.
Мужчина прикусывает кожу груди Соколовского, заставляя того дёрнуться, чувствует тёплые ладони на своих лопатках. Ему кажется, Руслан был создан для того, чтобы его целовали, для того, чтобы принадлежать кому-то; Ларин смотрит на мальчишку: тот чуть скулит от желания, глаза блестят чуть больше, чем обычно, зрачки затопили синюю радужку почти до самых краёв, но особенно мужчине нравятся его зацелованные губы – они, будто измазанные в помаде, выглядят очаровательно. Ларин целует щёки Руслана, касается носом его висков.
Мужчина, думает, что у него наркотический приход, когда чувствует пальцы Соколовского на своих губах. Никогда прежде Руслан не был так откровенен, эта смена настроений идёт ему безумно. Дима с радостью принимает пальцы в плен своего рта, он с наслаждением прихватывает зубами и средний палец вслед за указательным, тщательно покрывает их слюной, внимательно смотря на их хозяина. Через полминуты критик осторожно отстраняет от себя руку Руслана.
– Давай сам, – прямо на ухо, чтобы было понятней. Тело Соколовского вздрагивает, когда Ларин прихватывает кромку его уха зубами, а потом целует где-то под линией челюсти.
Заведя руку за спину и закусив нижнюю губу, Руслан осторожно подготавливает себя, немного поскуливает, но взгляда с критика не сводит – смотрит точно в глаза. Ощущения слишком острые: ощутимая боль отдаётся лёгкими покалываниями в бёдрах, смешивается с возбуждением; тело Соколовского напряжено, а Ларин лишь поглаживает его по скулам, прослеживает кончиками пальцев линии шеи. Дима совсем близко – между их губами сантиметров десять, он ловит каждый вздох юноши, крепко прижимает его к стене. Мужчине безумно жаль, что он не видит сейчас, как мальчишка насаживается на собственные пальцы, подаваясь бёдрами чуть назад. Он засматривается на юношу, как будто отключается на пару минут, чтобы тот вырвал его из забвения первым стоном.
– Хочешь, чтобы я взял тебя прямо здесь, у стены? – Ларин усмехается, видя, как Руслан мечется, – хочешь? – Дима закусывает нижнюю губу, а после шепчет на ухо, – трахал быстро? Или медленно?
Юноша судорожно кивает, его щёки заливаются ещё большим румянцем. Мужчина гладит по голове, тянет за волосы, чуть отклоняя его голову назад. От одного вида такого Соколовского, раскрытого, изнывающего от желания, его хочется безумно сильно. Ларин сжимает бёдра мальчишки так сильно, будто это может хоть немного отрезвить того.
– Ну так скажи это. – Критик хищно облизывается, почти что скалится. Он скользит рукой где-то там, где двигаются два пальца Руслана, добавляет свой, заставляя юношу резко выдохнуть. – Скажи вслух.
– Я хочу, Дима, я так хочу...
Ларин отстраняет руку Соколовского, приподнимает его, заставляя обхватить ногами свою талию; тот шепчет что-то, прикрывает глаза, а мужчина не прекращает осыпать лёгкими поцелуями его лицо. Юноша держится крепко за шею мужчины, пытается прижаться ещё сильнее, чувствует, как его прижимают к стене, кажется, все его желания сжались до одной точки; мальчишка отчаянно льнёт к критику, а тот тянет слишком долго, раздразнивая ещё сильнее. Ларин спускается прикосновениями губ к шее юноши, его ключицам.
Руслан уворачивается от очередного поцелуя, шепчет что-то вроде "пожалуйста, хватит", и Ларин, поддерживая юношу на весу, входит в него одним резким движением, заставляя вскрикнуть. В сексе без смазки есть что-то невыносимо мазохистское – он болезнен для обоих, но остановится уже невозможно. Соколовский прогибается в спине и, несмотря на боль, толкается навстречу, подрагивая всем телом и задыхаясь.
Юноша всё такой же узкий внутри, и боль приносит Ларину ощущение абсолютной эйфории, она сводит с ума, заставляет двигаться дальше; мужчина толкается сильней, с самой настоящей яростью, не давая тому даже толком привыкнуть. Сходу задаётся жёсткий темп, который заставляет Руслана держаться за плечи Димы как можно крепче. Соколовский отчаянно пытается сдерживаться, жмурится, хватает воздух ртом, но в итоге его всхлипы переливаются ярко-розовым в стоны, а затем и в крики. И как же чертовски откровенно он выглядит прямо сейчас, запрокинув голову назад, поскуливая и постанывая, вскрикивая раз за разом, когда мужчина совершает очередной толчок.
Ларин глубоко целует Соколовского, заглушая его ненадолго, меняет темп – теперь он медленно, практически полностью выходит, а потом резко, до упора входит, заставляя юношу вскрикивать, даже скулит сам; мужчина чувствует, как ему расцарапывают спину, и есть в этом что-то волшебно терпкое, обжигающее, как и в том, что бёдра и зад Руслана завтра будут усыпаны яркими следами пальцев критика.
Соколовский притягивает Ларина к себе для того, чтобы прошептать просьбу опустить его вниз, и критик, толкаясь в последний раз, осторожно опускается на холодный пол. Сквозняк совершенно точно не волнует, мужчина быстро усаживается, а Руслан устраивается удобней, кладёт руки на плечи Димы, упирается коленями в деревянный пол, странно хрипит и начинает двигаться, целуя Ларина в лоб, спускаясь мелкими, отрывистыми касаниями губ ниже.
Слабый сквозняк, гуляющий по полу, немного охлаждает разгорячённые тела, Дима крепко держит Соколовского за бёдра, помогая двигаться, подаётся назад сам. Мужчина опускает взгляд – на его животе блестят белёсые следы – кажется, Руслан близок к концу. Мальчишка вскрикивает, и критик готов поклясться, что его слышно двумя этажами ниже. Ларин насаживает на себя юношу до упора, кусает его ключицу, чувствует, что тот сжимается вокруг него очень сильно, принося ослепительное удовольствие, и вслед за Соколовским через десяток секунд содрагается в сильнейшем оргазме, стонет, выплёскиваясь внутрь юноши, притянув его к себе, тихонько зовёт его. С минуту они сидят, совсем не двигаясь, пытаясь восстановить дыхание. Мужчина слышит, как Руслан быстро-быстро шепчет его имя, он оглаживает бёдра юноши, его талию, чуть отстраняет его от себя, смотрит ему в глаза.
Соколовский выглядит потрясающе с его этими припухшими от укусов и поцелуев губами, чуть потерянным взглядом, он откланяется назад, ложится на пол, раздвинув стройные ноги, демонстрируя себя. Его живот всё ещё судорожно поднимается и опускается в такт дыханию. Ларин скользит взглядом по внутренней стороне бёдер Руслану, с удовольствием оглядывая свидетельство своего удовольствия, мужчина проходится взглядом по изящным икрам мальчишки. Критик подползает к Руслану, целует его лоб, чувствуя солоноватый вкус кожи, затем касается губами его носа, а позже губ; мужчина кладёт руку на шею юноши, чувствует, как тот длинными пальцами оглаживает выпирающие кости его кисти. Он укладывается рядом с Соколовским на твёрдый неудобный пол, это совершенно неважно сейчас.
« – С глубокой преданностью.
– Насколько глубокой?
– Как минимум, такой же глубокой, как тихий океан».
– Доносится сверху.
***
Ларин тащит Соколовского на кровать ("Заболеть только не хватало, Руслан!"), а юноша позволяет обнять себя со спины, укрывает их одеялом. Ларин крадёт ещё один поцелуй мальчишки, после чего желает сладких снов и медленно засыпает, чувствуя, что его руку аккуратно поглаживают тонкие пальцы. Кажется, безмятежность окутывает критика, он, наконец, может спокойно прикрыть глаза, немного улыбнуться. Мужчина утыкается носом в затылок Руслана, прижимает юношу ближе к себе и ругает себя за излишнюю сентиментальность, но поделать с этим ничего не может.
Утром Ларин думает, что нет ничего лучше, чем будить Соколовского поцелуями.
