Неудачник

Кацуки Юри, будем честны, всегда был тем еще неудачником. И при этом, был не иначе, как любимцем судьбы. Сохранял такое себе, вселенское равновесие. Он не был по настоящему талантливым катальщиком, но имел под боком каток с неограниченным доступом и тренера по балету в друзьях. У него не хватало умения делать блестящие прыжки, зато была нечеловеческая выносливость, помогавшая ему набирать баллы за компоненты и тройные, даже при падениях, зато во второй части программы. Юри попал в финал Гран-При, но у него умерла в день произвольной собака. Кацуки с треском провалился, зато привлек внимание Виктора Никифорова. Виктор…он был словно ответ на все молитвы, вознаграждением за неудачи. Он притворялся веселым, довольным жизнью человеком, но Юри знал, видел надлом. Какую-то трещину в великом фигуристе. И был рад помочь ему. Взамен Виктор помогал ему. Тренировки, прогулки, тепло. С каждым днем все ближе и ближе, роднее. Юри нравилось наблюдать, как улыбка Виктора с картинной превращается в настоящую, искреннюю. Как он делится своими переживаниями на побережье в Хасецу и как тянется к нему, просит поделиться внутренним огнем. Виктор не понимал, почему с ним это вообще происходит. Почему он перестал получать искреннее удовольствие от катания, почему теряет вдохновение. И был счастлив, действительно счастлив, когда все это словно растворялось рядом с японцем. Несуразным немного, застенчивым, очень добрым. Своим. Себе Витя быстро признался, что вот она, любовь. Не какие-то там дурацкие отметины, а чувства, которые родились из уважения, симпатии, общих интересов. Страсти. Юри выступал на этапах, взлетал с дорожки в сложнейших четверных, которые разучивал с Никифоровым. Уверенно шел к тому, о чем так мечтал. К победе. Это было сложно, и в то же время очень просто. Ведь рядом такой надежный тренер. Рядом любимый человек. Виктор поцеловал его впервые после проката программы, на глазах у тысяч людей, под прицелом объективов телекамер. — Я просто не смог придумать ничего другого, чтобы удивить тебя так же сильно, как ты меня! Валяясь в обнимку, прямо там, на льду с Виктором Никифоровым, Юри знал. Вот оно, настоящее счастье. Обмениваясь перед финалом с тренером кольцами, Юри был уверен в своем решении на все сто процентов. Не жалел, не сомневался. Виктор Никифоров именно тот, с кем он абсолютно точно хочет провести свою жизнь. До последней секунды, и в горе и в радости. Даже, если так уж вышло, Юри ужасный неудачник, мы помним? Даже если под этими самыми кольцами Виктор прятал метку соулмейта, а Юри — ее отсутствие. Метка соулмейта была только у тридцати процентов населения планеты и появлялась она только при личной встрече. При прикосновении. Многие жили всю жизнь без всяких там отметин и были счастливы, а большинство людей метку и вовсе не имели. Юри об этом не спрашивал. Никогда. Он малодушно позволил себе «не знать». Не думать о том, что где-то есть человек, «предназначенный» Виктору «судьбой». Именно так, в кавычках. Потому что судьбой, да чем угодно Виктор был предназначен Юри. Этот выбор сделали они сами, а что, в самом-то деле, может быть важнее? Кацуки был добрым человеком, но он также был еще и именно человеком. И он уж точно не хотел отдавать свое, то, что по-настоящему так сильно дорого. Любимого. Так было до тех пор, пока стоя на финале Гран-При, на пьедестале, получая серебряную медаль за второе место, Юри не увидел. Первое место, пускай и только с отрывом в пару сотых балла взял совсем еще мальчишка, русский фигурист Юрий Плисецкий. Дьявольски красивый, гордый собой, но взгляд был у него какой-то потухший. Больной. А еще у него не было перчаток. Зато была метка. Тонкий шрам, как от ожога на безымянном пальце, ничем не прикрытая, точная копия той, что была у Виктора. Вернемся еще раз к тому, что Юри неудачник? Юра обернулся к стоящему на порог ниже Кацуки и посмотрел на него с такой отчаянной злостью, что тот чуть не упал. Конечно же, Юра знал, не мог не знать. За стремительно развивающимися отношениями Виктора Никифорова и Кацуки Юри следил буквально весь мир. Плисецкий проехал мимо Виктора за борт, даже не посмотрев. Виктор сделал вид, что совершенно его не знает. У Юри сжалось сердце. Никифоров обнял его, вцепился буквально, радостно поздравляя, а Кацуки видел, как у уходящего в длинный коридор пятнадцатилетнего мальчишки дрожат плечи и кончики тонких пальцев. Но так и не нашел в себе силы что-то сказать. Силы появились вечером, когда Виктор впивался в губы, прижимал к себе так, словно пытался стать единым целым, Юри впервые с момента их знакомства не мог отделаться от мысли, что занимает чужое место. Нет, представить, как почти тридцатилетний фигурист страстно желает совсем еще ребенка, было решительно невозможно. Но любовь, это же не только секс, в конце концов. Да и возраст дело такое, проходящее. — Почему ты от него отказался? Руки с талии мгновенно исчезли, в номере отеля повисла напряженная тишина. Виктор выглядел растерянным, свел изящные брови к переносице, изломал в гримасе губы. Понял, точно сразу понял, о чем его спросили. Юри усадил его на кровать, налил виски из мини-бара в стакан, даже себе немного и приготовился слушать то, чего совершенно не хотел на самом деле знать. — Если честно, то я не верил в любовь, — начал странным голосом Виктор, — Мои родители были так себе примером, хуже и представить сложно. Девушки, с которыми я встречался, не видели во мне человека. Звезду, талант, деньги, внешность. С самого начало все это, ну знаешь, очень просто мне давалось. Я избалованный вниманием, ты же знаешь, Юри. Виктор долго говорил о том, что раньше ни с кем не обсуждал. Рассказал, что в семье ему приходилось не сладко, что родители не понимали, да и сами друг друга никогда не любили. Что отец обвинял мать в том, что та не его «истинная пара», он верил, что если бы не она, обязательно встретил бы своего соулмейта. Так что Виктор с самого детства имел к этому культу «меток» стойкое отвращение. А потом такая появилась у него самого. И с кем? С тринадцатилетним мальчишкой, которого даже тренер с трудом контролировал. Талантливым маленьким монстром. Но ребенок, серьезно? Больше десяти лет разница в возрасте! Никифорову тогда это показалось полным бредом, глупой шуткой. Сама идея связывать себя и всю свою жизнь с человеком, которого он совершенно не знал, да и не хотел узнавать вообще-то, казалась абсурдом. Влюбляться, так по своей воле, а не по чьей-то указке. Так, как он влюбился в Юри. — Нет тут никакой душещипательной истории, ссоры или еще чего-то такого. Я его даже не знаю толком, видел пару раз на катке. Давай просто забудем об этом. Юри ничего тогда не ответил, «настроение» у обоих не было, так что они просто легли спать. Всю ночь Кацуки видел во сне отчаянный взгляд зеленых глаз, прямую спину и дрожащие плечи. Он слышал это молчаливое «почему ты?», «чем я хуже?», «разве это правильно?», «ты сможешь с этим жить?». Утром он почти ненавидел себя за то, что возможно отнимает счастье у этого ребенка. Он сказал Виктору. — Мы должны с ним встретиться, — Никифоров поджал упрямо губы, — Обязаны поговорить. — И что ты хочешь ему сказать? — почти презрительно. Юри покачал головой, такое поведение любимого расстраивало, но он все равно прекрасно его понимал. Понимал его чувства, боялся, до дрожи боялся, но настаивал. — Как минимум, ты должен ему все объяснить. Виктор, ты взрослый! Ты старше его почти на полжизни, представь себя на его месте? Тебя лишили выбора? Ты чувствовал себя обманутым? А представь ему каково? Ребенок, росший на сказках о родственных душах, которого отвергли. И кто, кумир наверняка, он же фигурист, не поверю, что он на тебя не равнялся. Тот, кем он почти наверняка восхищался — его оттолкнул, ничего не объяснив. Просто так. И смотри-ка, не сломался, первое место у него! Я бы на его месте не выдержал этого.  — Ну что ты такое говоришь, Юууури! Ты очень сильный… Юри смеется, грустно, истерично даже. Уж он-то себя знает. Если бы Виктор Никифоров отверг его, будучи соулмейтом, он бы разбился вдребезги. Сломался бы точно. А он взрослый! Виктор хороший человек, он просто не понимает. Действительно не понимает, почему это так неправильно. — Юра наверняка счел себя недостойным тебя. Ты видел, как он катался? Словно кричал «посмотри на меня, я буду лучше тебя, лучше всех!» Виктор сел, сжал голову руками в отчаянье. Он не хотел все это слушать и тем более, понимать. Но, к сожалению, он давно знал, что Юри прав. — Витя… — Кацуки сел на корточки перед любимым и взял его за руки, отнял их от головы, привлекая внимание, — родственные души означают лишь то, что вы идеально подходите друг другу. Моя бабушка и дедушка были соулмейтами. Сейчас любят рассказывать сказки о том, что против воли появляется влюбленность. На самом деле, просто двое так хорошо сочетаются, что чаще всего это приводит именно к любви. Против твоей воли ничего не случится. — Ты же меня не бросишь из-за этого, Юри?! — Тихо, на грани шепота спросил Никифоров. — Конечно нет! Я тебя люблю, Виктор! Решение они приняли очень вовремя, Витя не раз похвалил своего обожаемого Юри за настойчивость и за его доброту. За интуицию, еще хотелось добавить сверху, потому что, летя в Петербург Виктор и Юри ожидали чего угодно, но не этого. Юрий Плисецкий обнаружился в больнице с тяжелейшим нервным срывом. Мальчику давали снотворное и если серьезно, решали его судьбу. Фельцман боролся с органами опеки за право забрать Юру к себе, но пожилому разведенному тренеру ребенка никто не отдаст. А больше заботиться о нем было некому. Так случилось, во время финального этапа Гран-При у Николая Плисецкого, дедушки Юры, случился сердечный приступ. Его похоронили за счет государства, живых родственников, кроме внука у него не было. А тот был недоступен, находясь в Европе. Юра даже не был на похоронах. Юный чемпион оказался совершенно один, с перспективой оказаться в детском доме. Фельцман смотрел на бывшего ученика с недоумением, спрашивал, что тот забыл в больнице. А Виктор не знал даже, что ответить, настолько он растерялся от таких новостей. На узкой кровати в больничной палате спал Юра. Тонкий, почти прозрачный. С глубокими синяками под глазами и красными отеками от слез. Он очень любил дедушку. У него никого кроме него. Юри рядом прижимал руки ко рту, наверняка силясь не расплакаться, картина была так себе, а чувство вины топило с головой. И вроде, ничего бы они не изменили, даже если бы все сложилось по-другому. Но даже просто смотреть на Юру было больно. Кацуки подошел к кровати, погладил парня по голове, отвел с глаз слипшиеся волосы и тяжело вздохнул. А Виктор начал объясняться с тренером, покорно принимая мат полушепотом и укоризненные взгляды. И его облегченные вздохи тоже, потому что совершеннолетний соулмейт по закону может быть опекуном. Юра очень тяжело приходил в себя, и уж точно не был готов к свалившемуся на его голову «счастью» в виде Никифорова. И тем более, Кацуки. Яков сказал, что Виктор заберет его из больницы, что это вообще единственный его шанс не оказаться в детдоме. Плисецкий был резко против. — Вот еще! Никуда я с этим мудаком не поеду! Тем более, с его пассией. Но решать это было не Юре. По документам Виктор уже был его официальным опекуном до совершеннолетия. Так что Юре предстояло жить с ним и его парнем под одной крышей как минимум два с половиной года. Или бежать. Побег казался самым лучшим вариантом, но тогда придется отказаться от фигурного катания, а он больше ничего не умел. То, как он катался, всегда нравилось дедушке. А теперь деда нет. И у Юры больше ничего нет. В палату вошел Кацуки, Юра и не заметил, как остался один, задумался слишком. Он быстро вытер краем одеяла мокрые глаза, но Юри конечно же заметил. Внимательный какой, черт. — Что тебе надо? — Тут же отфутболил еще молчавшего Кацуки Плисецкий. Тот промолчал, качнул головой, сел в кресло напротив кровати. — Я подумал, — немного неуверенно начал Юри, — что нам стоит познакомиться нормально, пока Виктор оформляет выписку. — Видать, думать тебе нечем, — хмыкнул Юра. Он злился. И при этом ему было почти все равно. В конце концов, этот чертов японец тут вообще не причем, Виктор отказался от него задолго до их знакомства. — Ты можешь не париться, — решился сказать Юра. — Ты меня бесишь, но я понимаю. Он не выбирал между тобой и мной. Он не принял меня и потом уже встретил тебя. Мне нет до этой хуеты дела. Кацуки смотрел с жалостью, чем отчаянно бесил. Юре хотелось ему врезать, серьезно. Какого черта этот очкастый придурок его жалеет? — Мы не знали о том, что случилось, когда летели сюда. Просто хотели встретиться с тобой, поговорить. Объяснить… ситуацию. Но все оказалось так сложно! Виктор тебя не бросит. И я тебя не брошу! Юри вскочил с кресла, взял Юрку за руку, пытаясь поддержать. Он и сам не очень понимал, почему чувствует себя настолько ответственным. Но мальчику очень хотелось помочь, поддержать. Сделать… хоть что-нибудь сделать. Юрка зашипел, как рассерженный кот, дернулся, отстраняясь, прижал к себе руку, будто ее пытались по меньшей мере откусить. А потом уставился с шоком на пальцы. Там, где уже два с лишним года был шрам-ободок — метка соулмейта, наливался краснотой еще один, точно такой же. Юри поднял дрожащую руку к лицу, прямо под кольцом у него появился тонкий ободок. Кацуки встретился с Виктором, застывшим из-за этой сцены в дверях взглядом, растерянно улыбнулся. Кажется, все оказалось немного проще, чем они думали. На самом деле, проще стало вовсе не сразу. Общим решением было остаться в России, выдергивать Плисецкого с места и везти в Японию было, как минимум, жестоко. Да и Виктору нужно готовить новую программу. Юра очень неохотно переезжал и так, долго собирал вещи, и вообще порывался жить отдельно. Ему и в общежитии хорошо было, какая разница-то, где жить, к катку ближе. Одновременно с ним переезжал и Юри. Самое необходимое отправили почтой в Санкт-Петербург. Квартира у Виктора была большая, в старом фонде, в центре. Юрке выделили собственную комнату, пришлось знакомить Макачина с его кошкой и вообще привыкать к кошке в доме. Свыкаться с совместным бытом, с неряшливостью, свойственной всем подросткам, особенно таким, как Юрка. Привыкшим жить самостоятельно, без надзора. От своих обид к Виктору Плисецкий отошел быстро. В его возрасте такие вещи легко стираются хорошим отношением и банальным удобством. Заниматься вместе с лучшим в мире фигуристом куда как круче, чем таить на него злобу. С Юри они сошлись еще раньше, тот умел и любил готовить. А Юра любил есть! Жить всем вместе оказалось…комфортно. По утрам они все выходили на пробежку с собакой, Юри готовил завтрак, так же вместе шли на каток. Витя готовился к чемпионату России, Юра ловил каждое его слово. Кумир, он кумир и есть. Юри сам ставил себе программу, Никифоров корректировал. Над ними посмеивались, вот уж семейка, на следующих четырех континентах займет весь пьедестал. Главное, за места не переругаться. Соулмейты оказались вполне рабочей системой. Люди, созданные друг для друга, тянущиеся друг к другу. Подходящие. Через год Юра на полных правах переселился в комнату к Виктору и Юри, пришлось покупать очень большую кровать. Любить не только Виктора было странно, но так естественно. Просыпаясь как-то утром в обнимку с двумя прекрасными блондинами, Юри подумалось, что он может быть и тот еще неудачник, но будем честны, не иначе, как любимец судьбы.