w o e.

Лёша расслаблен. Ему почти не больно. Только старая цепь времён «ЦАО» разъедает кожу под футболкой. Давид не изменился, все ещё натянуто улыбается и до ужаса нелепо произносит букву «д». Долматов по глазам видит, что Птахе тяжело как и ему самому. Но зачем тогда все это? Почему они не могли сделать как в старые добрые — набить друг другу ебальники, вылить тонну дерьма, скурить один косяк на двоих и помирившись, в бухом угаре петь « город дорог». Гуф долго думал, что с ними стало. Когда мелкие бытовые ссоры из разряда «какое пиво купить на ужин» переросли в распад центра и дружбы длинной кажется в век. Сейчас Лёша смотрит на то как его Пташка облизывает сладкие от торта пальцы и залипает. Выпадает из реальности секунд на десять. Нуриев губами по фаланге мажет и смехом заливается, на секунду Гуфу кажется, что смеётся он искренне. Давид еле выдавливает из себя панч про внебрачного сына, а после стыдливо отводит глаза. Долматов теряется в пространстве. Плевать на то, что больше миллиона людей узнает. Он чувствует как подгибаются ноги. Сразу вспоминается как Птаха делал ему подсечки во время игры в футбол. Он со скорбью осознаёт, что Давид в его глазах уважения не теряет. Гуфу неприятно. Пахнет перегаром, над ухом пьяный Вакуленко орет какую-то чушь, Саня практически не следит за раундами, а Нуриев просит с бара коктейль. Перебивает, что-то невнятно бурчит и смешно морщит нос. Прямо как раньше. Внутри теплеет. — Оставь меня, это наше последнее свидание, — и так ядовито, что Птаха осаживает моментально и глотает больше алкоголя, чем нужно. Давид поворачивается к какой-то девушке, мягко проводит по её ладони. Лёша знает, что специально, но сердце все равно кровью обливается, глаза закрываются, спать хочется дико. Сильнее хочется только уйти, забыться и закрыться. Предательство. Нож заходит по рукоятку. Тот неловкий момент, Когда некогда самый родной твой злейший враг И несмотря на это ты не можешь сделать больно Он продолжает глядя в глаза честно врать И ты просишь его уйти, уйти, но не сегодня. — Это был версус баттл, победил Гуф три ноль, — Ресторатор машет рукой в камеру и улыбается. Лёша не помнит как это происходит, в его памяти отпечатком прикосновение до боли знакомой руки к запястью. Дальше такси, поворот к Давиду. До квартиры идут молча, но все также за руки. Сердце предательски колотится, пульсацией отдаёт в виски и Долматов едва заметно прикусывает губу. — Я блять поднимаю белый флаг, — звук открывающейся молнии на дорогих джинсах. — Давид, блять, не надо, — но Птаха заглатывает на половину и подмигивает, его глаза слезятся. Моя сука хочет плакать, я ебу её как танк. Он сосёт как-то слишком отчаянно, расслабляя глотку и готовясь взять глубже. Большой ладонью проезжается по внутренней стороне бедра и молча глотает когда сперма ударяет в глотку. Лёше хуево. Он мягко стирает собственное семя с щетинистой щеки и поднимая Нуриева с колен целует. Мокро, горько, обозленно. Кусает, вымещает всю боль принесенную до и во время баттла. Царапает шею, оставляет метку, доказывает себе, что это ебаная реальность, а не очередной трип. Обнимает, мягко, почти любовно, кусает за мочку и улыбается. Всхлип. У Давида глаза не фокусируются из-за пелены слёз, он тянет руку к лицу, но Долматов перехватывает, слизывает дорожку прямо с кожи. — Пташка моя, не лей слезки, — на манер театрала растягивает Гуф и кладет руки на талию. А потом трогает трогает трогает. Он растворяется в нем. Слишком скучал. Слишком давно не мог целовать примечательный крестец, не мог касаться жилистых рук и обветренных губ. У них были мечты, они так хотели добраться до пьедестала. Они добрались, вот только порознь. Теперь есть все чего так хотели И пусть просыпаемся в разных постелях И пусть между нами уже ничего, Ничего личного, детка. Комната немного плывет, шея затекла, но Лёша все ещё лежит положив голову Нуриеву на колени. Так дико блять, что хочется смеяться. Давид думает, что Лёша не особо изменился. Раньше он был похож на наркомана, теперь на наркомана со стажем. Не верится прошло ебучих девять лет. Девять лет назад Лёша ушёл. Девять лет назад Давид бился в истерике на полу. Девять лет назад пьяный Нуриев хотел извиниться, но не хотел забирать слова о том, что Айза шлюха. А сейчас что? Гуфи целует в губы и улыбается, трется о Птаху словно котёнок. Сколько же времени они проебали. Именно сейчас Долматов рад, что не сдох от передоза в какой-нибудь подворотне. Именно сейчас все будет хорошо. Они были вместе. Карабкались, записывали треки на диктофоны, показывали кентам и давали пизды за смешки, которые были за их спиной. Они верили. Они обещали прорваться. Они забыли об этом. Они. Да, я с тобой начинал — квартира, студия. Быть может ты Paramount, а я лишь копия. Ты раскрывал мой талант сто тысяч очень сладких раз, И я бы мог тебя вернуть, но я боюсь банальных фраз.