to be okay

мазки светлого по чёрному — нелепая мешанина красок — серое, серое, серое. всё серое, все серые. хансоль прикрывает глаза, и неизменная серость отпечатывается на внутренней стороне век. он так устал. когда-то он мечтал — его мечты были оттенка крепкого кофе с молоком, пахли ароматными палочками корицы и (совсем немного) туалетной водой джису, теплились в груди миниатюрными звёздными сгустками, говорить о них было светло и спокойно — о тихом уютном домике на берегу моря вдали ото всех, где никто не сможет их найти. в месте, которое бы не ограничивало их свободу, которое они смогли бы назвать своим домом. он мечтал и в его мечтах они с джису были вместе — плечом к плечу и рука в руке, вместе до конца — не вселенной, но их — и дальше. хансоль представлял себе обшарпанные от времени стены с облупившейся краской, ветхие плетёные кресла-качалки и морской прибой с криками кружащих над водой чаек. декоративные лампадки с ажурными коваными ручками, которые они с джису зажигали бы по вечерам — мотыльки слетались на свет и кружили бы вокруг веранды, пока джису держал хансоля в объятиях, зарывшись носом ему в волосы и вдыхая родной запах. хансоль всегда мечтал о свободе, но никогда — об одиночестве. он знал, — чувствовал на интуитивном уровне, физически ощущал правду — что этот город его душит; что он не сможет провести всю свою жизнь на одном месте — хансоль был ураганом, который стремился исследовать новые страны и города и использовать лежащие перед ним безграничные возможности. он не мог с абсолютной уверенностью сказать, какой пончик он выберет на завтрак или с каких занятий сбежит в кофейню через дорогу — она была залита солнечным светом и словно до краев переполнена винтажной атмосферой, у барной стойки играло радио и хансолю лучше думалось. единственное, в чём он всегда был уверен, это даже не мечта, а цель, которую он собирался использовать как план на намечающуюся на горизонте длинную и счастливую жизнь. путешествовать по миру и наслаждаться попутным ветром, что может быть лучше, — думал хансоль, и его непоколебимой уверенности хватало, чтобы закрыть глаза на сложившееся положение окружающих его вещей и мнения важных ему людей. временами он думал о том, как бы все обернулось, если бы он вовремя заметил, что джису не нравится его мечта; если бы он вовремя понял, что у джису вообще-то есть и своя собственная мечта, о существовании которой хансоль успешно забыл. он даже никогда не задумывался о том, что кто-то может не захотеть путешествовать или предпочесть провести жизнь в одном городе. отчаяние птицами рвалось из грудной клетки — клеткой были стены квартиры и тянущиеся к небу современные многоэтажки. хансоль задыхался и не мог вдохнуть. все время, которое он провел взаперти, он мог думать лишь о моменте, когда эта часть его жизни кончится — растворится горечью на языке и оставит сладкое послевкусие, обернувшись сбывшимися мечтами и воплощенными в реальность снами. хансоль мечтал путешествовать так долго, как только сможет, а потом остаться. в городе, который сможет его зацепить за несколько мгновений и удержать до конца жизни; в городе, который сможет стать родным. иногда он думал о том, что хочет жить не в мегаполисе, а в лесу или у моря, вдали от цивилизации и людей, потому что он чувствовал себя спокойно и умиротворённо наедине с самим собой и природой. мир не рушился, и гармония вокруг просачивалась в душу и усмиряла внутренние бури. хансоль черпал вдохновение для своих рисунков и мог вдыхать чистый лесной воздух до тех пор, пока голова не начинала кружиться от переизбытка кислорода. хансоль представлял различные варианты развития своего будущего, но в каждом из них была общая константа, делающая все реальнее, ближе и намного вероятнее. в любой из возможных вселенных с ним был джису. // джису был рядом, когда никого больше не было. когда хансолю нужна была помощь и поддержка — он не признавался, потому что гордый и глупый и скорее бы сломался, чем попросил помощи — джису видел это и спасал его. когда им пользовались и хансоль чувствовал отвращение к себе, джису был здесь, чтобы напомнить о чужой значимости. когда над ним издевались, унижали и оскорбляли, джису был рядом, чтобы защитить. когда весь мир рушился и сгорал в огне его ненависти — сам хансоль горел тоже, потому что себя он всегда ненавидел сильнее, чем кого-либо когда-нибудь вообще мог возненавидеть — джису обнимал его до тех пор, пока ненависть не превращалась в отчаяние и не уходила через дорожки слёз на щеках — джису оставался с ним даже спустя несколько часов, потому что. это же джису. // он научил парня всему, что тот умеет и знает. первые мазки по холсту, игра на гитаре, десерты в духовке, фортепианные гаммы. люди называли хансоля золотым мальчиком, у которого получается всё, за что бы он ни брался. и только джису утешающе гладил его по голове, когда по вечерам тот тайком плакал из-за неудач и провалов. // джису был всем. широкие улыбки и усталые тени на лице, смех в уголках глаз и удивлённо вскинутые брови, бесконечная тяжесть прошлых потерь и разочарований на плечах и медленные, тщательно рассчитанные выдохи через — боль — рот. джису рушил себя на части, чтобы постепенно отдать их все, не требуя ничего взамен. он безвозвратно терял себя по кусочкам для того, чтобы найти хансоля. (тот думал, что лучше бы никогда не находился) хансоль был эгоистом. и его эгоизм разрушил всё. // джису был причиной, которая держала хансоля всё это время. как бы он ни уставал. где бы он ни был. с кем бы он ни был. его якорем всегда был джису. // хансоль понял это слишком поздно. (ничего уже не вернуть, а им — не вернуться, — шептала ему на ухо вечность — одинокая и свободная, и переполненная отчаянием — такая же, как и он сам) // буря стихает, оставляя после себя штиль и чуть колышущуюся гладь воды — ураганы в хансоле — и он сам, мальчик-ураган — затихают тоже. потерянные вещи и ненужные чувства покачиваются на морских волнах и уносятся прочь подводным течением — течением времени вымываются из истории — сожаление, замешанное на тоске и неудачах, удушающее и безграничное в своём разрушающем действии, из него не вымывается. (они прощались, и это расставание было бесконечным — конечность обернулась троеточием в их отношениях — каждый хотел иметь что-то на память и взял себе по куску от конца — и троеточие превратилось в точку — финиш и финал всего, что было им знакомо — их финал. джису смотрел прямо и навылет — улыбка сбитой птицей, ухмылкой кривой; прищуренные глаза, насмешливое хмыканье разрывающимися снарядами — что угодно, лишь бы не заплакать. не здесь. не сейчас. не перед человеком, который и так держится из последних сил. не перед самым близким ему человеком, которому он готов доверить свою жизнь. жизнь, но не чувства. какая ирония. даже в самом конце их отношений, их — дружбы? — они не смогли поговорить прямо и открыто, без насмешек и посторонних тем, без увиливаний, начистоту. просто поговорить. улыбка слезала с лица хансоля неловким, дёрганым и неправильным движением — и крики в его молчании звучали громче слов. он замер в нелепой позе, резко остановившись в полоборота к джису. их жизнь замерла в этом мгновении — пока жизнь ещё была их, общей, а не поделённой на две несовместимые части — так паззлы имеют разные выемки и иногда просто не совпадают. у них было два билета из сеула — новые, яркие и блестящие как обещание их счастливого — совместного — будущего. вот только пункты прилёта были разные. джису смотрел, и вина в его взгляде затапливала зрачок, затапливала его самого. казалось, что эта вина больше, чем весь мир — больше, чем их общее желание. вот только общее ли? внезапно хансоль понял, что в родном — чужом — взгляде было что-то ещё. вина не за то, что мечта оказалась не одной на двоих, но за то что менять свое мнение и извиняться джису не собирался. хансоль запомнил эту секунду, когда мир для него пошёл трещинами и раскололся на части — не тот момент, когда он увидел, что место назначения у них разное, а то ощущение, пронзившее его при осознании своей — не чужой — вины. если бы он только заметил раньше. если бы он только обратил внимание. если бы он только не был таким эгоистом, то — что?) хансоль медленно прикрывает за собой дверь — ржавые петли разбивают затишье въедливым скрипом. он мимоходом думает, что пора смазать их, а лучше уехать куда-нибудь далеко, чтобы больше никогда не чувствовать этой тянущей тоски глубоко внутри. он жалеет о прошедших годах, о своих путешествиях, обернувшихся тяжелым бременем длиной в вечность. жалеет о том, что уже сделал, и о том, чего не успел сделать. сожаление проникает в сердце и оседает в костях — вся его жизнь сплошная череда разочарования и жалости (к себе). он поднимается по примятой мёрзлой траве на вершину обрыва. солёный воздух ввинчивается в лёгкие, а холодный порыв ветра развевает его волосы. позади него дом, а впереди раскинулось бескрайнее море и волны разбиваются о скалистый обрыв — хансоль разбивается вместе с ними — без джису всё теряет смысл. когда-то давно — время теряет вес и замедляется, растворяется в череде похожих друг на друга непримечательных и монотонных дней — он мечтал и в своих мечтах был свободен и потому счастлив. он искал свободу в спонтанной порывистости и возможности сорваться с насиженного места в любой момент, но так и не понял значения этого слова. хансоль несчастен и несвободен даже сильнее, чем когда был заперт в шумном городе среди незнакомых и равнодушных людей. если это свобода, то почему она заставляет людей страдать? и нужна ли ему такая свобода? почему его сердце всё ещё тоскует по джису? значит ли это, что быть свободным то же самое, что быть зависимым от кого-то? чайка плавно снижается на выступ в море и оглашает окрестности громким птичьим криком — крики в голове хансоля в сто раз сильнее и отдаются о стенки черепной коробки равномерным гудением. у него нет ответов. (раньше джису улыбался — и ему просто не нужны были ответы. сейчас у него нет даже джису. тем более джису) хансоль обещает себе — как только солнце перестанет всходить над горизонтом, он напишет джису, найдёт и достанет его из-под земли, посмотрит ему в глаза и наконец начнёт говорить. скажет ему правду о том, что ничто и никогда не было настолько дорого — даже мечта. даже свобода. они впервые будут говорить и слушать друг друга, а потом останутся вместе и им никогда не придётся прощаться. они будут счастливы даже в клетках собственных чувств и многоэтажных домов. // солнце продолжает вставать каждый день. хансоль ничего не делает.