Проявления

Это начинается почти спонтанно. Нелепо. — Ичиго... Он вздрогнул. — А? Обычно Юзу звала его "братик", будто очерчивая этим незримую границу. Он — старший брат, он заботится и защищает. Она — младшая сестра, и она... тоже заботится и защищает. По-своему. Юзу никогда не называла его "Ичиго". — Я посижу у тебя на коленках? — она мяла в руках край фартука и смотрела в сторону. Если бы она перевела взгляд ещё чуть дальше, то глядела бы точно на Карин. Они – близнецы; Юзу всегда искала поддержки у сестры. Карин сидела на диване, поджав под себя ноги, читала книгу и не замечала ничего вокруг. Из радио тихо и размеренно лилась какая-то милая сатанинская песенка, в окно светило солнце, чайник бурлил, закипая. — А... да, — Ичиго выглядел немного растерянным, — ты никогда раньше не сидела у меня на коленях, — добавил он скорее для самого себя. Юзу подошла и уселась, немного отклонившись назад, заёрзала — Ичиго пришлось обхватить её руками за талию. Она вздохнула – ему показалось, что облегчённо — и быстро и крепко обняла его, уткнувшись носом в макушку. Юзу была приятная: тёплая, маленькая и уютная, и пахло от неё свежей выпечкой. Ичиго прикрыл глаза. Осторожно начал качать её на руках, как маленькую.Он никогда так не делал, но в этом было что-то удивительно спокойное, правильное. Каким-то шестым чувством он ощутил, что Юзу улыбается. ...Если бы Ичиго был чуть внимательнее, он, наверное, заметил бы, что Карин держала книгу вверх ногами и что это, вообще говоря, был "Капитал". Или, возможно, удивился бы — Карин ведь не любила книг. Ичиго был невнимателен — он не заметил и взгляда Карин. Он у неё был внимательным, цепким. И одобрительным. — Я хочу, чтобы он трогал меня. Сам, — глаза у Карин шальные, будто она прокатилась на мотоцикле или попробовала алкоголь, — понимаешь? Тут, — она кладёт руки себе на грудь, чуть сжимает, — здесь, — проводит по шее, по бокам, — и здесь, — мнёт ткань брюк на бёдрах, соскальзывая руками на внутреннюю сторону, — везде. Юзу, — она опускает голову и обхватывает её руками, — это не неправильно, не неправильно, слышишь?!.. Юзу смотрит немного непонятно — но Карин всё равно не видит. Она сейчас глядит куда-то внутрь себя. Юзу протягивает руку и гладит сестру по голове. Перебирает чёрные, жёсткие волосы, легонько трёт напряжённые кисти, уже двумя руками тянет голову Карин себе на колени. Та не плачет — просто рвано дышит и беззвучно всхлипывает, хватая воздух ртом, судорожно обнимая сестру за пояс. — Кари-ин. Он никуда теперь не уйдёт от нас. — Юзу говорит тихо, но на удивление уверенно. Старшая поднимает взгляд. — Он больше не якшается с этими парнями в чёрной форме. Я видела, как за ним смотрел какой-то рыжий в татуировках — а Ичи-нии его будто не замечал. И Рукию-сан. И ещё того, странного, с синими волосами. Карин, — повторяет Юзу ещё тише, — он больше не их. Наш. Карин слушает её почти заворожено. — Наш, — повторяет она. — Да, — младшая серьёзно кивает. У Карин немного кружится голова. От осознания, что всё так просто, в голове настойчиво поселяется чувство какой-то волшебной нереальности и сказочности. И щекотно где-то под языком и в груди. Сёстры переглядываются. Входная дверь хлопает. — Ичи-нии пришёл! — Юзу почти бежит на кухню. Карин смотрит на часы — сейчас начнётся важный матч. Ичиго стоит в ванной, расслабленный и спокойный. Он похож на ту маленькую античную статуэтку, стоящую в кабинете истории. У него мокрые, потемневшие и потяжелевшие волосы, они облепляют лоб и щёки, виднеются на руках, ногах, животе и ниже. У него прикрыты глаза. И у него стоит. Юзу кажется, будто она и не подозревала о том, что подобное бывает. Что у брата может быть такая вот штуковина — член, так это называется. Она сглатывает, она хочет уйти или хотя бы отвернуться — но рядом Карин, и они договорились, и так надо. Карин тоже не по себе — но рядом Юзу, и они договорились. Ичиго медленно выдыхает, потягивается, встав на носки — и видно, как мышцы перекатываются у него под кожей, как текут по ней капельки воды. Он немного наклоняется, упирается в стену раскрытой ладонью, опускает голову и тянется... к себе. И Карин, и Юзу сейчас дико и липко стыдно, жарко — но ещё появляется другое, странно-завораживающее ощущение. О, чёрт, они подглядывают за собственным братом. За Ичиго. Тот дышит резко и громко, приоткрыв рот и совсем сведя брови к переносице, но не издаёт ни стона. Рукой двигает быстро, сильно. Как будто делает что-то необходимое, но не слишком приятное — лицо у него напряжённое, застывшее. Душ с оглушительным грохотом падает вниз, заставив всех троих ощутимо вздрогнуть: Ичиго резко оборачивается, замерев, глаза у него широко распахнутые и страшные – потом кривится, легко толкая его ногой, заставляя струи воды бить не ему на ноги, а в бортик ванной. Лампа на потолке жужжит и мигает. Юзу мимоходом думает о том, что надо бы попросить потом братика её поменять. А ещё – слава Богу, что он их не заметил. Он продолжает – горбится, закусывает губу, шипит сквозь зубы и дёргается всем телом. Потом судорожно оскаливается, запрокидывает голову и замирает. У него по руке течёт что-то белёсое и неприличное. Ичиго вдыхает воздух широко открытым ртом, выдыхает, встряхивает волосами и разминает шею. Поднимает душ. Несколько раз проводит руками по животу и бёдрам, потом яростно трёт лицо ладонями — что он только что ими делал! — и застывает, упираясь в стену уже двумя руками. Карин не помнит, как они добрались до своей комнаты. Её трясёт от чего-то среднего между "что мы творим?!" и "вау!". Юзу хочется заплакать, закричать, или ещё как-то выплеснуть... это. Они раздеваются, стараясь не смотреть друг на друга, натягивают пижамы и укладываются под одеяло. Юзу лезет обниматься — они всегда спят, обнявшись. Карин вздрагивает — сестра смотрит ей в лицо, и глаза у неё до того широко распахнуты, что она похожа на ошарашенную сову. Одеяло толстое, не летнее, давно пора было достать из шкафа разноцветный плед. За окном подвывает ударенная кем-то машина, ей вторит голос одного из тех жутких чудищ с масками. — Нет, — Карин с удивлением отмечает, что голос у неё осип, — нет. Юзу порывисто прижимается к ней, уткнувшись лицом в плечо. Они спят. Карин говорит: — Научи меня драться. Ичиго удивлённо поднимает голову от учебника и оглядывается через плечо. — Зачем тебе? — Надо, — говорит она. — Я могу тебя защитить, — Ичиго разворачивается к ней на кресле и откладывает учебник в сторону. — Ты всегда уходишь. Карин отворачивается. Её голос – обвиняющий. — Больше… не уйду. Ичиго тоже смотрит в сторону. Другую. — Уйдёшь, — она тянет его за рукав, — пошли. Он хочет что-то ещё сказать, но закрывает рот, наткнувшись на её взгляд. Идёт. Сначала он пытается объяснить словами, как, куда, что будет – Карин быстро надоедает, и она бросается на него. Падает на ковёр — Ичиго стоит на ногах, напружинившийся, лёгкий – в нём нет и следа того, о чём говорят «внешне он был всё так же спокоен». Бокалы в стеклянном шкафу звенят. Потом они катаются по полу, ставят подсечки и подножки, проводят удары – а ещё смеются, даже Ичиго, который после того месяца в бинтах и улыбаться почти перестал. Он при этом ухитряется ненавязчиво и необидно беречь её и быстро объяснять, что и почему делает. Учитель из него получается классный. Потом обучение незаметно переходит в незатейливую возню, и Карин побеждает. А кто говорил, что щекотка – приём нечестный? Дальше они валяются на ковре, рядом, как давно не валялись, и Карин фыркает на шутливое братское: «Ну блин, умотала». Она даже чувствует гордость. Он поднимается на ноги и протягивает Карин руку. Пальцы у него горячие, сильные и бережные. Ни у кого больше таких нет. — Сдурели? — Ичиго спрашивает тихо и неприятно. У Ичиго странно расширены зрачки. Юзу смотрит на него ошалело и как-то жалобно, будто это он привязал её за руки к кровати — откуда они это взяли?! — но не отводит взгляд. Карин протягивает руку и накрывает его глаза ладонью — не нежно и не ласково. Так, будто они сражаются, будто его сейчас красиво запустят в какую-нибудь стенку. Ичиго дёргает головой — она нажимает настойчивей. Она говорит: — Заткнись. Ичиго... — она портит первое слово вторым. От второго Ичиго вздрагивает — Карин произносит имя так, как будто ей очень больно. У неё маленькая ладонь. Ичиго чувствует, как его обнимают. Юзу — откуда-то он точно это знает. Она утыкается носом ему в шею — Ичиго чувствует себя натянутым до предела — она дышит. Щекочет шею дыханием, касается губами — не целует, не лижет, не кусает. Она касается пахом его бедра, и это покалывающее прикосновение, сквозь ткань, почти на грани ощущений, ударяет по восприятию особенно сильно. Ичиго кажется, что он попал в кошмар. "Вы мои сёстры" — Смотри, — говорит Карин и убирает руку с его лица, — у меня уже есть грудь. Ичиго не хочет смотреть. Не хочет. Карин совершенно не смущается — или наоборот, смущается слишком. Она всегда подменяла страх агрессией. Карин кладёт маленькие ладони на свою маленькую грудь, немного приподнимает — и выглядит так, будто ещё удивлена — откуда это? — так, будто не знает, что со всем этим дальше делать. Она и не знает. А Ичиго не собирается подсказывать. Ее соски в полутьме кажутся почти чёрными. "Чёрт возьми, я же вас купал!" У него в душе шевелится гадкое, шипастое чувство. Безобразное. — Хватит, — говорит Ичиго, — перестаньте, чёрт возьми. Вы не соображаете, что делаете. Ичиго почти рад, что голос у него не дрогнул. Пусть говорит он нервно и скороговоркой. И почему-то не может наорать, хотя очень, ну очень хочется. Его охватывает жуткое, полузабытое ощущение беспомощности. Не перед сёстрами – хоть Ичиго вдруг осознаёт, что никак не заставит их сейчас остановиться – перед всей сценой. Ему мучительно стыдно. Хотя бы за то, что не хватает сил порвать чересчур толстый ремень, за то, что он не знает, как уговорить их прекратить, за то, что не способен защитить их от самого себя. Ичиго действительно любит своих сестёр. Не хочет. Юзу решительно смотрит ему в глаза — и целует в уголок рта, быстро и боязливо. Касается плеча самыми кончиками пальцев, поглаживает осторожно, будто боится обжечься. Карин целует его ладонь, облизывает сбитые костяшки пальцев и успевает тронуть кончиком языка не сошедшие мозоли от Зангецу — Ичиго сжимает кулаки. — Ты любишь его больше, чем нас, — зло шепчет Карин, и неяркий фонарный свет выхватывает её неприятно кривящиеся губы, — Из-за этого ты уходишь и не возвращаешься неделями. Ичиго, — она снова вот так, болезненно и тягуче, говорит его имя, — ты чёртов ублюдок, ты каждый раз заставляешь нас думать, будто мы остались без брата. Хорошо, что этой дряни больше нет. «"Дрянь" — это она о Зангецу?..» Ичиго хочет что-нибудь сказать, но Карин зло запихивает ему что-то в рот. — Заткнись, Ичиго, — повторяет она. Теперь — сухо и коротко. — Прости, — Юзу тихонько шепчет куда-то ему в плечо, — так надо, понимаешь. Мы тебя любим. Ичиго не понимает. Он яростно дёргает руками, ворочается, стараясь избежать прикосновений их обеих, пытается выплюнуть засунутую, кажется, в самое горло тряпку. И как-то жалко ещё пытается думать, что это просто сон. Странный и гадкий — но сон. Карин смещается к изножью кровати, заставляя Ичиго настороженно скосить взгляд. По коже проходится холодок — это полосатая простыня, которой он укрывается летом, летит на пол. Руки и ноги покрываются мурашками; Юзу целует, щекотно облизывает и массирует его грудь — это не возбуждающе, это даже где-то смешно... было бы. Если бы это не была Юзу, если бы у Ичиго не было самодельного кляпа во рту и отцовского ремня на запястьях, если бы, чёрт возьми, Карин не стягивала с него с пугающей деловитостью пижамные штаны. У Ичиго вздуваются мускулы на руках, он вертится, как уж на сковородке. Юзу уговаривает его прекратить, целует шею, щёки, лоб – Ичиго сначала отворачивается, а потом просто смотрит ей в глаза – у него на лице непонятное, болезненное и жутко виноватое выражение. Она достаёт кляп у него изо рта и прижимается к его губам, широко раскрыв рот. Язык у Ичиго холодный, мягкий и неподвижный. Юзу мучительно стыдно. Карин разглядывает его ноги, с нажимом проводит ладонями по жилистым бёдрам, гладит их. Щупает за задницу, изучает – туда, между его ног пока даже не смотрит. Успеется. Бросает взгляд вверх – Юзу пытается поцеловать Ичиго. Тот напрягся, вытянулся, как струна, закаменел. Карин сжимает губы. «Наш», — думает она. И наклоняется. Брат явственно вздрагивает всем телом, Юзу оборачивается – и широко раскрывает глаза. Карин облизывает его член, самым кончиком языка – не знает, как надо, как лучше. Потом выдыхает и решительно берёт в рот, тут же чуть не поперхнувшись. Пользуясь очередным судорожным дёрганием Ичиго, быстро усаживается между его ног, не давая их свести. — Дура, — шепчет Ичиго. Голос у него осип. А ещё он чувствует медленно, тяжело наваливающееся нежеланное возбуждение, и ему хочется себя убить. Он жалеет сейчас, что вообще евнухом не родился или не умер где-то там, давно, в Уэко. Карин то и дело утыкается носом ему в пах, поглаживает мошонку одной рукой и обнимает за бедро – второй. Ичиго сжимает зубы и молчит-молчит-молчит. Потом Карин поднимает голову и говорит: — Юзу. Та снова целует его в уголок рта, а потом, вся красная как рак, неуклюже поднимается и садится ему на грудь, широко разведя ноги – и дёргается сначала прикрыться – а потом смотрит Ичиго в глаза и выпрямляется. Тот старательно смотрит ей в лицо, в лицо, а не ниже. Его позорно трясёт. Юзу приподнимает бёдра, двигается чуть вперёд, опирается ладонями о спинку кровати – Ичиго обречённо закрывает глаза и чувствует губами жёсткие короткие волоски. И запах, едва уловимый, тёплый. — Ичи-нии, — тихо говорит Юзу. – Пожалуйста, — тихо и твёрдо. Ичиго себя ненавидит. Ичиго открывает рот и двигает головой, раскрывая языком тёплые складки – почти сухие. Облизывает, прикасается губами, посасывает – ласкает, очень осторожно. Скоро запах чуть меняется, а во рту появляется солоноватый привкус: он действительно старается. Пусть тогда уже ей хоть будет хорошо. Юзу сглатывает и хмурится, начиная осторожно и мелко двигаться. Карин отрывается от него, смотрит на напряженную спину сестры, и ниже, где видно, как Ичиго её ласкает. Выдыхает. Между ног мокро – от Ичиго, который их, который такой красивый и сильный, от зрелища и ощущения его возбуждения, пусть даже нежеланного. От того, что Юзу хорошо. Карин жмурится, упирается ладонями в загорелый мускулистый живот и осёдлывает его бёдра, осторожно опускаясь вниз. Это почти не больно – совсем не так, как в тот раз. Карин всю жизнь водилась с мальчишками – а однажды в компании оказался такой из себя, гораздо старше и сильнее. Он провожал её до дому. До первого тёмного поворота. Она никому ничего не сказала, а ублюдка никогда, слава Богу, больше не видела. Ичиго не такой – он родной и свой. Юзу еле слышно стонет, выгибая спину, а Карин движется медленно, привыкая. Ичиго горячий и мокрый от пота, напряжённый – и она тоже, и Юзу. И это хорошо. И правильно. Под конец Ичиго прекращает осторожничать: подаётся бёдрами Карин навстречу, отчаянно-жадно ласкает Юзу ртом, стараясь не-думать-не-думать, что и с кем сейчас делает. Карин стонет неожиданно низко и почти завораживающе, Юзу – ахает и дёргается, выворачивая бёдра. Ичиго оказывается последним – от пары уже неосторожных, размашистых движений руки Карин. Ломко вздрагивает всем телом, запрокинув голову, сжимает кулаки, выдаёт что-то вроде американского «Aargh!». Прикрывает глаза. За окном вновь воет какой-то урод – Ичиго явно не слышит. — Руки… развяжите, — хрипло говорит он спустя минуту. — Погонишь, — отвечает Карин, поднимаясь, — убью. Юзу лежит рядом, положив голову ему на грудь. Ремень тихо шлёпается на пол. Ичиго садится, заставив Юзу подняться, и долго молча растирает запястья. Та почти сразу завернулась в простыню, будто ещё есть, чего стесняться. Карин сидит совсем голая, но беззащитной отнюдь не выглядит. Как всегда. — Мы могли... – наконец произносит он, — поговорить об этом, блин. — Ичиго ощущает себя недоделанным психологом. Психиатром. — Нет, — просто говорит Карин. — Не могли. И подаётся вперёд, целуя его – она не умеет, как и Юзу, зато у неё есть напористость. Ичиго пытается отшатнуться, но она не даёт, больно вцепившись в волосы на затылке – будто если ему это сейчас удастся, не случится что-то важное. Юзу крепко обнимает его и утыкается носом ему в макушку – выдыхает, и ему кажется, что облегчённо. Он не отвечает. Но не отталкивает.