Как ты любишь своего брата?

Лучи заходящего солнца мягко касаются твоих волос, оно все ленивее согревает огромный Стамбул, а после и вовсе скрывается за облаками. Небеса, окрашенные в бледно-оранжевый, стремительно темнеют. Сперва кажется, что это простая рябь в глазах, иллюзия, наваждение, однако день неумолимо движется к концу. Последние блики на горизонте причудливо освещают перья чаек, беспокойно кричащих что-то у берега. Воды Босфора спокойны. Внезапно подлетающий бриз каждый раз заставляет нас вздрагивать и переглядываться. Слишком холодно. Этот вечер, как и все прочие, оставляет на моем сердце лишь тяжелый отпечаток. Голова гудит от избытка мыслей, душа стремится разодрать грудную клетку и вырваться наружу с истошным воплем, полным слепой ненависти к своему положению и тотальной безысходности. Ты ведь не понимаешь… Не понимаешь, что творится в голове у твоего брата. Смотришь, слегка щурясь, произносишь свое любимое: «Деврем», а после — заливаешься искренним хохотом. Поправляешь непослушную прядь волос и недоумевающе глядишь на меня. «Все в порядке, аби?» Мой воздух. Моя вселенная. Мой младший брат. Иногда мне кажется, будто я медленно умираю, когда тебя нет рядом. Я дышу тобой, беспрестанно повторяю твое имя, прокручиваю его в голове, словно смакуя. Отголоски прошлого больше не ступают позади: я воссоединился со своей душой, отыскал тебя. Мечта стала реальностью. Миллионы осколков, режущих мое сознание долгих двадцать лет, исчезли навсегда. Мой Умут. Молчание настораживает тебя. Ты медленно поднимаешься, бросаешь на столик несколько купюр и смотришь на меня в ожидании. — Сарп, идем. — Тянешь за рукав ветровки и нетерпеливо заглядываешь мне в глаза. — Или же ты решил превратиться в статую? Сразу разочарую, у тебя не выйдет! Я нехотя встаю и кладу на столик найденные в карманах деньги. Это прибрежное кафе ничем не отличается от других. Собственно, я даже не уверен, зачем привел нас сюда: наверное, мне хотелось тишины. Возможности наблюдать за водами пролива и наслаждаться минутным спокойствием… Это было необходимо, ведь, как ни печально осознавать, я устал. Не от беспокойной работы полицейского, вынужденного вечно быть в движении; не от рутины, наполняющей голову тягучими мыслями; не от гиперактивной Эйлем, чей голос похож на беспрерывное щебетание цветастой птички; не от неуклюжего Барыша, считающего своим долгом каждый день уничтожать хотя бы одну тарелку в ресторанчике мамы. Все это — то, чем я живу, то, чем наполнено мое существование, и отказаться от этого — значит перестать быть собой, быть Сарпом Йылмазом. Да, я устал, но причина совершенно иная. Я устал молчать, глядя тебе в глаза. Устал улыбаться как ни в чем ни бывало, устал притворяться, что все в порядке, что я наконец счастлив, в то время как мое сердце готово выпрыгнуть наружу. Мне надоело ограничивать себя, надоело надевать маску, в конце концов, я не могу смотреть в глаза Эйлем. Вы — моя семья, ты — моя жизнь. Я разрываюсь между желанием наплевать на все, что меня окружает, и забрать то, что люблю больше всего на свете, и напротив, стремлением сохранить улыбку на ваших лицах. Вы мне дороги, ты — дороже всех. Умут, смысл моей жизни… Я искал тебя двадцать лет, боролся с мрачными мыслями, не терял надежды. Братская любовь переросла в сумасшествие, в болезнь, от которой не спастись. Мне мало тебя, невыносимо мало твоих объятий, твоего смеха, твоей улыбки. Единственная мечта воссоединиться с тобой исполнилась, но теперь я понимаю: мое состояние опасно для того хрупкого спокойствия, которое появилось у нас совсем недавно. Моя мама, милая Фюсун-тейзе, наконец улыбается: я больше не вижу слез на ее глазах, не слышу ее тихий плач; Эйлем счастлива, семья возродилась. У тебя появился дом, ты вновь обрел имя. Ты рад? Я люблю тебя, мой Умут. Безумно люблю, ведь ты — мой свет. Когда я оставался совершенно один, твой образ был для меня путеводной звездой, спасением. Бывало, я терялся в огромном океане лжи и предательства, но мысли о тебе вытягивали меня из этой пучины ужаса, я находил в себе силы бороться, продолжать идти во что бы то ни стало. Видит Аллах, ты помог мне продержаться так долго, ты спас меня… И вот теперь мы вместе. Шагаем плечо к плечу, лавируем меж узких улиц родного Стамбула, ничего не опасаясь, ничего не боясь. Тень Джеляля больше не преследует нас, никто не сможет нас разлучить. Ты счастлив, я же — умираю. Мне недостаточно тебя, Умут. Мое дыхание, мой рассвет. Я нашел тебя, но ты все еще невыносимо далеко. Сколько времени бы мы ни провели вместе, я буду желать большего. Прикоснуться к тебе, почувствовать тебя всего… Я не помню, когда начал невыносимо желать тебя. Возможно, улан Джошкун отбил мне все мозги, возможно, я сошел с ума и ты все еще где-то далеко, а я ищу тебя и никак не могу отыскать, возможно, все это — сон, но я не хочу просыпаться. — С тобой что-то не так, аби, — произносишь ты и заглядываешь мне в глаза. — Есть что-то, о чем я не знаю? Я на грани, я почти сорвался, почти упал, ну же, Умут… Очнись! Пойми меня без слов, спаси так же, как спасал множество раз, успокой мою душу. — Все в порядке, братец, идем, — произношу я, подмигиваю и небрежно хлопаю тебя по спине. — Мама и Эйлем заждались нас. Ты кажешься слегка сбитым с толку. За этот месяц, который мы наконец в м е с т е, я научился различать оттенки любых эмоций на твоем лице. Помнится, покойный начальник Юсуф называл тебя — Мерта — артистом. Неужели ты утерял свои способности, Умут? Или тебе не перед кем скрываться? Ты наконец берешь себя в руки и усмехаешься, а непослушная прядь волос снова падает тебе на лицо. — Правду говоришь, аби. Не хочу их расстраивать. Я, повинуясь желанию, подхожу и аккуратно поправляю твои волосы, не упустив возможности ими полюбоваться. Ты смущенно улыбаешься и тут же отбегаешь. — Вот видишь, деврем, — слишком наигранно произносишь и тыкаешь меня в плечо рукой, — сначала издевался над моей прической и требовал укоротить ее, а теперь… Или ты так сильно хотел вернуть Мерта? Я ухмыляюсь и скрещиваю руки на груди, останавливаясь посреди улицы. — Возможно. Впрочем, я согласен на любое имя, главное, что ты рядом. — Неужели ты так сильно любишь своего брата, деврем? — Хитро смотришь и улыбаешься, словно вытягивая из меня слова, которые я хочу оставить при себе. Провоцируешь. Иногда мне кажется, что ты все понимаешь. Твои взгляды, твои слова, жесты — они задевают, берут за живое. Я закатываю глаза и толкаю тебя куда-то вперед. Кажется, в противоположную от дома сторону. На мгновение мной снова завладевают тщательно задвинутые на задворки сознания мысли. Я усилием воли отбрасываю их и отчаянно мотаю головой, возвращаясь в реальность. — Куда ты меня тащишь, аби? — интересуешься ты. — Наш дом в другой стороне. Заведешь за угол и прикончишь меня, честный полицейский? — Сегодня замечательная погода, дорогой Умут, — усмехаюсь я. — Почему бы нам не задержаться? Ты пожимаешь плечами и тихо следуешь за мной, думая о чем-то своем. Молчишь. Я иду вперед, стараясь не оглядываться. На улице почти стемнело. Впереди виднеется заброшенный двор. Одинокий полуразрушенный дом, покинутый хозяевами много лет назад, в темноте кажется особенно несчастным. Я с некой печалью оглядываю его. Иногда я наведываюсь сюда, чтобы собраться с мыслями и поразмышлять; взбираюсь на крышу и провожу там несколько часов, наслаждаясь шумом старых деревьев. — Осторожнее, Сарп! — слышится твой голос позади. — Здесь полно всякого хлама. Я оборачиваюсь и тут же сгибаюсь пополам, повинуясь внезапно захлестнувшей меня волне смеха. Надо же! Уверенно шагая за мной, ты спотыкаешься о лежащую впереди доску и падаешь на старую пленку, выброшенную кем-то сюда еще в прошлом году. Я подхожу к тебе и ухмыляюсь, не упуская возможности съязвить: — Ты слишком внимателен ко мне, братец. Порой не замечаешь ничего вокруг. Неужели ты так сильно любишь своего аби, Умут? Ты закатываешь глаза и почему-то не спешишь подняться. — Ну уж нет! — Смеешься и выжидающе смотришь на меня. — Ты такой тугодум, Сарп! Помоги мне подняться. Я пожимаю плечами и протягиваю руку, ты резко поднимаешься и отряхиваешься, не забыв поправить волосы. Недовольно бурчишь и бросаешь свое любимое «Сиктир!», а затем с любопытством осматриваешь все вокруг. — Ну и зачем ты притащил меня в это страшное место, Сарп? Хочешь избавиться от младшего? Я молча хватаю тебя за руку и веду за собой. Сначала ты сопротивляешься, но позже сдаешься на милость своего аби и смиренно шагаешь, смотря под ноги. — Помолчи, Умут, — усмехаюсь я. — Видит Аллах, ты слишком много болтаешь. Тебе бы чуточку терпения… Я оборачиваюсь и наблюдаю за тем, как ты удивленно поднимаешь брови и ухмыляешься, явно придумав ответную реплику; резко отпустив твою руку, взбираюсь вверх, на крышу дома, откуда всегда отлично видно весь квартал. Ты ловко следуешь за мной. — Время от времени я прихожу сюда, когда есть настроение, — бросаю я, развернувшись к тебе, и ветер подхватывает мои слова, унося их вдаль. — Мне нравится это место. Ты киваешь, словно понимаешь все, что я чувствую. — Теперь я буду знать, где искать своего аби по ночам. — Приземляешься на неровную крышу и проводишь ладонью по бетонной поверхности. — Или ты заговариваешь мне зубы, Сарп? Я присаживаюсь рядом, не посчитав нужным отвечать. Тебе не нужны объяснения, ты поймешь меня, правда, Умут? Если я буду долго смотреть на тебя, не отрываясь, сможешь ли ты прочесть в моих глазах всю любовь к тебе? Сможешь распознать ту болезнь, что точит меня изнутри? Вылечишь меня, согреешь? Мои раны затянутся? Я любуюсь тобой, ты — безмолвным небом. Ты ведь знаешь, что я смотрю на тебя, — почему не повернешь голову в мою сторону? Что ты пытаешься отыскать в этой бездонной темноте? Это небо черное, неживое, а холодный ветер, такой же одинокий, как и всё здесь, забирается мне под ветровку. Я ежусь от прохлады вечера и не свожу с тебя взгляда. Иногда это место кажется совершенно пустым. Оно прожигает во мне огромную дыру, высасывает из меня душу. Здесь только я и ты, Умут. Мы сидим, удобно устроившись на крыше старого дома, наблюдая за окнами домов впереди. — Неплохой выбор, аби. — Ты вздыхаешь и поворачиваешься ко мне. Я вижу: ты подрагиваешь от холода, но молчишь. Не хочешь нарушать идиллию? — Здесь невозможно не думать. Мне кажется, эта тишина пожирает меня. Зачем мы здесь? Я пожимаю плечами. — Не знаю, Умут. Так было нужно, — шепчу я и провожу рукой по своему лицу, пытаясь привести себя в порядок. — Иди домой, тебя ждет мама. Теперь ты знаешь, что я здесь. Слегка подрагивая от холода, ты поднимаешься и медленно подходишь ко мне. Я уже готов прощаться, но вдруг ты садишься рядом и обвиваешь меня своими руками — робко, словно в первый раз, будто пробуя новые ощущения. Неужели ты ни разу не обнимал своего аби, Умут? Откуда такое волнение? Ты кладешь голову мне на плечо, и я невольно согреваюсь от твоих прикосновений. Твои волосы щекочут мне шею, я улыбаюсь и обнимаю тебя в ответ: так сильно, как только могу. Но ты по-прежнему далеко, слишком далеко… — Разве я могу тебя бросить? — спрашиваешь ты. — Ты ведь знаешь, от меня не отстанут, пока не вытрясут всю правду. Я молча зарываюсь носом в твои волосы и закрываю глаза. Ты ведь понимаешь, что я начинаю задыхаться, как только отдаляюсь от тебя? Знаешь, что я медленно умираю? Без тебя я всего лишь имитация жизни, подобие человека. Ты — моя болезнь и ты же — спасение. Аллах, как же мне тебя не хватает… Я не могу надышаться тобой, Умут. Не могу насытиться. — Как же я без ума от тебя, моя любовь… — Сарп? Я вздрагиваю и осознаю, что только что сказал. Ты осторожно высвобождаешься из моей хватки и вглядываешься мне в глаза. Я не могу отвернуться, не могу перестать смотреть на тебя, не могу вырваться из этого плена. — Что? — отрешенно спрашиваю я. — Это такая шутка? — хмуришься ты и неловко убираешь свои руки. Все к черту. Все покатилось к черту. Осознание ошибки прокатывается по моему изувеченному сознанию со скоростью пули, выпущенной из пистолета. Мерт Карадаг всегда был слишком догадливым. Умут Йылмаз в этом ничуть от него не отличается. — Конечно, шутка. — Я поднимаюсь с места и смотрю на тебя сверху вниз. — Тебе показалось, Умут. Забудь. Произнес эти слова, не сдержался. — Значит, ты… — делаешь какой-то вывод ты, наблюдая за тем, как я ухожу прочь. Сдался эмоциям, проболтался. Уничтожил то тонкую нить, которая связывала меня с минутным счастьем, разбил все, что так тщательно склеивал долгие годы… — Сарп! — кричишь ты мне в след, такой же раздраженный и злой. — Ты убегаешь? Я резко оборачиваюсь. Это обида? Ты обижен на меня, Умут? Я не понимаю этот эмоциональный окрас, что пронесся в твоих словах. Слышу лишь звук удара ног о землю и быстрые шаги. Ты подбегаешь и хватаешь меня за руку. — Что это такое, деврем? — ухмыляешься ты, но я отчетливо слышу дрожащие нотки в твоем голосе. Ты не можешь смотреть мне в глаза: твой взгляд задерживается то на местности вокруг, то на моей ветровке. Раз уж это произошло, мне некуда деваться, Умут. Я Сарп Йылмаз. Я привык идти до конца, бороться до последнего вздоха. Ты — моя кровь, мой мир. Ты ведь точно такой же: упрямый и своенравный, ершистый и нервный. Идеален. — Что случилось, Умут? — усмехаюсь я и провожу тыльной стороной ладони по твоей щеке. — Тебе трудно говорить? Ты настороженно смотришь и сглатываешь подступивший к горлу ком. Для меня уже слишком поздно. Если хочешь, останови меня. Попробуй, моя душа, ну же!.. — Трудно смотреть мне в глаза? — продолжаю язвить я, крепко сжимая твое запястье. — Я ждал тебя столько лет… Утопал в мыслях о тебе, засыпал, мечтая услышать твой голос, прикоснуться к тебе, вдохнуть твой запах. Я искал тебя, Умут, — смеюсь я, наблюдая за тем, как ты смотришь: непонимающе, удивленно… Обиженно. — Я проделал огромный путь, выбирал самые сложные дороги. Опускался на самое дно, цеплялся за любую возможность наконец увидеть тебя снова. Я сошел с ума. — Я киваю и внимательно вглядываюсь к тебе в глаза, стараясь найти там ответы на все свои вопросы. — Я болен тобой, помешан на тебе. Ты хоть понимаешь, как я хочу тебя? Всего, целиком. Хочу быть с тобой, жить и дышать тобой! Ты закрываешь глаза. Мне начинает казаться, что ты вот-вот осядешь на землю. Но остановиться я не могу. — Ты — гребаный смысл всего, что я делаю! Если меня спросят, зачем я живу, я скажу, что ради тебя. Если мне представится возможность отдать свою жизнь, чтобы… — Сарп! — кричишь ты, закрывая мне рот рукой, и умоляюще смотришь. — Не нужно, Сарп. Тебе не нужно будет отдавать жизнь ради меня. — Ты горько улыбаешься и вздыхаешь, стараясь не выпустить наступающие слезы. Я хватаюсь руками за голову. Пустота. Что я наделал? Что я наделал? Что я, черт возьми, наговорил? — О Аллах, Сарп… — шепчешь ты. По твоей щеке катится одинокая слеза. — Я думал, что ты никогда не… — Что? — изумленно произношу я и провожу руками по твоим волосам. — Я никогда не думал, — начинаешь ты, медленно опуская голову, — что обрету семью. Брата. Но знаешь, что самое ужасное, аби? — Ты ухмыляешься и вдруг начинаешь истерично смеяться. — Я никогда не предполагал, что Джошкун насколько меня изувечил. Я непонимающе наблюдаю за тобой, борясь с желанием прервать этот бессмысленный разговор и почувствовать вкус твоих губ. — Мне ужасно не хватало аби, Сарп. Все эти годы я размышлял о своей настоящей семье. И знаешь, первым делом я думал о старшем брате. Я мечтал о тебе, даже не подозревая, чем это для меня обернется. — Ты проводишь рукой по моему лицу, словно пытаясь запомнить меня. — Мне пришлось забыть о семье. Полицейская академия все изменила, я стал Мертом Карадагом. Позже я встретил Фюсун-тейзе… — На этих словах ты хмуришься и опускаешь голову. — Знаешь, Сарп Йылмаз невыносимо раздражал Мерта. Я видел в нем черты, присущие моему брату. Я ненавидел тебя и в то же время чувствовал что-то необычное. Я болел своим воображаемым аби, засыпал с мыслями о том, что где-то далеко он ждет меня. Так ведь и было, Сарп? — Конечно, Умут, — спешу уверить я, вглядываясь в твое лицо. — Я ждал тебя!.. — Я был сломан, аби. Когда я нашел свою семью, я был сломан. Черт возьми, я был сломанной игрушкой, Сарп! — Ты вытираешь слезы и отчаянно хватаешь меня за воротник куртки. — Но больше всего меня пугало то, что я чувствовал к тебе, своему брату! — Что ты такое говоришь, Умут? — спрашиваю я и перехватываю твою руку. Ты нервно дергаешь плечами, слегка сгибаешься и отходишь назад. — Мерт Карадаг — чудовище, да? Я чудовище! Как я мог так о тебе подумать? — вскрикиваешь ты. — Все, что я хранил в себе долгие годы, выплывает наружу. Все благодаря тебе, аби. Я не знаю, что делать: расстраиваться или восхищаться. Я не могу без тебя, не могу жить без тебя! Все вокруг резко становится неважным; я слышу стук собственного сердца. Оно бьется неторопливо, размеренно, словно его ничего не беспокоит. Словно так и должно быть. — Мой Умут, — шепчу я, подбегая и обхватывая тебя руками. — Моя душа, ты… Неужели есть что-то ценнее тебя? Разве могу я хотеть чего-то еще, кроме как владеть тобой? — Ты слишком много думаешь, аби, — усмехаешься ты, утопая в моих объятьях. — Я не хочу, чтобы ты рехнулся, как я. Не вздумай, слышал, деврем? Ты смеешься, и по твоему лицу снова катятся слезы. Моя родная кровь… Как же я ждал этого момента. — Тш-ш-ш, — шепчу я, отстраняясь. — Почему ты плачешь? Ты коротко усмехаешься и в миг делаешься серьезным. — И вправду. Я не привык. Я провожу рукой по твоему лицу, смахивая слезы. — Мой Умут, — улыбаюсь я и прижимаю тебя к себе, крепко обвивая руками. Чувствую, как ты расслабляешься, и облегченно вздыхаю. — Это не лечится. Эта болезнь не лечится, моя душа. Я одержим тобой. Я не могу без тебя… Сперва ты молчишь, замерев в моих объятьях, а после медленно поправляешь воротник моей ветровки и заглядываешь мне в глаза. И мне кажется, что этот взгляд, полный обожания, — самое прекрасное из зрелищ, которые мне когда-либо довелось наблюдать. Это то, ради чего я шел к тебе столько лет, Умут. — Ты хотел кое-что знать. — Говоришь, слегка прищурившись, и я улавливаю знакомые загадочные нотки в твоем голосе. —  Спросил у меня: «Так ты любишь своего аби?», верно? Я медленно киваю, приковав взгляд к твоим губам. В голове вновь возникает цепочка давних желаний. Медленно приближаюсь и толкаю тебя назад, к бетонной стене. Ты спотыкаешься, но я вовремя хватаю тебя за руку, с силой впечатываю в стену и тут же слышу твой недовольный стон. — Аккуратнее, деврем, — ухмыляешься ты и довольно облизываешься, поправляя надоедливую прядь волос. — Иначе никогда не услышишь ответ на свой вопрос. Я нависаю над тобой и недоверчиво поднимаю бровь. — Надо же, братец… Хорошо. Я весь во внимании. Ты медленно проводишь рукой по моей груди; расстояние между нашими губами сокращается до немыслимого.  — Тогда слушай, моя любовь, — произносишь ты и томно вздыхаешь. — Слушай и ничего не упускай. Я впиваюсь в твои губы требовательным поцелуем так быстро, что ты не успеваешь среагировать. Очнувшись, ты тут же обвиваешь мою шею руками и жадно отвечаешь. Твой взгляд затуманен, ты открываешься мне целиком, как я и хочу. Мой язык хозяйничает у тебя во рту, и кажется, по нашим телам пробегает электрический разряд. Я целую тебя властно и грубо, стремясь завладеть тобой, и мы медленно опускаемся на землю, не понимая, что творим. Воздуха чертовски не хватает, но мне все равно. Я думаю лишь тебе и о твоих губах, о том, как ты прижимаешься, отдаешься мне. Мой Умут. Мне плевать на недостаток кислорода: у меня есть ты, и пусть остальное катится к черту. Я крепко обнимаю тебя, вдыхаю запах твоей кожи и волос, сминаю твои губы беспорядочными поцелуями. — Черт возьми, Сарп, — шепчешь ты, тяжело дыша. — Сумасшедший. — Это самое неподходящее время, чтобы вспоминать Альянака, — ворчу я и нагло пробираюсь руками под твою кофту. — Я видел его сегодня, какой же нахальный тип… — Не нахальнее тебя. — Хихикаешь и вновь целуешь, слегка наклонив голову вправо. Мне мало тебя, невыносимо мало, Умут… Я подминаю тебя под себя; ты лежишь на холодной земле и жадно хватаешь воздух ртом, блуждая руками по моей спине. — Как же я мечтал об этом, — шепчу я, вглядываясь в твои глаза. — Боюсь, что теперь не смогу отпустить тебя, Умут. — Брось, Сарп, — смеешься ты и пытаешься подняться, но моя рука возвращает тебя на место. — Ты совсем не жалеешь меня? — Поджимаешь губы и наконец высвобождаешься, отряхиваясь. Я нехотя следую за тобой, чувствуя, как меня распирает желание. — Мы не идем домой, — заявляю я и скрещиваю руки на груди. Ты с важным видом достаешь из кармана телефон и набираешь номер. — Знаю. Но мама сойдет с ума, если не будет знать, что с нами. Только прошу не смеяться над моей нелепой легендой. — Оглядываешь меня с головы до ног и добавляешь: — Благодаря тебе думается мне худо. — Ладно, — пожимаю плечами я, мысленно обещая тебе, что это далеко не предел. Ты идешь впереди, тщетно пытаясь выдать что-то благоразумное во время разговора с мамой. Я смотрю вверх, на небо, и размышляю о том, что наконец нашел тебя. Неожиданно ты оказываешься рядом со мной и берешь меня за руку. Переплетаешь свои пальцы с моими, не отрываясь наблюдаешь за моей реакцией. Надеюсь, мой взгляд сможет передать все, что я испытываю к тебе, потому что я давно разучился говорить. Моя душа, моя кровь; мне кажется, нет, я уверен, что мы — единое целое, то, что не может существовать по отдельности. Н е д е л и м о е. Возможно, я сошел с ума, рехнулся. Возможно, моя болезнь приобрела последнюю стадию. Но я не собираюсь лечиться, Умут. Так же, как и ты. — Не смотри на меня так, аби, — говоришь ты, закрывая входную дверь. — Не то что? — спрашиваю я. Квартира Мерта невыносимо холодная. Мы даже не утруждаемся включить свет — слишком много чести. Наверняка сейчас я обрушу на пол что-нибудь ценное, но твердая уверенность в том, что тебе будет все равно, становится временным облегчением. К тому же, ты не был здесь так давно, что сам не помнишь многие мелочи. — Я боюсь, что ты прожжешь во мне дыру. С трудом продвигаясь в глубь квартиры, я покрываю твою шею поцелуями и довольно улыбаюсь. Мой. — Возможно, я стараюсь запомнить тебя таким открытым. Вдруг мне не представится возможности повторить? — интересуюсь я, заранее зная ответ. Ты не подводишь меня: озвучиваешь мои мысли с поразительной точностью. — У тебя будет множество возможностей… аби. Мой воздух. Моя вселенная. Мой младший брат. Иногда мне кажется, будто я медленно умираю, когда тебя нет рядом. Я дышу тобой, беспрестанно повторяю твое имя, прокручиваю его в голове, словно смакуя. Отголоски прошлого больше не ступают позади: я воссоединился со своей душой, отыскал тебя. Мечта стала реальностью. Миллионы осколков, режущих мое сознание долгих двадцать лет, исчезли навсегда. Мой Умут. Меня не волнует то, что будет после, не волнует, как мы выберемся из этого омута. Возможно, я ужасный собственник, но сейчас меня волнуешь лишь ты. Мама и Эйлем — моя семья, ты же — моя жизнь. Никто не отберет ее, никто не покусится. Ведь так я люблю своего брата.