***
— Ты никогда не задумывался о возможности взмыть в небо?
Апрель, холодный и устрашающий. Он не похож на обычную весну. Слишком мрачно, в воздухе витает запах сырости и влажной почвы. Ветер, подозрительно сильный и до жути холодный, пробирается своими колючими руками под тонкую белую футболку, просачивается под кожу, обнимает кости, смешивается с кровью в венах и артериях, разливаясь по организму в виде озноба и неприятного тянущего ощущение где-то под сердцем. Небо затянуто тяжёлыми тучами цвета стали, готовыми в любой момент обрушиться крупным ливнем на землю. Над головой, чересчур низко, проносится стая черных ласточек. Они летят ровным клином, умело огибая зеленые верхушки деревьев, петляя вокруг кривых веток с еще не до конца распустившимися почками. Чонгук прослеживает их путь взглядом, мысленно отмечая всю красоту и обворожительность этих созданий. И подавляя где-то внутри грудной клетки боль, которая склизким комом разрастается в полости легких, затрудняя дыхание.— Нет, хён.
Юноша с силой сжимает тонкими пальцами простой карандаш, грозясь сломать хлипкое дерево с грифелем пополам. Чон вслушивается в мелодию природы и прикрывает глаза. Шелест листвы, журчание речки, пение тех самых ласточек. Успокаивает. Умиротворяет. Пугает до дрожи в коленях. Их крик пробивает ушные перепонки, врезаясь неприятной пульсацией в мозг. Кажется, будто птицы пытаются докричаться до юноши, вбить в опустевшую голову, сообщить о приближении чего-то поистине ужасного, что разорвет его сердце на множество кусочков пульсирующей плоти. Но шатен упорно игнорирует их, тихо выдыхает и вставляет в уши белые наушники. Иначе эти звуки свели бы его с ума.— Как думаешь, а смог бы я когда-нибудь летать так же, как птицы?
Перед глазами предстает чужой образ. Платиновые пряди непослушным вихрем вьются на голове, в карих, почти черных глазах искрятся веселье и задор, крылья аккуратного носа с милой родинкой на самом кончике чуть приподняты, а тонкие губы растянуты в нестандартной квадратной улыбке. Чонгук открывает глаза и принимается ловким движением руки наносить на чистый лист короткие штрихи. Линия за линией, деталь за деталью на белом пространстве медленно вырисовывается портрет. Такой знакомый, полюбившийся и вовсе не чужой портрет. Вот уже на протяжении нескольких месяцев альбом Чона пополняется листами с изображением одного и того же лица. Все они то улыбаются и смотрят с хитрым прищуром, то бездумно смотрят куда-то. И в каждом из них не хватает какой-то маленькой детали, чего-то, что присуще нынешнему парню. Перед глазами шатена всегда предстает образ веселого юноши, не знающего особых забот и проблем. Таким был этот юноша пару месяцев назад. А потом его взгляд погас. Привычные звезды и галактики в глубине зрачков превратились в бушующее море с черными волнами и воющими китами. Страх? Боль? Безнадежность? Отчаяние?— Нет, хен, глупости.
Чон протяжно вздыхает и откладывает карандаш с альбомом на близлежащий камень. В наушниках проигрывается их с ребятами песня. На повторе шум волн, спокойный голос Намджуна, немного потерявшийся — Хосока, ностальгирующий — Юнги и вокал на припеве. Лирика песни под символичным названием «Море» впитывается под кожу, растекается по его телу холодной и скользкой тревогой. Чонгук слышит глубокий, пробирающийся под корку сознания голос. Он повторяет из раза в раз: «You know, you know, you know». Шатена встряхивает какая-то неведанная сила, потому что он знает. Он полностью исследовал глубины моря под названием «Тайны Ким Тэхёна», изучил всё вдоль и поперёк, начиная с концентрации соли в воде и заканчивая глубоководными рыбами. Чонгук понимает, что, скорее всего, это море намного глубже, намного обширнее, чем может предъявить его воображение. Возможно, это даже не море. Это целый океан, на самом дне которого лежит клад в виде самых потаённых секретов этой пучины. Но юноше не под силу добраться до него, потому что толща воды, её давление на не такое и хрупкое с виду тело разорвёт его на мелкие кусочки. Чон полностью погружается в философию своих мыслей, когда в кармане светлых джинс вибрирует телефон. Он нехотя достает гаджет и нажимает на кнопку блокировки. А потом с пожирающим внутренности страхом подрывается с места, забыв про свои вещи, про то, что подошва кед скользит по влажной траве, про прошлое, настоящее и будущее. Потому что…От кого: Тэхён «Sorry, Jungkook, but I’m ready to fly.»
И Чонгуку вовсе не надо знать в совершенстве английский, чтобы понять, что именно имел в виду Тэхен.***
— Это не глупости, Чонгук-и! Может, это моя мечта. А над подобным не смеются, — Тэхен по-детски дует губы, складывает руки на груди и смотрит куда-то вдаль, на линию горизонта. В свете уходящего заката Ким выглядит необычайно красиво: легкий морской бриз гуляет между растрепанных прядей, глаза блестят, словно в предвкушении чего-то необычного, сладостного, нос слегка сморщен для воссоздания образа обиженного, губы блестят из-за частого их облизывания. Руки Чонгука так и чешутся взять карандаш и альбом, чтобы запечатлеть образ старшего не только в фотографической памяти, но и на листе бумаги. Но Чон понимает, что сейчас не самое лучшее время для этого. Дома он обязательно нарисует Тэхена во всей красе: в профиле или в анфас, улыбчивого или задумчивого. А сейчас нужно продолжить разговор, пока горе-друг не придумал себе еще каких-нибудь приключений на свою шикарную задницу. — Но, хён, ты же должен понимать, что это невозможно. Мы не дети, чтобы мечтать о подобном, — Чон положил свою ладонь на плечо Тэхена, слегка сжимая плотную ткань толстовки холодными пальцами. Ви невольно вздрогнул и поёжился. — Ну и что? Любым мечтам все возрасты покорны. — Мне кажется, эта фраза звучит иначе… — Да какая разница? — Ви переводит взгляд на младшего, дергая плечом с намерением скинуть чужую руку, — Я поделился с тобой не для того, чтобы выслушивать твои упреки, а чтобы получить поддержку. — Прости, хён… — Чонгук медленно убирает руку с хрупкого на первый взгляд плеча, виновато опуская взгляд. Непонятно по каким причинам, но Ви всегда умел заставлять людей чувствовать свою вину одним лишь взглядом. Даже самого упрямого и эгоистичного человека. Да и не только вину. Глаза Тэхена могли заставить поверить в невозможное, почувствовать множество различных ощущений, начиная от страха и заканчивая трепетом где-то внутри грудной клетки. Однажды Чонгук даже зарекся не смотреть в глаза старшего, ведь они, подобно взгляду Горгоны, могли заворожить ни в чем не повинного путника, загипнотизировать и оставить в свое личное пользование. Да, он не превращал тело в камень, но он ловко пробирался в самые потоенные уголки разума, открывал двери без ключа и находил там клад в виде всего самого сокровенного и тайного, чем мог пользоваться в свое удовольствие. Тэхен читал людей, как открытую книгу; сканировал, подобно рентгену, выявляя все тайные чувства человека. Поэтому смотреть в глаза Ким Тэхена запрещалось. Но как же сложно не обращать внимания на эти пронзительные омуты, которые так и манят своей обворожительностью и загадочностью. — Да ладно тебе, Гукки, — Ви по-дружески обнял Чона за плечи, притягивая к себе, заставляя младшего положить свою голову на острое плечо, — Опять ты за свое. Тебе не за что извиняться. Может даже я готов признать правоту твоих слов. Частично, конечно. Но ты тоже пойми, что это просто моя очередная глупая, по твоим словам, мечта, которую я постараюсь воплотить в реальность, чего бы мне это не стоило. А поделиться ей я могу только с тобой, потому что доверяю только тебе. Понимаешь, Кукки? — старший снова заглядывает в глаза Чона и улыбается своей странной квадратной улыбкой. Чонгук лишь слегка кивает головой и прикрывает глаза, пытаясь угомонить стук собственно сердца, который отдается пульсацией в ушах. Ту-дум. — И как ты собираешься воплотить в реальность такую абсурдную мечту? — Ммм… — Ви переводит задумчивый взгляд на уходящее за линию горизонта солнце, — Пока не знаю. Но я обязательно что-нибудь придумаю. Над головой раздались крики чаек. Ким медленно поднимает взгляд в небо, где между собой причудливо смешивались алый, рыжий и голубые цвета, цепляется взглядом за стайку птиц и снова проводит острым языком по пухлым губам. Шум моря успокаивает, а теплый Чонгук под боком заставляет расслабиться. Они часто приходили сюда в свободное время, гуляли босиком по теплым пескам, позволяя небольшим приливам оглаживать стопы, и делились своими тайнами и мечтами. Иногда они просто садились на крупном, покрытом мхом камне и молчали. Просто молчали, соприкасаясь плечами и кончиками пальцев, смотрели на морской штиль и мечтали, чтобы так было всегда. Однажды Тэхен сказал, что было бы здорово иметь на этом берегу моря небольшой домик, только для них двоих: него и младшего. Чонгук как-то и не был против. — Надеюсь, это будет что-то более-менее безопасное, — на грани слышимости прошептал младший, касаясь кончиками холодных пальцев тэхеновой ладони. — Я тоже, — Ви тихо хмыкает и поднимается с насиженного на большом замшелом камне места, — Пойдем, а то уже темнеет и прохладно как-то стало. Осень, как никак. Да и хёны волноваться начнут. Чонгук снова кивает и поднимается следом. Он медленно плетется за старшим и даже не пытается вслушаться в его болтовню о вредном Джине, что, подобно мамочке, будет отчитывать за столь поздние прогулки. Он думает о его словах. На самом деле, Чонгук не удивлёно такой абсурдной мечте старшего. Он всегда походил на птицу. Красивую и свободолюбивую птицу. Только, видимо, понял он это только сейчас. Почему-то в душе зарождается чувство необъяснимой тревоги за друга. Помимо решительности и веселья, в его взгляде появилось что-то новое, какое-то непонятное чувство, которое никогда раньше не прослеживалось в тёмных омутах. Это «что-то» заставляло насторожиться и буквально било тревогу о том, что уже пора начать волноваться. Но Чон решил проигнорировать это странное чувство, якобы невзначай касаясь кончиками пальцев тэхеновой ладони. Ту-дум. А морские волны плавно перекатывались между собой, увеличиваясь в размерах.Кажется, заморозки обещали.
***
Неделю назад Чонгук замечает кое-что странное и немного даже необычное, связанное с Тэхёном. На протяжении всего этого времени он пристально наблюдает за другом. За его поведением, повадками, натянутыми улыбками и пустотой на дне зрачков. Чон пытается заглянуть глубже, нырнуть под воду с головой, но Ким всегда смущённо отводит взгляд и продолжает говорить о каких-то мелочах, не позволяя младшему даже коснуться глади этого моря. Шатену так и не удаётся ничего разузнать. Ви хорошо конспирируется, отлично прячет глубоко в себе что-то, что известно только ему; что никогда не должно быть увидено. Даже Чон Чонгуком. Но кое-что не проходит мимо взгляда младшего. В один из дней, когда загруженная неделя подходит к концу, когда осень сменяется зимой, он замечает, что Тэхён буквально всегда ходит в кофтах с длинным рукавом. Зная старшего и его любовь к безразмерным футболкам, это было довольно-таки странно. Но, да, это можно было бы списать на то, что Киму было просто холодно, и таким образом он пытался вернуть своему телу тепло. И Чонгук какое-то время даже верит этому, забрасывает в долгий ящик все мысли и подозрения. И они уже даже начинают покрываться слоем пыли. Но когда его хён, истекая потом от жары после изнурительной тренировки, отказался снимать толстовку и даже просто банально закатать рукава, Чона охватила тревога. Мысли в голове снова начинают скрести стенки разума, заставлять действовать и искать причину такого поведения старшего. Выходной — день, что позволяет расслабиться, немного забыться от расписанных поминутно дней и насладиться вкусом свободы и безделья. Для ребят это первый выходной за весь ноябрь; единственный день в месяце, когда они могут спокойно полежать в кровати до обеда, как это любит делать Шуга; вести ленивые переговоры о всяких мелочах на диване в гостинной — как Хосок с Чимином; бегать каждые пять минут к холодильнику, а потом возвращаться в гостинную к парням ни с чем, ибо диета не позволяет — как Джин; пытаться заняться созданием текста к новым трекам, чтобы не выходить лишний раз и ничего не сломать — как Намджун; прогуляться к полюбившемуся и ставшему родным пляжу — как Чонгук и Тэхен. Они долго сидят на холодном песке, смотрят на черные волны и молчат. И эта тишина, нарушаемая лишь всплесками воды, настолько уютная, что они оба неосознанно тонут в ней, растворяются, и никто не хочет разрушать эту идиллию. Парни соприкасаются плечами и коленями, украдкой поглядывают друг на друга и думают, что остаются незамеченными. Чонгук роется в песке, набирает его в ладонь, а после пропускает сквозь пальцы, наблюдая, как песчинки одна за другой осыпаются на землю. Он зарывается в них пальцами, конкретно кайфует от их прохлады и думает, что время так же безбожно утекает сквозь них, подобно этому песку, а люди неосознанно хоронят себя под ним, теряя надежду на светлое будущее. Солнечные лучи сквозь песок не просачиваются. Чонгук пытается думать обо всем, плавно перетекая из одной темы в другую, или же хватаясь за какую-то мимолетную мысль и развивая ее до размеров глобальной проблемы. Он думает о каждой жизненной мелочи и пытается не думать об этом парне, что сидит рядом, натягивает красный шарф на нос и мимолетно касается холодными и длинными пальцами чонгуковой ладони. Внутри что-то с трепетом замирает. Парни возвращаются домой ближе к вечеру. Они полностью потеряли счет времени, забылись в окружающем пространстве, в умиротворяющей тишине, друг в друге. Из этого крошечного мирка их вырывает звонок от Джина, который говорит им срочно возвращаться, ибо Намджун нашел какой-то интересный фильм, и они решили посмотреть его целым составом. Младшие сразу же подрываются с нагретого ими же песка и спешат в общежитие. Такие просмотры фильмов случаются довольно редко, они въедаются в память в виде приятного осадка и очень напоминают семейные посиделки. Придя в общежитие, парни застают уже подключенный к телевизору ноутбук, поставленный на паузу фильм и рассевшихся перед экраном всех пятерых мемберов. На диване сидел один лишь Юнги, который в своей привычной манере сложил руки на груди и, кажется, уже начал проваливаться в дрему. Но стоило ему услышать хлопок двери, он, подобно сонному воробушку, встрепенулся, разлепляя тяжелые веки. Около его ног сидел Чимин. Он играл в какую-то игру на своем телефоне, видимо, чтобы скоротать время. Рядом с ним спокойно устроился Хосок, который спокойно поглядывал в телефон младшего. Услышав радостное «Мы дома», он уже на автомате вскинул голову и пропел: «С возвращением». Неподалеку сидел Джин с миской попкорна в руках. Он довольно уплетал еще теплую поджаренную кукурузу за обе щеки, улыбался и облизывал масляные губы. Намджун сидел близ ноутбука и бездумно водил пальцем по тачпаду, наблюдая за движением курсора по экрану. Когда Тэхен и Чонгук, наконец, уселись на свободные места на диване, лидер будто вышел из транса, нажимая на пробел и запуская тем самым фильм. Это был какой-то уже заезженный боевик с крутыми спецэффектами и неестественными сражениями. Первые двадцать минут Чонгук и правда, как ребенок, с интересом смотрел на сменяющие друг друга картинки, пока до его слуха не дошел до неприличия громкий чих Тэхена. Повернув голову в сторону друга, он увидел, как Ви, зажмурившись, почесывал кончик носа пальцем. Чон медленно скользил взглядом по длинным пальцам, тонким запястьям и слегка сползающим вниз длинным рукавом и выглядывающей из-под него царапине. Кажется, по ногам прошелся прохладный ветерок. Как бы парней не продуло. Следующие десять минут Чон так и не мог сосредоточиться на фильме. Он то и дело украдкой на Кима поглядывал, обводил его профиль взглядом, спускался ниже по крепкой шее и широким плечами к покоящимся на коленях рукам. Тэхен старательно натягивал рукава мягкой водолазки до середины пальцев и делал вид, будто не замечает пристального взгляда на себе. Он бегал глазами по экрану, всматривался в каждую деталь, совершенно не фокусируясь на сюжете. Ви всегда быстро утомлялся в такие вечера, и Чонгук прекрасно знал это. Поэтому, когда Тэхен спокойно устроил свою голову на широких бедрах младшего, он совершенно не удивился этому, да и против не был. Между ними словно был заключен договор, который гласил о том, что они уже вполне могут использовать друг друга в качестве подушки, да и просто прикасаться друг к другу каким только вздумается. В пределах разумного, конечно. Поэтому сейчас Чон лишь осторожно запустил пальцы в мягкие платиновые волосы, пропуская пряди сквозь пальцы, как делал это пару часов назад с песком. Фильм совершенно потерял свою актуальность. Теперь Чон был увлечен рассматриванием умиротворенного лица старшего. Он осторожно самыми кончиками пальцев скользил по щеке, поднимаясь выше, касаясь пушистых черных ресниц, после — родинки на кончике аккуратного носа, мягких пухлых губ. Веки Тэхена слегка подрагивали от каждого невинного прикосновения чужих пальцев, а у Чонгука сердце все сильнее и сильнее било по ребрам. Притягивает, но пугает одновременно. Младший снова перевел взгляд на чужие запястья. Сейчас они были абсолютно незащищены, находились в свободном доступе, стоило лишь протянуть руку и отодвинуть рукав невинной водолазки. Сердцебиение начало отдаваться в ушах, а время будто остановилось. Звуки телевизора и шепот парней отошли куда-то далеко на второй план, словно на этом диване, в этой комнате были только двое. Сглотнув вязкую слюну, Чонгук осторожно протянул руку к чужому запястью, аккуратно подцепил пальцами край длинного рукава и слегка потянул вверх. От увиденного на языке появилась горечь, глаза неприятно начали побаливать, а воздух так и застрял в легких в виде склизкого кома боли и волнения. Чон не знал, как ему реагировать на подобное зрелище. Руки мелко задрожали, а пальцы вмиг похолодели, словно кровь перестала циркулировать по артериям. Он смотрел на множество порезов, что были так небрежно разбросаны по всей светлой коже и боялся вдохнуть этот колючий и тяжелый воздух. Он заметил уже зажившие линии поперек запястья, только запекшиеся — вдоль и одну совершенно свежую, будто пару часов назад сделанную. Этот порез отличался от других. Он был слишком неровным, кривым, будто сделан неуверенной дрожащей рукой. Чонгук коснулся пальцами свежей раны, кажется, слишком сильно надавив, потому что спящий Тэхен зажмурился, невнятно что-то промычал, а после носом между бедер уткнулся. Чона словно током пробило. Он все-таки выдохнул злосчастный углекислый газ и снова начал вдыхать такой необходимый сейчас кислород. По телу пробегают мурашки, а сам он ёжится от внезапно охватившего его холода. За окном посыпались первые хлопья снега.***
Чонгук резко распахивает глаза и, тяжело дыша, усаживается на кровати. Сердце заходится в бешеном ритме, а в ушах всё ещё стоит тот пронзительный и какой-то слишком отчаянный крик. Этот звук словно пробрался сквозь толщу сна, врезаясь в сознание с необъяснимой силой, ведь этот голос был до дрожи в пальцах знаком. Однако он казался каким-то слишком нереальным, из-за чего юноша не мог понять, приснилось ли ему это или же нет? Чон ёжится и сразу же вздрагивает, понимая, что пальцы дрожат далеко не из-за произошедшего во сне (он всё-таки склоняется именно к этому варианту). Макнэ переводит взгляд на открытое настежь окно и, наконец, начинает возвращаться в реальность. Сквозь тонкий тюль Чонгук замечает только начавшее светлеть небо, необычайно крупные хлопья снега, и снова чувствует, как холод пробирается под тонкую футболку, заставляя вздрагивать от каждого его прикосновения. Шатен нехотя свешивает босые ноги с кровати, ступая на ледяной пол, и тихо доходит до окна. Он высовывает растрепанную голову на улицу, осматривая укрытые тонким слоем снега дороги, голые кривые ветки деревьев и вслушивается в непривычную тишину города. Юноша с силой сжимает замерзшими пальцами оконную раму и прикрывает глаза, чувствуя колючий ветер на своих щеках. Чон всегда любил раннее утро. За его тишину и спокойствие, за свежесть воздуха и ощущение, словно он остался один во всем мире. Губы невольно растягиваются в улыбке, но новая волна дрожи возвращает его в жестокую реальность, где ровный слой снега проминается под шинами очередной дорогой машины, где вдалеке слышны крики пьяной молодёжи и злой холод со своими когтистыми лапами. Он быстро закрывает окно и, шагая до тёплой кровати, пытается вспомнить, в какой момент открыл его. Чонгук быстро кутается в зимнее одеяло, вжимая голову в плечи и закрывая глаза, надеясь поспать ещё часик или два, как повезет. Но не проходит и пары минут, как до его слуха доносится шарканье чужих ног. Находясь в полудрёме, он открывает глаза, встречаясь взглядом с белым потолком. Любопытство начинает закрадываться в голову, но встать и выйти за пределы промерзшей комнаты он не может. Вместо этого он снова начинает размышлять. Большинство мыслей крутятся вокруг одного из хёнов, чьё поведение с каждым днём заставляет напрягать нервы до критичного состояния. После той мимолётной и крайне бредовой идеи Тэхён стал вести себя иначе. С каждым днём он становился всё более замкнутым, а звезды в зрачках постепенно начали потухать. Старый, всегда позитивный и не от мира сего, Ким Тэхён превратился в нового, который словно закрылся в своём мире ото всех, не желая показываться. Он по-прежнему дарит свою солнечную улыбку окружающим его людям, творит несуразные вещи, и всех, вроде бы, всё устраивает. Только не Чонгука. Помимо изменений в поведении, Ви начал меняться и внешне. Кожа его словно резко побледнела, а кости на и так тонких руках начали проглядываться всё чётче. И если все мемберы, так или иначе, сидят на диетах, то Тэхёна упорно пытаются откормить, потому что он резко перестал есть, кажется, совсем. Во время обеда или ужина он, в основном, пьёт чай или обычную воду, лениво ковыряясь палочками в еде. И первым это, конечно же, заметил сам Чонгук. Он правда пытался поговорить со своим другом на этот счёт, потому что сердце болезненно сжималось при виде появившихся скул и сине-фиолетовых мешках под глазами, что не всегда удавалось замазать. Но Ким продолжал отмахиваться и улыбаться своей квадратной улыбкой, говоря, что это простое переутомление. А ещё не так давно Ви начал жаловаться на пульсирующие боли в районе щиколотки. Перепуганный менеджер сразу же повёл юношу в больницу, потому что одного его отпускать было крайне опасно. Вернулись они оба слишком подавленные, о диагнозе никто ничего не говорил, даже Намджуну не удалось ничего об этом узнать. Но что-то подсказывало Чону, что дело было не только в ноге. Неожиданно мысли в голове затмил тот самый вскрик, который быстро сменился приглушённым кашлем. Чонгук резко подсел на кровати, так, что даже в глазах всё потемнело. Встряхнув и зажмурившись, шатен мотнул головой, анализируя тот знакомый голос. За дверью слышались шорохи и тихий грохот, словно что-то упало и рассыпалось. Когда Чон подскочил на ноги и вышел из своей комнаты, он, наконец, понял, что-то, от чего он проснулся, было далеко не сном, а знакомый голос принадлежал тому, кто вот уже столько времени не покидает его головы. Сердце на мгновенье перестало сокращаться. Первое, что заметил Чонгук, это открытую дверь в ванную комнату. Он тихо, мягкой поступью подошёл к ней, заглядывая в комнату. Внутри никого не было, однако чьё-то присутствие выдавал горящий свет и небольшой беспорядок. В глаза бросились раскиданные по полу белые таблетки плоскоцилиндрической формы, в раковине, помимо таких же таблеток, лежала ещё и небольшая пластиковая баночка. Чонгук осторожно взял её в руки, вчитываясь в название и пытаясь найти хоть какую-то информацию о том, для чего они, собственно, нужны. Однако шорохи со стороны кухни не дают ему должным образом прочитать всю предоставленную информацию. Юноша быстро собирает раскиданные по полу и в раковине таблетки в баночку, как-то даже не заботясь об их чистоте, и так же стремительно покидает ванную комнату. Он медленно крадётся в сторону столовой, где застаёт сидящего к нему спиной Тэхёна. Ким как-то слишком громко дышит, плечи его мелко подрагивают, а пальцы до побеления костяшек сжимают пряди платиновых волос. Чонгук лишь поджимает губы и жмурится до белых пятен перед глазами, желая стереть увиденное из памяти. Шатен надеется, что это ему лишь причудилось, или что это всё тот же странный сон. Но когда он открывает глаза, Ви всё ещё продолжает неподвижно сидеть, будто в бреду нашёптывая себе что-то под нос. Сердце в который раз болезненно сжимается. Чон не знает, что ему стоит сделать: уйти и не тревожить старшего или попытаться оказать моральную поддержку? Тэхён продолжает сидеть и трястись то ли от холода, то ли от каких-то своих страхов. И Чонгук, не думая, медленно подходит к Киму и осторожно, будто боясь спугнуть, касается чужого острого плеча. Юноша под его пальцами вздрагивает сильнее и резко поднимает на младшего взгляд загнанного зверька. Он трясущимися и жутко холодными пальцами касается чужого запястья и одними губами шепчет: — Мне страшно. Эта фраза словно током прошибает всё тело. Чон медленно разворачивает старшего к себе лицом, а после, присев перед ним, сжимает в своих объятия. Ким в его руках всё ещё подрагивает мелко и слепо тычется холодным носом в шею. Кажется, будто он плачет, только без слёз. Чонгуку хочется сказать, что он может ему довериться, рассказать о своих страхах и, если это будет необходимо, поплакать. Но он продолжает молчать, замечая, как тело в его руках постепенно перестаёт дрожать и, кажется, засыпает. Днём Чонгук наблюдает за снова жизнерадостным Тэхёном, что бросает в его сторону многозначительные взгляды, в которых скрыта мольба о том, чтобы произошедшее осталось в секрете; благодарность за поддержку и что-то ещё, что юноше так и не дано узнать. Чон обещано не рассказывает никому о случившемся, но эта ситуация не покидает его голову. Он украдкой наблюдает за старшим, отмечая про себя его ленивые передвижения. Как только его тело касается любой поверхности, будь то стул и диван, он словно проваливается в дрёму. Так, во время обеда, он чуть ли носом не ткнул в тарелку с едой. Спас его от этой участи Намджун, подхватив Кима за плечо. Лидер смотрел на Ви таким взглядом, будто он знает обо всё, что происходит с его тонсеном. Он что-то тихо проговорил Тэхёну на ухо, после чего тот встрепенулся и отрицательно помотал головой. Чонгук уловил лишь «не мучайся» и «иди в комнату». Ви лишь улыбнулся и сказал, что всё нормально, что он просто не выспался и вообще он зря беспокоится. Намджун продолжал с беспокойством смотреть на младшего, но больше ничего не произнёс. Через пару часов Чонгук застал Тэхёна на диване в гостиной. Он сидел с закрытыми глазами и усердно кутался в растянутый свитер, пытаясь согреться. Около его ног сидели Джин и Чимин. Они долго и крайне громко спорили насчёт какой-то новости, что вычитали в интернете. Чон особо не вслушивался в их спор. Он лишь тихо шикнул, чтобы те перестали так громко говорить, списывая на больную голову. На самом деле на это ему было абсолютно всё равно, а вот на задремавшего хёна нет. Старшие лишь кинули на макнэ удивлённый взгляд, а после, заметив Ви, поняли, что и правда немного переборщили. Они продолжили свою дискуссию уже чуть тише, а Чонгук подсел к Киму, привычно соприкасаясь коленями и локтями. — Ты бы лучше в комнату пошёл и поспал нормально, — Тэхён на эти слова снова отрицательно помотал головой, а после устроил её на чужом плече, давая понять, что уходить он не собирается. Чонгук же весь напрягся, поджимая искусанные за день губы. Ему уже давно пора привыкнуть к такой близости, однако сердце всё равно продолжает с трепетом замирать в такие моменты. Шатен слегка дёргает рукой в сторону и натыкается на чужие холодные пальцы. Он чувствует, как Ким слегка вздрагивает, а после, устроив голову поудобнее, осторожно берёт своими пальцами чужие, что намного теплее собственных. Чонгук, словно получив зелёный сигнал светофора, переплетает пальцы и смотрит на умиротворённое лицо старшего и замечает, как его губы растягиваются в довольной улыбке. Чон сам не может сдержать тёплой улыбки, щекой прижимаясь к мягким волосам и чувствуя, как ладонь в его руке постепенно теплеет. Сердце почему-то начинает стучать быстрее, а воздух застревает где-то в лёгких. Главное, чтобы Тэхён не заметил. Ночью Чонгук снова просыпается от вскрика за стенкой и почти бесшумных передвижений по коридору. Теперь он точно уверен, что это Тэхён. Он не знает, чем вызван этот крик, но склоняется к наиболее утешительному варианту: кошмары. Юноша всё ещё находится в полудрёме, когда поднимается с кровати и выходит из комнаты. Он беззвучно зевает, а после замечает вновь открытую дверь в ванную, однако оттуда теперь слышны звуки копошения и, кажется, судорожные выдохи. Чон медленно подбирается к комнате, заглядывая в комнату. А после резко просыпается и забывает как дышать, потому что, склонившись над раковиной, стоит Тэхён и держит горсть тех самых таблеток в дрожащей руке. По тонкому бледному запястью медленно стекает темно-вишневая кровь, а после Чон замечает протяжный неглубокий порез. Кровь ударяет в виски, а страх липкой слизью обнимает разум. Юноша, как ему кажется, слишком громко сглатывает. Но Ким не замечает присутствия младшего. Он, словно в трансе, смотрит на кучку таблеток и дышит тяжело и прерывисто, словно после долгого бега. Чонгук сначала молча наблюдает за происходящим, но, когда Ви начинает подносить руку ближе к лицу, юноша больше не может бездействовать. — Тэхён! — он громко шепчет и чувствует, как собственный голос дрожит от взявшего в плен страха. Старший крупно вздрагивает и поднимает на своего друга взгляд загнанного в угол зверя. На дне зрачков плещутся страх, боль и отчаяние, а в уголках глаз собираются слёзы. Пальцы его рук невольно разжимаются, и таблетки одна за другой со звоном ударяются о поверхность раковины. Шатен быстро преодолевает разделяющее их расстояние за один шаг и обнимает Тэхёна, прижимая к себе. Тот сразу же утыкается лбом в чужое плечо и судорожно хватается пальцами за ткань на чужой спине, словно пытается удержаться, спастись от падения в бездну. Всё его тело пробивает крупной дрожью, после чего Чонгук чувствует влагу на своём плече. — Чонгук, мне так страшно… Я не могу так больше, я… Я боюсь, Чонгук, пожалуйста… — Ким в бреду шепчет почти неразличимо, а после начинает рыдать в голос, не заботясь о том, что другие могут проснуться. — Тише, хён, тише, я тут, — Чон шепчет в самое ухо, ткнув носом в висок. Он медленно водит ладонью вдоль позвоночника, пальцами другой руки зарываясь в запутавшиеся пряди волос. Шатен неотрывно смотрит на белую кафельную плитку напротив и признаётся, что ему очень страшно. Страшно за друга, при одном лишь взгляде на которого сердце с трепетом замирает; страшно за его психологическое состояние; страшно, что в один день он может просто не успеть. Чон думает, что с Кимом он просто обязан поговорить на эту тему, иначе он себя просто не сможет простить. Младший продолжает повторять какие-то успокаивающие слова и фразы, которые не несут в себе никакого смысла, однако чужая истерика медленно начинает отступать. Тело в его руках уже не заходится крупной дрожью, юноша обмякает в чужих тёплых объятиях, дышит хрипло, но продолжает с силой сжимать ткань футболки на чужой спине. Чонгук не сразу замечает появившихся в дверях Намджуна и Сокджина, которые смотрят с такой болью и сожалением, что к горлу подступает неприятная тошнота. Юноша взглядом дает понять, что всё под контролем и одними губами просит их идти спать. На следующее утро никто из них даже не заикается о произошедшем. Тэхён только целый день почти не говорит, смотрит побитым щенком и одним взглядом просит прощения. Джин с Намджуном бросают на него подозревающие взгляды, но ничего не спрашивают. Не время. Ближе к вечеру, благодаря интернету, Чонгук узнает, что те таблетки являются сильнодействующим успокоительным. Тогда же он догадывается, что в больнице Ким был далеко не у травматолога, а скорее у психотерапевта, потому что этот препарат продаётся только по назначению врача. Ветер с каждым часом становится сильнее, а колючие снежинки сталкиваются друг с другом, образуя пургу.***
Чонгук просыпается глубокой ночью от разбушевавшейся на окном погоды. Ветер воет диким волком, гонит по воздуху уже даже не снежинки, а, скорее, крошечные льдинки, отправляя их на верную погибель. Они на огромной скорости врезаются в окно, пытаясь пробить собой хлипкое вещество. Кажется, шатен даже слышал треск стекла, или это воображение разыгралось? А ветер завывает всё громче, стонет, почти как живой, подхватывает тонкие кривые ветви дерева, оживляя их и превращая в костлявую руку с неимоверно длинными когтями. Дерево скребется по стеклу, разъярённо бьёт по нему сморщенными пальцами и что-то шепчет скрипуче на понятном только лишь ему языке. Чонгук вздрагивает от резкого холода и начинает на полном серьёзе думать, что эта невиданная сила зимы всё-таки разбила несчастное окно. Он плотнее кутается в одеяло, втягивает шею, вжимается головой в плечи, походя тем самым на маленького сонного воробья. Макнэ снова вслушивается в дикие вопли пурги, в стук ветвей по стеклу и уже начинает проваливаться в очередной сладкий сон, когда до его слуха доносится щелчок открывающейся двери, а после тихое, едва уловимое: «Чонгук?» Сначала ему кажется, что это просто слуховая галлюцинация и думает, что ему тоже пора сходить к психотерапевту, но после он слышит топот босых ног и снова этот глубокий шёпот. Чон нехотя разлепляет веки и пытается разглядеть сквозь темноту нарушителя спокойствия, чтобы убедиться, что этот знакомый голос не игра его воображения. Невольно прищурившись, ему всё же удается разглядеть знакомые черты лица, которым заполнен не один скетчбук младшего. Оно осунувшееся, кожа бледно-серая, а под глазами тёмные мешки, которые с каждым разом всё сложнее замазать. Смотреть на такого юношу больно, хочется как-то помочь ему, но как именно — пока неизвестно. — Тэхён-хён? — голос после сна хриплый и тихий, а в горле словно какой-то неприятный ком застрял, — Что случилось? Ким отзывается не сразу. Он долго мнёт в руках край свободной футболки, кажется, губу кусает, а потом что-то невнятно мычит, виновато опустив голову. — Хён? — Чонгук свешивает голые ноги с постели и тянется рукой к ладони Ви, благо расстояние позволяет. Он осторожно касается тёплыми пальцами холодной тыльной стороны, чувствует этот контраст температур и мелкую дрожь старшего. Шатен осторожно, словно боясь спугнуть, отцепляет чужую руку от ткани и нежно оплетает её пальцами, притягивая к себе. Тэхён делает неуверенный шаг вперёд, ближе, касается своими коленями коленей младшего и снова судорожно шепчет: — Мне страшно. Чонгук слегка удивлённо смотрит на Кима, сжимает чужую ладонь сильнее и пытается угомонить бешеное сердцебиение. — Хочешь лечь со мной? Ви после заданного вопроса прерывисто выдыхает через нос, молчит пару секунд, будто обдумывая, а после слабо кивая, будучи неуверенным, увидит ли Чон этот жест в темноте. Но макнэ не нужен был положительный ответ. Он медленно ложится на нагретую постель, за руку утягивает за собой Тэхёна и укрывает мягким одеялом. Старший без колебаний обнимает младшего поперёк груди, слепо тычется носом в ключицу, жмётся ближе, то ли пытаясь найти защиту, то ли согреться, то ли всё вместе. Такие прикосновения не кажутся чем-то интимным, скорее домашним, словно так и должно быть. Чонгук прижимается щекой к мягкой и слегка влажной шевелюре, которую Ким так и не соизволил высушить после душа, и молчит. Молчит, хотя хочется столько всего спросить. Он снова вслушивается в тишину комнаты, в тихое размеренное дыхание и понимает, что буря за окном успокоилась. Чонгук долго лежит с закрытыми глазами, чувствует, как холодные пальцы на его спине медленно теплеют, а дыхание замедляется. Несмотря на это, Чон знает, что Тэхён не спит. Он долго собирается с мыслями, обдумывает всё как следует, каждое своё будущее слово, фразу, чтобы ненароком не задеть покалеченную душу, и всё же решается заговорить. — Хён, можно кое-что спросить? — старший в его руках напрягается, цепляется пальцами за футболку, но всё же утвердительно мычит, — Почему ты делаешь это? — и Тэхёну не надо объяснять, что имеет в виду младший. Ви примерно минуту молчал, стал громче дышать, а руки предательски начали трястись. Чонгук уже начал проклинать себя и успокаивающе поглаживать платиновые пряди, когда старший, привычно причмокнув губами, дрожащим голосом прошептал: — Помнишь мы с тобой говорили про мою мечту? На счёт полёта, свободы, — Чону даже не пришлось напрягаться в детали разговора, который произошёл пару месяцев назад. Такое, на самом деле, невозможно забыть. Тревога в сердце начала разрастаться. — Но ты же обещал, что это будет безопасно… — Я не обещал, Гукки, — в тихом шёпоте проскользнули нотки стали, из-за чего Чонгук невольно прижал расслабленное тело ближе к себе. Сейчас ему не хотелось, чтобы Ви закрылся в себе окончательно. Закрылся от него. — Но почему ты выбрал именно этот способ? Как это вообще связано с полётом? — на самом деле, Чон мало что понимал. Больное воображение начало подкидывать не самые приятные картинки, верить в которые не хотелось вовсе. — Мне это приснилось… — с каждым словом голос Кима становился всё тише и тише. — То есть приснилось? — Чонгук чувствовал, как мысли в его голове путаются в клубок цветных нитей. Он не мог связать в цельную картину сказанное старшим. Точнее, он боялся, что-то, что выдаст ему его мозг, окажется правдой. Тэхён же поглубже вздохнул, сжал младшего в объятиях сильнее, пытаясь правильно сформулировать мысль. — На протяжении недели, каждую ночь, мне снился странный сон. Сначала он показался мне пугающим. Но что-то меня в нём зацепило. Там была птица. Очень красивая птица, я бы сказал, фантастическая, каких у нас нигде не встретишь. У неё перья были платинового цвета, на голове хохолок из голубых длинных перьев, длинный хвостик, знаешь, очень завораживающе. Но… — Ким на мгновение запнулся, прочищая горло, а после продолжил, — У неё не было крыльев. То есть, у неё были видны кости, без кожи… мяса и оперения. У неё были черные глаза, без бликов, будто… неживые. Она смотрела на меня, головой вертела, и это было так странно. На следующий день мне приснилось, как она, подобно воробью, передвигалась путём прыжков по крыше, если я не ошибаюсь. И опять же смотрела на меня, но казалось, будто она смотрит сквозь, видит все мои внутренности, пытается в душу пробраться, и я не знаю, получилось ли у неё это. В следующий раз она просто сидела и клевала что-то белое, похожее на таблетку. В это время на её голых костях начали постепенно вырастать небольшие пёрышки. Тогда мне стало страшнее, — голос старшего дрогнул, но он, сглотнув вязкую слюну, продолжил, — Потом она была в осколках стекла. Всё её тело было пронизано ими, некоторые перья окрасились в тёмный цвет крови, а на «крыльях» их стало больше. А на последний день она сидела у края крыши. Смотрела на меня красными глазами и будто хотела что-то сказать. Но потом она расправила свои крылья, оперение на которых появилось только до середины костей, а потом… спрыгнула. Я смотрел, как она камнем летит вниз, но потом она взлетела. Она просто взмахнула уже целыми крыльями и полетела. К свободе. Проснувшись утром, я понял, что хочу тоже так же взлететь в небо, к свободе. Но крыльев у меня не было, так же, как и у этой птицы. Но я посмотрел на то, как эта птица приобрела их, и… Понимаешь, у меня не было другого выбора, — Тэхён нервно выдохнул в ямочку между ключицами, сжал чужие плечи дрожащими пальцами и затих. А Чонгук и вовсе боялся шевелиться. Сейчас он пытался переварить сказанное старшим. И вроде бы это что-то да смогло прояснить, только проще от этого не стало. Тревога переросла во что-то большое, что, кажется, начало безжалостно пожирать внутренности. Чон поражённо выдохнул в растрёпанную макушку и только плотнее прижал к себе напряжённое тело, будто пытаясь укрыть собой от всего этого жестокого мира, от этих бредовых идей, от самого себя. — Тэхён, пожалуйста, прекращай это. Оно не стоит того, оно не стоит твоих… мучений. Подумай о ребятах, фанатах, обо мне. Мы же рядом, готовы поддержать тебя в любом момент, только не надо губить себя, пожалуйста, — голос Чонгука дрожал, будто он вот-вот расплачется. Под закрытыми веками, на ресницах уже собралась та неприятная и солёная влага, от которой ком в горле увеличивается в размерах. — Я не могу, Чонгук. Я уже на половине пути, отступать некуда. — Но… как ты понял это? — Я вижу их. Шатена словно пробило током. Слова Тэхёна, его всегда весёлого и любящего жизнь Тэхена, повергли его в самый настоящий шок. Чонгука мутит, в животе фейерверки взрываются, от чего непонятно откуда взявшиеся бабочки медленно умирают, отчаянно пытаясь в последний раз взмахнуть крыльями. Сердце будто перестает биться, лёгкие перестают выполнять свою функцию. Он не хочет в это верить, внутри всё ещё теплится надежда, что это просто какой-то розыгрыш, что те таблетки — просто конфеты, что все эти порезы — работа талантливых гримёров. Он не хочет верить, что его Тэхён начал медленно сходить с ума. Чонгук не спит всю всю ночь. Он знает, что Ви не спит тоже, но на протяжении всего этого времени они молчат, не поднимают эту больную, в прямом смысле этого слова, тему, а на утро делают вид, будто ничего не произошло, будто Чон в эту ночь не умер морально, а Тэхён не стал губителем младшего. Где-то внутри Чонгука бушевала ледяная буря, страх и тревога. Он знал, что это не исправишь, знал и до дрожи в коленях боялся. Боялся, что следующее утро может стать последним для его любимого хёна.***
Чонгук бежит мимо деревьев, по мокрой траве, в какой-то момент спотыкается об камень и валится на холодную землю, понимая, что начинает задыхаться от нехватки кислорода. А вдохнуть не может, потому что такое понятие как «дышать» мозг напрочь забыл. Сейчас в голове было только лишь бесконечный поток «Тэхён, Тэхён, Тэхён». Чон с трудом поднимается на ноги, вырывает с корнем кусочек короткой травы и снова бежит. Холодный ветер бьёт по лицу, пытаясь отрезвить, над головой отчаянно воют чайки, а в кармане джинс вновь вибрирует телефон, но шатен абсолютно не обращает на это внимание. Он думает, что полнейший дурак, что позволит Ви пойти на прогулку одному, что оставил его, хотя знал, что этого ни в коем случае делать нельзя. Он уже представляет, как бледное холодное тело лежит на грязном асфальте, как тёмная кровь смешивается с мутной водой в луже, а ноги находятся в неестественном положении и откуда-нибудь торчит голая кость. Чонгук уже ничего не видит перед собой, перед глазами лишь размытое подобие их мира, который для него медленно рассыпается на осколки хрустальной вазы. Как же просто сломать чью-то жизнь. Шатен вытирает с щёк слёзы, размазывает по ним грязь и продолжает бежать уже по вязким пескам пляжа. Того самого пляжа, где всё началось. Чон пробегает мимо очередного высокого здания, бежит на красный сигнал светофора и даже не слышит голоса раздражённых водителей. Зато слышит чей-то громкий вопль в паре метров от себя. Голоса сливаются с сигналами автомобилей в режущую слух какофонию. Он слышит просьбы вызвать скорую, слышит, как кто-то упоминает имя, которое уже просто въелось под корку сознания, а потом сквозь пелену слёз видит. Его выворачивается, хочется прямо тут согнуться в двое и выплевать желчь из желудка, ибо в нём со вчерашнего вечера ничего не было. Чонгук жмурится, чувствует на своих щеках трепет мокрых ресниц и одними губами шепчет: «Проснись, пожалуйста». Но звуки не утихают, сквозь веки пробиваются солнечные лучи, а в носу застрял холодный запах железа и крови. — Тэхён! Шатен истошно вопит, расталкивает ослабевшими руками образовавшуюся толпу и видит то, что боялся увидеть, что начало ему сниться в кошмарах, но что было словно предначертано судьбой. Юноша падает на колени, чувствует пульсирующую боль в них, а так же там, где бешено колотится сердце. Шум собственной крови в ушах и прерывистого дыхания заглушают все посторонние звуки. Он осторожно касается дрожащими пальцами ещё теплой щеки, чувствует на них влагу и понимает, что он тоже не хотел, чтобы всё это закончилось именно так. Чонгук судорожно хватается за чужие плечи, прижимает окровавленное тело к своей груди и убирает со лба недавно выкрашенную в небесно-голубой чёлку. Он в бреду шепчет что-то наподобие просьб вернуться, говорит, что это абсолютно не смешно и что ему и вправду удалось напугаться. Но когда сквозь толщу тяжёлого воздуха он слышит вой сирены медицинской машины, чувствует, как холодеет кожа под его пальцами, то понимает, что это не сон, не розыгрыш, а то, что песком сквозь пальцы просыпалось на его реальность: шанс что-то исправить. Дождевые капли стали смешиваться со слезами и грязью на щеках.***
Потоки морского бриза приятно поглаживают щёки, путаются в тёмных волосах, забираются под когда-то ослепительно-белую безразмерную футболку, просачиваются под кожу и дарит что-то наподобие успокаивающей пустоты в грудной клетке. Холодные приливы оглаживают стопы, но Чонгук не чувствует этого холода. В голове крутятся миллиарды мыслей: что он скажет хёнам, что скажут фанатам, что станет с их группой и что станет с ним самим? Юноша судорожно выдыхает клуб пара и прикрывает глаза, потому что они предательски болят после пролитых слёз. А может море — слёзы боли и отчаяния, которые за такое продолжительное время наплакали киты? Чон усмехается своим мыслям и достает из кармана телефон. Поперёк экрана проходит трещина. Наверное, получил во время падения. Шатен с неким трудом нажимает на кнопку блокировки и сразу видит одно непрочитанное сообщение. От Тэхёна.От кого: Тэхён. «Я люблю тебя, Чонгук. Всегда любил, но знал, что ты не сможешь принять этого. Все эти объятия, тёплые взгляды и тихие слова поддержки… Они будто убивали меня, медленно, по частям. И первым сдался мой разум. Я хотел обрести свободу. Не только физическую. Я хотел обрести свободу от этих пожирающих чувств слепой влюблённости. Прости меня, Гукки. Я люблю тебя больше своей жизни»
Шатен перечитывает несколько раз последнее предложение, сжимает несчастный телефон дрожащими руками и смеётся. Долго, надрывно, на грани с безумием. На ресницах снова влага, а смех переходит в протяжный крик отчаяния, который подхватывают летающие над головой чайки. Чонгук роняет гаджет на песок, складывается в двое и кричит громче, до саднящего горла и сорванного голоса. Он хватается руками за футболку в районе сердца, слышит, как рвётся ткань, но ничего не чувствует под. Пустота — чёрная, глухая — разрастается там, где когда-то пульсировало израненное сердце; где теперь зияет дыра, окрашенная в красный цвет чужой крови, что уже запеклась на ладонях. Под тканью он чувствует колючий холод и понимает, что это начало чего-то безумного. Через неделю после происшествия ему снится красивая птица с платиновыми перьями и голыми костями без перьев.Кажется, заморозки обещали.