Элберт 288 год, Чаячья Гавань
Чем ближе рассвет, тем труднее дышать: разреженный, внезапно ставший холодным воздух царапает горло. Луна по неизвестной причине брезжит серым, призрачным светом. Морской ветер дует сквозь взволнованные воды Крабьего залива: осенние деревья, голые и ветвистые, дрожат под натиском воздушной стихии. Густая, как патока, и белая, как молоко, мгла. Мглой покрыто всё: улицы, дома, люди, выплывающие одинокими шлюпками из недвижимого воздуха. Плотный туман опускался на Чаячью гавань каждую ночь подобно туше огромного дракона, который в считанные минуты пожирал целый город и всех его жителей, погружая их в мрачный мир неведения. Страх. Он чувствовался везде, им словно пропитался сам воздух. Может, причастна магия? Туман густой — хоть бери и мечом режь, и это только усугубляло тяжёлое, гнетущее впечатление. Гремел гром. Ночное небо прорезали вспышки молнии, лесную землю развезло из-за дождя, а Узкое Море никогда не славилось своим гостеприимством к мореходам. Для кого-то погодные условия стали проблемой, а для кого-то — крайне удобным шансом проникнуть в город неопознанными. Никто не мог заметить, как из-под природной завесы проскользнула небольшая лодка, тихо рассекающая мутные воды Чаячьей Гавани. Два неизвестных, закутанных в чёрные мантии, решили обойти стороной портовую таможню. Более крупная фигура, держащая в руках длинное весло, с помощью которого и управляла лодкой, направляла крохотное судно ниже по течению, к небольшому причалу у мостовой. Не-Мейстер Квиберн чувствовал свой пульс и сердцебиение весьма отчётливо, что помогало ему отстраниться. Непогода застилала старику глаза, заставляя протирать их каждую минуту. Из-за ночной прохлады Квиберн слегка поёживался и выпил все оставшиеся запасы медовухи. Сердце Аррена же бешено колотилось. Мучилось. Молило о чём-то, известном Ему лишь одному. Каждый стук, отчётливо отдававшийся в ушах, был созвучен ударам молота Кузнеца по разгорячённому металлу, которому вскоре суждено было превратиться в нечто прекрасное и всемогущее в умелых руках Воина. Если удары молота, один за другим, придают будущему клинку форму, тонкие очертания, способные насмерть сразить врага одним лишь взмахом, рассекающим застывший воздух, то удары его сердца лишали Аррена внутреннего равновесия и не давали возможности собраться с мыслями и продумать дальнейшие действия. Оглянувшись через плечо, Элберт смог увидеть неясные расплывчатые фигуры, следовавшие сквозь туман за незадачливыми странниками. Аррену снова привиделись драконы. Полная луна светила сквозь сухие ветви деревьев над головой, грозовые тучи закрывали луну, словно вуаль… — О, Семь богов, избавите нас от зла и мелких бед, Своею милостью пошлите нам в трудный час ответы. Мы будем чтить Вас год за годом, пока сияет свет, и клятву Семерым даём, что будем следовать заветам! — мужчина осторожно шепчет выученные молитвы. Внешне Элберт сильно напоминал великого дядю в молодости, только вот ему не хватало сдержанности и рассудительности Джона Аррена. Долгое время юноша был наследником Долины, чем и пользовался. Племянник Лорда Долины сильно сдружился с Брандоном Старком. Пусть Элберта Наследника мало что связывало с прочими Старками при дворе Долины, зато он вызвался сопровождать друга и соратника в попытке последнего отстоять честь сестры. Много воды утекло со времён Восстания Роберта, и теперь у Долины новый наследник. Возможно, это и к лучшему. Из Элберта, слишком безрассудного и вспыльчивого, никогда бы не вышло достойного правителя, и Крылатый Рыцарь понимал это. Его стезя — сражаться на турнирах, бряцать мечом и слушать лязг стали о сталь. Без лишних сомнений Элберт присягнул новорождённому Робину — этому крохотному и слабенькому мальчику, которого за глаза прозвали Зябликом. Аррены дорожат честью и верностью, а Робину понадобится защитник. Так Элберт полагал прежде, чем столкнулся с Петиром Бейлишем. Другой выходец из Долины презирал экс-Наследника за его дружбу с Брандоном. — Удивительно, что Вы по-прежнему обращаетесь к Седьмице, милорд… — с лёгкой иронией добавил Квиберн. — Разве «Они» откликнутся на Ваши молитвы после всего случившегося? Некромант связал всю сознательную жизнь с колдовством, но отказывался верить в Высшие силы. Для изгоя из Цитадели, магия — отточенные навыки и умения со своими внутренними законами. Иными словами, запретная и временно необъяснимая форма технологии. — Во-первых, я чистокровный андал. Моему народу в трудные времена всегда сопутствовало сияние Седьмицы. Во-вторых, я принёс рыцарскую присягу и был помазан семью елеями. В-третьих, ты не забыл, что моя фамилия — Аррен? — Элберт продолжил грести. Квиберн — странный союзник, но в текущей ситуации приходится довольствоваться малым. Да, с его фамилией в Долине (а может, и во всём Вестеросе) открыты любые двери. Элберт закономерно гордился происхождением и мечтал походить на далёких предков. Он любил историю своего дома, и, помнится, именно с Долины начались андальские нашествия и торжественный поход Веры в Семерых? Но всё было прежде… Сколько он уже бежит? Дня два-три, а может, уже четвёртый год? В проклятой мгле толком не различишь, когда день, а когда ночь. Казалось, за время позорного изгнания Аррен обежал уже весь белый свет. Сражался среди наёмничьих банд Младших Сыновей в Спорных землях, разыскивал драконьих выродков Визериса и Дэйнерис и поклялся вернуть утраченную честь. Прошло не более двух лет с тех пор, как Элберта Аррена осудили за предательство; лишь по милости короля Роберта и заступничеству Джона Аррена положенную казнь сменили позорным изгнанием. В составе наёмных отрядов из Младших Сыновей он объездил почти все Вольные города, участвовал более чем в ста боях и ни разу не был серьёзно ранен. Другие вестеросские рыцари тоже были мужественны и сильны, но Элберт «Крылатый Рыцарь» настолько превосходил их, что постоянно оставался победителем и заслужил себе великую славу во всех Спорных землях. Железный Банк нанял его отряд за очень большие деньги — двенадцать тысяч золотых. Аррен оберегал их безопасность уже шесть месяцев, но Тихо Несторис ни разу не выпускал его против должников и работорговцев — то ли потому, что высоко ценил Элберта как преподавателя фехтования, борьбы и командования для прочих вестеросских наёмников, то ли потому, что он слишком дорого обошёлся ему, чтобы рисковать его жизнью: в случае смерти Элберта плата за него не возместила бы понесённых убытков. В конечном счёте, рыцарь сбежал из Браавоса. Он так и не справился (впрочем, толком и не пытался) с ностальгией по родине. Разрывая контракт с Железным Банком, он навлекал возможные трудности, но Элберту было плевать. Рыцарь мечтал вернуться на Родину, чтобы отстоять свою честь. За время заморских приключений Крылатый Рыцарь по воле Семерых столкнулся с другим выходцем из Вестероса — некромантом Квиберном. Старик заштопал Элберта после тяжёлого столкновения с лиссенийцами и с тех пор неразрывно следовал за ним, оставив Бравых Ребят. Удивительным образом богобоязненный Элберт увидел мастерство бывшего мейстера и стал его спутником, вопреки всем идейным разногласиям. Когда рядом опасность, в жилах бурлят страх и кровь, а секунды, кажется, растягиваются на целые недели. Древко весла будто бы уже приросло к руке, сцепилось с мозолями на ладони. От усталости порой сводило мышцы ног. Шаровары давно покрылись густым слоем дорожной пыли и мелкими дырками от изношенности, сапоги также от нескончаемого бега вот-вот разойдутся по швам. И только его копьё, меч и кожаный нагрудник с наплечниками всё ещё верно служат своему хозяину, создавая для него хоть какую-то иллюзию защищённости. Брать штурмом Драконий Камень было намного легче и безопаснее, чем бродить без гроша в Семи Королевствах. Он не собирался оставаться надолго в Чаячьей гавани, где всё напоминало о тяжёлых днях Восстания. Слишком болезненные ощущения. Элберт отправился вслед за Брандоном Старком, наивным мальчишкой, который жаждал приключений. Лишь в последний момент Аррен струсил и, как оказалось, спас свою жизнь. Графтоны остались верны Безумному Королю и заточили беглеца Элберта, желая получить выкуп от Джона Аррена. Сбежать помогли дальние родственники. Многие из дворян презирали Арренов из Чаячьей Гавани за их стремление к заработку и принадлежность к купеческому сословию, но перед общей угрозой все оказались равны. А шлюпки плывут, плывут в его сторону, и страшный гомон стоит. Дождь прекратился. Остановившись у причала, пассажиры сошли на берег, закрепив весло, а после привязав лодку у небольшого причала. Стражники у городских ворот с болезненным, нервным нетерпением ждали заветного гулкого звона колокола, вещающего о закрытии ворот на ночь. Элберт презирал драконов, равно как и всё, что было связано с родом Таргариенов. Сверху на город уже опускается солнце, и лучи его, пробиваясь сквозь марево, серебрят капли грибного дождя. Воздух наполняется влагой; лёгкие, впервые поборов утреннюю мглу, вбирают в себя свежее дуновение ветра. Туман постепенно слабеет, будто в концентрированный раствор капают из пипетки воду. Родная Долина встретила Элберта и его компаньона Квиберна мрачным, угрюмым молчанием и непроглядной тьмой, лишь усугублявшейся практически непроницаемым туманом. По скользкой, мокрой каменной лестнице напарники поднялись на мостовую и, окинув взглядом свой транспорт, скрылись в одном из узких переулков. Петляя среди множества переулков и улиц, которые Элберт мог бы найти с закрытыми глазами, ровно как и дорогу к любой точке Чаячьего города (даже спустя три мучительные года изгнания), дворянин вышел ко входу в септу, трижды постучав в крепкую деревянную дверь. Улицы на окраинах первыми освобождаются от белой пелены, но люди ещё боятся открывать окна: в воздухе летает дым, будто взрослые и дети, несмотря на дождь, всем скопом закурили в это погожее утро. Когда ясность подберётся и к центру, солнце поднимется достаточно высоко, чтобы копья его пронзили вуаль тумана. Плохой погоды, как известно, не бывает, однако сегодняшняя упорно отказывалась радовать людей хоть чем-то. Ладно, раз нет солнца, мог бы пойти дождь на худой конец. Однако серое небо, полное безветрие и слякоть под ногами продолжались уже неделю и могли ввести в уныние даже самого жизнерадостного человека. Утро перестало быть светлым, и на язык упорно напрашивался противоположный эпитет — тёмное. Мальчишка, отворивший дверь Септы, сразу узнал гостя. Для верующего послушника он выглядел слишком уж помято: уголки губ опущены, глаза пустые, осанка отсутствует, руки безвольно болтаются — для полной картины не хватает только шаркающих шагов и хриплого шёпота. — Элберт Аррен! Прошу, заходите, — быстро проговорил парень, а после едва слышно, будто сам всё ещё не желал верить, спросил: — Вас оправдали? — Пока нет. Но Король Роберт и Десница оправдают меня, — Элберт не сомневался в положении. В его расчётах не учитывалась ни королева Кейтилин, ни её сестра, леди Лиза. Один лишь Мизинец. — Он вернулся! — голос и шаги нарушили покой септы. От гулкого эха содрогнулись иконы; лики Семерых, казалось, посмотрели на вошедшего с укоризной. Растревоженное пламя испуганно затрепетало на фитильках свечах. Посетитель не замедлил шага, уверенно направляясь к алтарю. Там, прибираясь после вечерней службы, стоял септон Люкос. Люкос был влиятельным жрецом в Долине, заслужившим уважение среди всей паствы. Он временно сменил приход и был вынужден проповедовать среди моряков и торговцев. В Рунном камне было слишком неспокойно. Бронзовый Джон хорошо запомнил, как Элберта «Крылатого Рыцаря» изгнали из Винтерфелла, и теперь вся Долина трепетно подчинялась приказам Мизинца. Что куда важнее, он был исповедником Бронзового Джона Ройса и наставником его детей. Элберту чрезвычайно нужно доверие септона, чтобы оправдаться за выдуманные обвинения Бейлиша. Священнослужитель, не поднимая головы, невозмутимо продолжал заниматься своими делами, словно и не было в храме никого, кроме него самого и святых образов. — Элберт Аррен! Он вернулся, — снова повторил вошедший, сверля батюшку взглядом. Отец поднял голову, цепким, проникающим в душу взглядом, окинул вошедшего. Что бы он ни желал найти в серых, как гранит, глазах мужчины, он это нашёл. — Благословлённый Седьмицей, Элберт, — септон говорил тихим, спокойным, даже каким-то текучим тоном, проникающим в самую душу, завораживающим, вызывающим мысль о тленности бытия, — пойдёмте со мной. Священник неторопливой поступью повёл долгожданного гостя за собой, так, чтобы тот смог насладиться убранством септы Чаячьей гавани. Здесь не было кричащего великолепия расписанных золотом храмов, как в Браавосе или в Королевской гавани, но было нечто в разы привлекательнее: витражные стёкла, деревянные стены и потолки, украшенные искусной резьбой, едва тлеющий, выложенный каменной мозаикой пол, иконы в деревянных рамах, лики которых будто заглядывали в душу, вселяя немыслимый трепет. Обстановка в комнатке, куда они зашли, оказалась скудной, сразу напрашивался вывод: здесь не задерживаются надолго. Зато здесь было удобно говорить без посторонних. Пара стульев, несколько подсвечников да окна под самым потолком — вот и всё убранство помещения. Септон позволил гостю войти первым и молча вскинул бровь, ожидая объяснения его визита. Не дожидаясь приглашения, мужчина сел; Люкос, помедлив, опустился следом. — Клянешься ли ты перед Семерыми, что не причастен ко всем обвинениям Мизинца? Аррен кивнул, спокойно откинувшись на спинку стула, стараясь привести в порядок собственные мысли. Проницательность священника не была чем-то мистическим, ведь хорошая память — одно из главных качеств этого человека. И пусть прошло много времени, за которое драчливый юнец превратился в «Крылатого Рыцаря» — героя Восстания Роберта, чудом избежавшего казни от Безумного Короля, но септон продолжал помнить Элберта маленьким ребёнком. Словно только вчера молодой священнослужитель, чьи волосы были по-прежнему смольными, привёл мальчишку в септу, чтобы познакомить с канонами Веры. — Да. Как вы могли подумать обо мне такое, септон? Прошу, приведите меня к Бронзовому Джону, — нетерпение, сквозящее в тоне, не удалось побороть, отчего вопрос получился немного резким, даже грубым. — А почему вы пришли именно ко мне? — Люкос приподнял бровь, не отрывая от собеседника пристального взгляда — просто так отвечать он и не думал, хоть прекрасно понимал ситуацию. — И давно вы якшаетесь с изгнанными мейстерами? — Это долгая история, — Элберт выдохнул, разжав кулаки, отлично понимая, что ему придётся всё рассказать. И даже давнее знакомство и дружба не помогут узнать всё без своеобразной платы. — У меня есть время, — будто прочитав его мысли, заметил септон и сменил позу на более удобную для восприятия рассказа. — Что ж, тогда слушайте… Поражение от хитрого Мизинца было неизбежно, однако Элберт обязательно добьётся восстановления своего доброго имени. Разве найдётся кто-то лучше, чтобы справиться обороной деревень Долины от лунных горцев? Краем глаза Аррен всё же наблюдал за происходящим — природная осторожность заставляла его следить за малейшими изменениями, впитывать в себя происходящее вокруг. Септон Люкос нахмурился; как бы ни осуждал он прихожан на службе и в личных беседах, когда приходилось устраивать разборы полетов, он всё равно свою паству уважал и старался помочь в любых ситуациях, часто и не относящихся к вопросам веры. Септон Люкос сам происходил из народа, получил сан септона уже в возрасте и удивительным образом сохранил понимание к «мирянам». Через пару минут перед гостем уже стояла чашка вина, а септон тихо потребовал: — Пей и рассказывай. С самого начала, иначе не отпущу. — Постойте, сир Элберт! Квиберну нужна ваша помощь срочно! В таверне скоро начнется драка. Беседу придётся отложить из-за срочного визита мальчишки. Что могло произойти в столь неблагоприятное для всей Долины время? Всё что угодно. Элберт думал и о грабителях, и об убийцах, и о нетрезвых дебоширах, устроивших посреди таверны резню.***
Некромант здорово устал, проголодался, а заветная фляга со спиртным давно уже показала дно. Лавки и магазины были уже закрыты, но оставалась ещё надежда на какой-нибудь постоялый двор, караван-сарай, таверну наконец. Забавно, что он достиг своей цели, оказавшись напротив септы, где задержался сир Элберт. В таверне усиленную металлическими пластинами дверь отворил высоченный, плечистый детина в кольчуге и с булавой, а подле него были двое с секирами. Басом сказав незнакомцу, чтобы тот откинул капюшон, здоровяк на всякий случай перехватил булаву поудобнее, но, увидев лишь усталого путника, который, несмотря на ещё совсем не старое лицо, был совершенно седой, уже дружелюбнее пригласил его внутрь. В ярко освещённом множеством масляных ламп и свечей зале находились главным образом воины, но кое-где за круглыми, тщательно выскобленными деревянными столиками попадались и обычные горожане. Усевшись в углу и прислонив посох к стене, Квиберн огляделся ещё раз. Похоже, в таверне собрались как раз те немногие, кто всё же отваживается выходить с наступлением темноты из дома, но только хорошо вооруженными и большой компанией. К нему подошла молодая и довольно миловидная служанка. — Что будем? — у неё были удивительные глаза, в синеве которых можно было утонуть. — Пива, да побольше, и жаркое с овощами. Голос у некроманта был неприятный, хриплый, словно каркающий, да и говор выдавал его как пришедшего из других, далёких мест. Официантка, с любопытством оглядев странного путника, ушла с его заказом, уже через несколько минут принеся большую кружку с пивом. Благодарно кивнув и махом отпив никак не меньше половины, Квиберн с облегчением вздохнул и, откинувшись на спинку стула, прикрыл глаза. Он скучал по Вестеросу. Бывший мейстер уже успел немного подремать, дожидаясь своего заказа, но по приближении официантки с немудрёным деревянным подносом мгновенно проснулся и, благодарно улыбнувшись, принялся за еду. Хорошая порция жаренных на вертеле цыплят с картофелем по-селянски и ещё одна кружка пива были именно тем, что было нужно изрядно продрогшему и уставшему с дороги путнику. Утолив первый голод и осушив кружку с пивом, Квиберн сумел наконец оторвать взгляд от подноса и оглядеться. За одним из столов происходила самая настоящая пьянка, с полагающимися шумом и весельем, даром что время и чёртов туман совсем не располагали к подобного рода развлечениям. Тем не менее, компания вояк и рыцарей шумно выпивала, причём так, словно каждый из них всерьёз намеревался перепить остальных. Когда у стола началось столпотворение, две юные девушки на правах официанток попытались угомонить мужчин в том русле, в каком успокаивали каждого, кто перебрал и лез теперь на рожон, но до слабого лепета бравым воинам было равно столько же интереса, столько до жужжания мух: ни одну, ни вторую громилы не заметили. Окончив попытки решить конфликт мирно, девушки весьма громко пообещали выгнать всех к Белым Ходокам, а после, вместо запланированного обращения к хозяину, во всё горло завизжали. Ох, Квиберн тоже хотел бы хоть раз забываться с такой же лёгкостью. Понимая, что пьяных и изрядно разозлённых воинов урезонить никак не удастся, даже если отдать им все имеющиеся у него деньги, Квиберн приготовился к бою. Хотя какой из него солдат на склоне лет? — Вот это уже совсем скверно, — вслух добавил некромант. Он всего-то хотел выпить и отдохнуть в этой дурацкой таверне, а вместо заслуженного покоя намечалась драка — рыцари были настроены весьма серьёзно, чему количество выпитого только способствовало. — Позовите септона Люкоса, срочно! — выкрикнул старик, и щуплый послушник септы сразу же обратился за помощью. — Подонок! — именно так выкрикнула Бекка, когда вместо заслуженных чаевых на день получила хорошую оплеуху. Теперь в ушной раковине было влажно и горячо от крови, и женщина поминутно вытирала её рукавом распоротой на спине, выцветшей и ползшей по ниткам рубахи. Ей не приходилось жаловаться: хозяин таверны любезно освободил для неё одну из комнат. Другое дело, что бывшая любовница короля Роберта теперь оставалась без гроша в кармане и ближайшая еда, которая грозила ей, будет нажита нечестным путём. А ведь ей надо ещё кормить дочь. Своей единственной дочери она действительно была готова отдать и кровать, и еду. Бесхозный арбалет, дань светлой памяти отцу и прошлой связи с королем Робертом, так и оставшемуся за стенами Чаячьей Гавани, лежал теперь за барной стойке. Немо смотрел арбалет на неё плечами и стременем, стыдливо прикрытыми слоем пыли — на ложе остались небольшие, круглые отпечатки крохотных пальчиков, благодаря чему угадывался цвет дерева — жжёная амбра. Мия постоянно играется с оружием, пора ей отучиться. И женские, и мужские визги, будто концерт не слишком талантливых бардов, грохот столов и стульев — уже падая, тела задевали тесно притулившуюся мебель, а кто-то, кто ещё смел бороться, задевал её, просто пятясь назад — и вот наконец голос хозяина заведения. Женщина подхватила арбалет (любовница Короля умела им пользоваться и учила этому дочку) и пробасила на весь этаж: — Выметайтесь отсюда и положите оружие! — её палец, едва касающийся спускового крючка, дрожал в такт напряжённой руке, но голос не подвёл. Сделав глубокий выдох, Бекка уняла беспокоящую её реакцию на собственную же команду. В заведение проникло третье лицо. «Не ввязывайся, здоровее будешь», — но голос рассудка слишком поздно запел своё. Бекка больше не дрожала: — Выйдите на свет! Если бы хозяин не умолк, вторую команду никто бы и не расслышал — так тихо она её шепнула. Прогнившие половицы скрипели под её босыми ногами, но в неразберихе, творившейся вокруг, никто этого не услышал. Её проигнорировали. Как и многие люди, с коими она прежде имела честь связываться, фигуры в тумане игнорировали настойчивые указания. Теперь девушка твёрдо осознавала причину своего появления. Ей впервые позволили — а может, просто не запретили — направить «жало» в сторону разумных существ, тех, кого так долго приходилось обходить стороной. Это чувство стало накатывать приятными, пьянящими волнами. Власть? О нет, те, что держат в руках оружие, никогда не будут беззащитными настолько, чтобы иметь над ними полный контроль. Скорее удовольствие от справедливости, впервые восторжествовавшей — так ощущала себя Бекка теперь, стоя босиком в исподней, прижимаясь нижней частью туловища к хлипким перилам балкона и крепко сжимая в руках арбалет. Подушечка пальца всё никак не могла соскользнуть по спусковому крючку: она опасалась, что после предупреждающего выстрела у неё уйдет слишком много времени на перезарядку. Удивительно, что Мия в свои годы куда лучше обращается с оружием, чем матушка. Вся в отца… Девушка уже осознала, что обе фигуры, несмотря на нежелание повиноваться, замерли, но по-прежнему находились вне поля зрения: вязкая белая пелена укрывала их не хуже дымовой шашки, и с каждой секундой она становилась всё плотнее. — Я считаю до трёх, — с трудом выдавила из себя Бекка. — Закройте дверь в помещение и сложите оружие. Мы можем договориться мирно. Она не знала, «можем» или не можем. Ей требовалось избавиться от помехи, не дающей точно прицелиться. — Я Элберт Аррен, сбежавший из плена Безумного Короля. И я приказываю вам всем остановиться!***
Запад рассекло багровой полосой заката. Рыцарь жмурился и отгонял рукой скачущие перед глазами пятна. А пальцев-то у него на правой ладони осталось всего три. И разодранные ветром лоскутья облаков наблюдал одним глазом — второй то ли заплыл, то ли уже вытек. Он пощупал то место, где он должен быть, и нашёл только влажную дырку. Скулу от прикосновений саднило и дёргало, словно мясо с неё содрали до самого черепа. Надо бы замотать лицо тряпкой, чтобы не смущать люд. Но тряпки-то под рукой нет. А те, с кем ему предстоит провести последние минуты жизни, как-нибудь потерпят. Элберт не видел, где сейчас враг, но чувствовал всем телом, как строй неприятеля вгрызается пятками в землю. Там подавали команды, лупили в барабаны и дудели в рожки, а воздетые к небу копья целовал ветер. Он пытался разглядеть в полыхавшем пожаром горизонте Воина на крылатом коне и услышать его торжественный горн. Но его заглушали стоны раненых и крики обезумевшего командира. Старый пёс поднимал новобранцев, орал на них и швырял пудовыми кулачищами в наползающий на холм вал неприятелей. Он почувствовал себя спасшимся после крушения на крошечном острове посреди бушующего океана, и вот его удаче пришёл конец. Хотелось нагрубить сотнику и заставить заткнуться. Вряд ли Воин протрубит в горн для Аррена ещё раз. Но, хорошенько подумав, боец прикусил язык и оставил безумца посылать ослабшее воинство в бой. Кровь оставляла багряные дорожки на его заляпанных грязью щеках и исчезала в торчащей колом рыжей бороде. Если он обратит на Элберта внимание и попытается поднять, его жизнь закончится в ту же секунду. Мужчина чувствовал под рёбрами что-то чужеродное, скорее всего, запутавшийся в кишках наконечник. Срочно нужен Квиберн. Только этот некромант сможет поднять его на ноги. Элберт закрыл глаз. Теперь «Крылатый Рыцарь» не слышал ничего, кроме собственного дыхания и шума крови в висках. Голову словно стянули обручем, такой плотной она казалась, а тело истончалось и выскальзывало из доспехов, — так душа покидает холодеющее тело, чтобы подняться на Седьмые небеса. Такое бывает после тяжёлой работы. Броня горяча, но солнце не играет на копчёном железе, изрезанном вмятинами. Затылок упёрся в древко. Над поверженным Арреном трепетало знамя Святого Воинства, и дырок в нём едва ли меньше, чем в дворянине. На лицо упала тень. Элберт открыл глаз в надежде увидеть склонившего над ним Воина — своего главного покровителя, но это лишь полотнище шевельнулось от ветра. А строй неприятеля приближался. Он видел качающиеся иглы и пляшущие на остриях отблески заката. Рыцарь-ленник заревел и, перепрыгивая тела, помчался в последнюю атаку. Аррен не собирался оставлять всю славу ему. Меч едва ли не на четверть ушёл в разжиревшую от выпитой крови землю. Рука соскользнула с рукоятки, но Элберт вовремя подставил колено. Движением он загонял проклятый наконечник всё глубже. Нутро резало, словно в Аррена зашили горсть битого стекла. Изувеченной ладонью зацепил петли щита. Спину поддерживало древко, а тень знамени укрыла от лучей-кинжалов единственный глаз. — Артис Аррен, рыцарь Соколиный, — его глотка с трудом издавала еле различимый звук, — вызвал на битву Грифона Короля! Сегодня Элберт Аррен умрёт, не посрамив чести предков.