моя дорогая

— Сонька, дура! — вопит Анисий, едва входит в комнату. — Плюнь немедленно! Сонька смотрит в ответ чистыми, наглыми глазищами. — Нисий, — говорит, и знай себе дальше грызет свою прелесть. Не свою, то есть, а Эраста Петровича, Анисий этот орден завсегда узнает, большой такой, красивый, красным камнем блестит. Как только дуреха умудрилась его у Эраста Петровича вытащить? — Простите, Шеф, — Анисий почти стонет. — Соня, плюнь! — Все в п-порядке, — отвечает Эраст Петрович. Добрая душа. Анисий уже представил себе, как Сонька отгрызла от блестящей цацки какой-нибудь драгоценный камень, и будут они, значит, ждать, пока он изволит покинуть сонькино тело естественным путем. Монетки да ключи из нее так уже извлекали, Анисию не привыкать, а вот Эрасту Петровичу такое вряд ли придется по нраву. — Не знаю, как у нее вышло, — причитает Анисий, пытаясь разжать цепкую хватку сестры. Сонька, уверенная, что это игра, тянет на себя, смеется. Тяжеленная еще, дуреха, Анисий с ней еле управляется. — Ловкая, когда захочет, тьфу ты... — Не сомневаюсь, — кивает Эраст Петрович. — Но орден я ей сам дал. — Чего? — Анисий даже забывает о вежливости на минуточку. — Эраст Петрович! Ну взрослый же человек, бога ради! И поумнее Соньки будет! Еще бы в окошко орден свой выкинул, прости, господи! — Софья выразила к нему б-большой интерес, — Эраст Петрович немного вытягивается как-то, плечи распрямляет. Анисий на мгновение готов поклясться, что тот смущен. Даже щеки слегка порозовели, хотя, может, это просто свет так падает. Анисий представляет себе этот «большой интерес»: слюнявые сонькины пальцы, хватающие Эраста Петровича за мундир, да хныканье недовольное. А Эраст Петрович, поди, сцену не хотел устраивать, представлял себе, какая будет истерика, если не дать Соньке желаемое. И зачем только Анисий вообще впустил его в этот дом? Сплошное расстройство для всех. — Нисий, — сообщает Сонька настойчиво. Видимо, догадываться начинает, светлая голова, что блестяшка безвкусная, хоть и светится, как мокрый леденец, и требует брата исправить проблему. А вот тебе и разгадка! — Петушок на палочке, — сладко нашептывает Анисий, сунув в карман кулак. — Хочешь петушка? Конфетку? У меня в кармане петушок... Петушка у него нет, но Сонька заинтересованно разжимает пальцы, увидив шевеление и услышав хруст фантика. Ап! Анисий живо выхватывает орден, а в разинутый для рева рот сует мятный леденец, утром в кабинете губернатора прихваченный. Сонька передумывает закатывать концерт, долго сосет леденец, потом сует в рот кулак и сосет его. Анисий судорожно оттирает орден рукавом, смотрит, не осталось ли царапин на дорогом камне, не погнуты ли ажурные металлические края. Ну, Сонька... пожевала ты штукенцую, дороже тебя с твоим братом стоящую... — Простите, пожалуйста, — возвращает пропажу, горя ушами аки сигнальным пламенем. — А больше ей ничего не давайте, а то что к Соньке попало — то пропало. — Да не страшно же, — Анисий ждет почти, что Эраст Петрович спрячет орден в платок и не наденет снова, пока не поручит Масе начистить его заново, но Эраст Петрович цепляет его назад и даже посмеивается. — Т-тюльпанов, у меня таких много. Софья, — головой кивает церемонно, — п-приятно было познакомиться. Не пущу больше, думает Анисий тоскливо. Ей-богу. Пусть под дверями ждет, пока я собираюсь.