Он никогда не узнает...

Выстрелы послышались смутно, будто бы звук накрыло невидимой пеленой или же все это совершилось не здесь, а где-то далеко, где-то позади чужого взора, позади этого проклятого места с деревянными стенами. Все это случилось за какой-то один миг, за какой-то несчастный момент. На грязном полу уже лежало два окровавленных бездыханных тела, но их звук уже не тронул, прошел мимо, врезавшись в грудную клетку мужчины, ранее стоявшего на ногах. Словно сотни осколков, он прорезал кожу, застряв в легком и темно-красная, горячая кровь с бульканьем стала подниматься к горлу, теплыми струями вытекая и пачкая толстыми густыми нитками губы, подбородок и, без того темную, одежду. Кэссиди рухнул на пол, руки хотели ухватиться за сидения церковных стульев, но соскользнули, испачкав деревянные подлокотники кровью. Своей? Чужой? Уже было без разницы. — Кэсс? — на миг сердце замирает. Кастер стоит как вкопанный над телами, но взгляд его прикован лишь к одному, самому бледному, но ещё живому телу. Поборов себя, он медленно идёт к нему, ощущая запах, чертов запах смерти, который не сравнится ни с чем. Это запах страха, смешанный с сыростью и кровью, и, если бы Джесси когда-нибудь спросили чем веет от смерти, он, вероятнее всего, попытался бы не отвечать на сей странный вопрос, даже зная ответ, но какой же ценой. Резиновая подошва ботинка неприятно чавкает, наступая на вязкую красную жижу, небрежно разлитую по всему полу. Шаги становятся быстрее, падре буквально кидается к почти бездыханному телу, не очень-то и заботясь о своей, не меньше испачканной одежде. Липкая от крови рубашка и когда-то белый воротник священника… Когда-то… — КЭССИДИ, — проповедник садится перед мужчиной на одно колено, пытаясь заглянуть в мутные глаза вампира, но тот отворачивает голову, явно не желает, чтобы Кастер видел его таким, а после откашливается той самой, темно-красной жижей, сильнее заляпывая пол. Он ощущает, как больно сделать хоть один вдох, ощущает, как пульсируют легкие, как они набухают, будто бы пытаются вытолкнуть из себя пули, а рот то и дело, что наполняет кровь — жгучая субстанция с противным железным вкусом, вызывающая слабую тошноту. Нет, Джесси не может допустить смерть вампира, не может. Он уже и без того много кого похоронил, много кого закопал собственными руками, но нет, только не Кэссиди, только не его, но какова вероятность того, что в этих мертвых телах ещё осталась кровь? Уже слабо верилось. Падре цепляется взглядом за рядом лежащий, охотничий нож, крепко обхваченный ледяными пальцами одного из трупов, и, недолго обдумывая, вырывает у старого хозяина его холодное оружие, вытирая его об собственные штаны. — Кэсс, подожди ещё чуть-чуть, — чуть ли не на одном дыхании произносит мужчина, подкатывая рукав своей черной рубашки и, зажмурив глаза, делает кривой порез от ладони чуть ли не до локтя. Шипя от боли, он подносит к губам вампира свою кровоточащую руку, тихо произнося сквозь крепко стиснутые зубы: — пей. Но ирландец не слушает его, сопротивляется, отворачивает голову, ощущая, как свежие капли падают ему на губы. Нет, ни за что, никогда. — ПЕЙ, — тон становится приказным, но в ответ Кастер получает лишь мотание головой, и с холодным оскалом мужчина начинает шипеть не своим голосом. — ПЕЙ, ЖИВО. Против собственной воли губы вампира присасываются к открытой ране, и Кэсс начинает всасывать кровь, жмурясь и подмечая на задворках больного разума, что гребаный Джесси Кастер снова воспользовался своим ебанным Генезисом, не давая никому выбора, справедливости ради? Совсем нет, думал он, лишь для собственного желания. Чертов эгоист, но нет, это не заставит Кэсса разлюбить его, выкинуть из головы мысли о нём, проститься со всем, что напоминает о нём. Проповедник одергивает руку, думая, что уже предостаточно, и немедля делает то, что заставляет Кэссиди в этот же момент распахнуть широко глаза, упираясь грязными, липкими из-за крови руками священнику в грудь. Джесси целует его, слизывая собственную кровь шероховатым языком, а вампир, находясь в полном обескураживании, не может объяснить происходящее даже словами (при его богатом словарном лексиконе похабных словечек). Дыхание перехватывает, и он ощущает, что пули уже медленно растворяются в груди, не оставляя после себя ни следа, а легкие уже успели склеиться, собравшись из мелких осколков, как собранный многодетальный пазл. Пальцы с отросшими грязными ногтями зарываются в темные, словно смола, пыльные волосы, и вампир сладко притягивает к себе священника, пытаясь в этот момент не думать о том, что все это неправильно, пытаясь не думать о том, что быть может это просто Генезис вновь ударил с новой силой Джессу в голову. Да будь ты проклято, дитё ангела и демона. Жаль лишь, что Кэсс, скорее всего, никогда не узнает, что падре сделал это намеренно и далеко не для себя. Да, быть может отчасти он не желал терять его, но дело было склонно к другому. Будучи в долгу перед вампиром, который не раз спасал его шкуру, вытягивая из такого дерьма, которое врагу не пожелаешь, так что спасти его жизнь ценой своей крови было минимальное, что Джесси мог вообще сделать для ирландца. Пусть этот поцелуй не был самым лучшим в их жизни, пропитанный кровью и холодом, он все равно оставался незабываемым, он оставался тем моментом, который невозможно было повторить, даже перемотав время тысячу раз…