Два года

Эрик мог бы пробраться в поместье через окно, мог бы бесшумно открыть парадную дверь с помощью своей силы, но что-то подсказывало ему, что это будет неправильно в сложившихся обстоятельствах. Обычно этическая сторона вопроса мало волновала его, но в этот раз смутное чувство вины перед одним единственным человеком заставило его постучать в парадную дверь главного входа в особняк и сжать кулаки в ожидании. — Проваливай отсюда! Конечно, Эрик не надеялся, что дверь откроет сам Чарльз, но легкое раздражение все равно заставило издать усталый вздох. На пороге стоял Зверь и был настроен очень недружелюбно. Мягко говоря. — Я пришел поговорить не с тобой, Хэнк. — Тебе здесь не рады, после того что ты натворил. Подставил всех нас, сорвал план профессора и думаешь, что можешь вот так заявиться после всего этого? — прорычал Хэнк, всем своим видом демонстрируя нежелание впускать его. — Чарльз сам поспособствовал моему освобождению, так что думаю, не тебе решать, войти мне или нет, — твердо и спокойно сказал Эрик, но металлическая напольная вешалка покачнулась. Два года в пластиковой тюрьме без возможности ощутить даже скрепку на листе бумаги сказались на самоконтроле. — Вот именно, профессор и так сделал для тебя слишком много. Так что уходи, пока я не заставил тебя сделать это силой. Возможно, Эрик подобрал бы правильные слова, он умел вести переговоры, если это было нужно, но злость уже так затопила все его мысли, что ничего другого, кроме злобного «Интересно, как ты это сделаешь?», не вышло. Вешалка согнулась пополам. — Хэнк! Они оба, словно по команде, посмотрели на лестницу, ведущую из холла на второй этаж. Это был Чарльз, стоял там в своем неизменном синем кардигане и белой рубашке, с аккуратно зачесанными за уши волосами, невозможно строгий и... красивый. Эрик с удивлением проанализировал свои мысли, но пришел к выводу, что и правда все это заметил и назвал Чарльза красивым, пусть и мысленно. Два года в одиночестве точно не прошли для него незаметно. — Впусти его. — Но... Профессор... — Впусти, он пришел поговорить со мной. И мы поговорим. Эрику нравился такой Чарльз, нравилось, как он, будучи таким мягким и дипломатичным, мог произнести пару фраз этим строгим тоном, заставляя всех невольно выпрямить спину и замолчать. Хэнк отступил, пропуская Леншерра. Чарльз бросил на Эрика короткий взгляд таких холодных сейчас глаз и развернулся, чтобы снова уйти на второй этаж. Эрик мог не спрашивать, он знал, куда идти. Все важные разговоры за игрой в шахматы они всегда вели в библиотеке. Однажды Чарльз признался, что это его самое любое место в доме. Эрик не знал до конца, потому ли что там находилось несметное множество любимой профессором макулатуры, или потому что именно там они в первый раз поцеловались. Он молча шел за Чарльзом на несколько шагов позади и ловил себя на мысли, как здорово эти темно-серые брюки обтягивают задницу Ксавье, когда он вот так держит руки в карманах. «И почему я раньше не обращал на это внимание?» Эрик очень надеялся, что Чарльз не нарушал данного когда-то обещания не лезть к нему в голову. Это было бы неуместно. — Выпьешь? — в библиотеке Чарльз прошел сразу к бару и начал задумчиво рассматривать стоящие там бутылки. — Да, пожалуй. Эрик пытался расслабиться — «это же Чарльз», — но напряжение от самого Ксавье, казалось, передавалось физически. Выпить было необходимо. — Я налью виски, — Чарльз разлил по бокалам свой любимый односолодовый скотч. Эрик кивнул, хотя это было необязательно, потому что Чарльз все еще стоял к нему спиной, очень напряженной спиной. Привычной шахматной доски не было на столике между креслами, и он почувствовал укол разочарования, как будто там стояла их общая фотография в рамке, и вот теперь ее нет, как будто это значило, что Чарльз решил вычеркнуть Эрика из своей жизни вместе с шахматами. «Что за бред, господи.» Ксавье протянул ему стакан, наполненный на три пальца. «Он тоже нервничает», — с каким-то облегчением подумал Эрик и взял скотч, намеренно задевая руку Чарльза. — Как ты тут? — тихо спросил Эрик, с удовольствием делая глоток. Его первый алкогольный напиток за два года. Напротив стоял Чарльз, немного нервным движением облизывая губы. Как будто не прошло два года, когда они не виделись, как будто не было той опрометчивой вылазки Эрика на правительственный объект, чтобы убить Шоу. Но стоило посмотреть в глаза Чарльза, чтобы вернуться в настоящий момент, столько там было осуждения, разочарования и какой-то надежды. Эрик не был телепатом, он вообще плохо разбирался в эмоциях людей и их значении, поэтому нужные слова никак не шли в голову. — Уже намного лучше, после твоей... самостоятельной миссии. Нам удалось заверить ЦРУ окончательно, что мы будем действовать сообща по такому деликатному делу, как устранение Себастьяна Шоу с политической арены. Новая волна негодования накрыла Эрика. «ЦРУ. Сообща. Шоу». Он понимал, что был не прав, подставив всех, а главное Чарльза, своим необдуманным поступком, но все еще не мог смириться, что нужно зависеть от гребаного ЦРУ, от беспомощных людей, в достижении той цели, которая была для Эрика главной и единственной на протяжении стольких лет. Была, потому что теперь был еще и Чарльз. — Хорошо. Чарльз хмыкнул и одним глотком опустошил свой стакан, отходя к письменному столу, как будто не мог смотреть на Эрика. — Хорошо?! Серьезно? Это все, что ты можешь мне сказать?! — стакан резко стукнулся о столешницу, когда Ксавье поставил его. Он чуть сгорбился, пытаясь сдержать эмоции, но у него плохо получалось, точно хуже, чем у Эрика. На секунду Чарльз зажмурился и прикусил губу. — Прости меня, — тихо сказал Эрик. Ему было неловко, неловко потому, что Чарльз очевидно был зол на него, был расстроен, вероятно, разочарован. И Эрик понимал, что виноват перед ним и действительно благодарен ему за то, что был свободен сейчас. Но все, о чем он мог думать, смотря на такого Чарльза, это румянец на его щеке то ли от негодования, то ли от выпитого одним глотком виски. Только Эрик хорошо помнил, что именно так краснел Чарльз, когда был готов вот-вот кончить, оставалось только провести большим пальцем по головке. Или эта закушенная губа, Чарльз наверняка сдерживался, чтобы не высказать все то, что накопилось за два года. Но перед глазами Эрика встала совсем другая картина, как Чарльз вот так прикусывал свою нижнюю губу и на секунду зажмуривался, когда Эрик делал первый резкий толчок внутри него, потом, конечно, издавал сладкое «ах» и уже только стонал и шептал всякие пошлости, чего, кажется, сам не осознавал в этот момент. Эрик скучал. Скучал по их партиям в шахматы, по вечным спорам, по удивительной дипломатичности Чарльза и в тоже время его несокрушимой уверенности в правильности своего мнения, по его изменчивому взгляду, живой мимике, ярким губам, по его поразительному эгоизму, который каким-то образом сочетался с такой самоотверженностью во всем. Чарльз был неоднозначным, непонятным, именно поэтому выкинуть его из головы было невозможно. Все два года в своем заслуженном одиночестве Эрик прокручивал в голове все ночи, дни, разговоры с Чарльзом, от чего еще больше хотел увидеть его снова, даже если бы тот врезал ему прямо с порога. Ксавье медленно повернулся, кажется, взяв себя в руки окончательно, и посмотрел на него каким-то загнанным и голодным взглядом. Он умел так посмотреть, что все связные мысли окончательно покидали голову Эрика, оставались только инстинкты, когда хотелось просто сжать его посильнее в своих руках, чтобы он цеплялся за плечи, поцеловать резко и глубоко, чтобы дыхание сбилось, губы покраснели еще больше. Два года в тюрьме не прибавили Эрику ни капли самообладания, скорее наоборот. Стакан выпал из ослабевших пальцев на ковер, а в следующую минуту Эрик уже вжимал Чарльза в край стола, прижимал его к себе, сжимал в кулаках его кардиган. Поцелуй получился такой отчаянный, что Чарльз как будто не успевал отвечать на него, беспомощно позволяя Эрику демонстрировать языком то, что он очевидно хотел сделать с Чарльзом прямо сейчас. После отчаянного всхлипа Эрик решил, что дальше терпеть уже невозможно, и сорвал с себя куртку одним резким движением, бедрами продолжая вжиматься в Ксавье. Казалось, отпусти он его хоть на минуту, все это закончится. Чарльз как будто не знал, что ему делать, осматривал Эрика диким взглядом, словно проверяя, точно ли это он сейчас стоит перед ним, даже не заметил, как Леншерр стянул с него кардиган. — Эрик… — шептал Чарльз, — Эрик… Вцепился руками в его плечи, затягивая в новый сумасшедший поцелуй, пока Эрик судорожно расстегивал на нем рубашку. Если бы Чарльз был способен заглянуть сейчас в голову Леншерра, то наткнулся бы на бесформенный клубок мыслей, воспоминаний и желаний, в каждом из которых присутствовал только Чарльз. Эрик хотел его, хотел уложить на пол, на кровать, нагнуть над столом, посадить себе на колени, прижать к стене, к книжным полкам, он хотел всего, но отпустить Чарльза сейчас, значило дать время сказать хоть что-то, а говорить он не хотел. Расправившись с рубашкой, Эрик уже оставлял горячие поцелуи на его шее, безошибочно вспоминая, как именно нравилось Чарльзу, где нужно было слегка прикусить. — Ах, черт! — Чарльз невольно двинул бедрами навстречу. Руки Эрика ни на миг не прекращали своего движения, уже стаскивая с Чарльза брюки, но прежде чем он опустился на корточки, чтобы раздеть его окончательно, Ксавье успел стянуть с него водолазку. Чарльз всегда казался спокойным и медлительным, мог долго смотреть, намекать, улыбаться многозначительно, мог провести рукой по плечу в невинном на первый взгляд жесте, но стоило Эрику поцеловать его, как Чарльз срывался, подстраиваясь под нетерпеливого партнера. Возможно, дело было в способностях телепата, в том, что он всегда чувствовал и знал намного больше, чем все остальные, поэтому умел подстроиться, дать то, что было так необходимо в данный момент. И сейчас, в очередной раз, когда Чарльз, оставшись в одной расстегнутой рубашке на плечах, нетерпеливо запустил руки в растрепанные волосы Эрика, притягивая его к своему члену, невозможно уже было понять, кто из них ждал этого сильнее. Словно назло Чарльзу, Эрик сжал руками его бедра, оставляя неторопливые поцелуи на внутренней стороне, приближаясь к твердому члену, но не дотрагиваясь до него. Чарльз снова издал невнятный всхлип и чуть двинул бедрами, не решаясь при этом притянуть Эрика ближе. — Эрик… Пожалуйста… — Что? — Сделай… Сделай что-нибудь. Это прозвучало так беспомощно, так горячо отозвалось в паху Эрика, что он не выдержал и расстегнул молнию на своих брюках, чтобы хоть немного ослабить давление на член. Если честно, Эрику уже нестерпимо хотелось трахнуть Чарльза, он думал об этом с того момента, как увидел его на лестнице, он думал об этом все те два года в чертовой тюрьме. Одним резким движением он поднялся и, подхватив Чарльза под бедра, усадил на край письменного стола, ноги Ксавье тут же таким привычным движением обхватили его за талию, прижимая к себе еще ближе. Ему так этого не хватало, не хватало этой отзывчивости Чарльза на каждое его движение, этого искреннего желания сказать своими действиями больше, чем он мог бы произнести вслух или телепатически. Чарльз умел вести, даже будучи ведомым, и в какой-то момент Эрик обнаружил себя потирающимся членом о потрясающе горячий и влажный член Чарльза. Ксавье, казалось, больше было ничего не нужно, он обвил руками его шею и безостановочно постанывал, задевая невозможно горячим дыханием его ухо. Еще пара минут таких фрикций, и Эрик точно знал, что кончит, поэтому рывком притянул Чарльза ближе к краю стола, заставляя его откинуться назад. За спиной Ксавье зашуршали смятые листы, когда он подставил локти. Он смотрел каким-то потерянным взглядом, как будто все это было в первый раз. Может, забыл за два года? Не мог забыть. Дышал тяжело, облизывал губы постоянно, как Эрик и представлял себе все это время. Это заставляло разогнаться еще больше, не останавливаться ни на секунду. — Эрик... Договорить Чарльз не успел, а может он и не собирался ничего говорить, в любом случае он уже забыл об этом, самозабвенно втягивая в рот пальцы Эрика, обхватывая их горячими губами. Внутри было так мягко, так влажно, Эрику ничего не оставалось, как сжать свой член у основания, чтобы не кончить прямо сейчас, только не сейчас. — Боже, Чарльз... Это вырвалось само собой, вообще все, что говорил Эрик во время секса с ним, вырывалось само собой, как будто фильтр ломался, несвязные слова рождались в море эндорфинов и тут же озвучивались, не затронутые мыслительным процессом. Потому что, очевидно, этот процесс мозг Эрика считал более занимательным. Не дав Чарльзу опомниться, снова поцеловал, мягко проталкивая сразу два пальца в его задницу. — Мммм! — Потерпи... — Блядь! — Тссс, все хорошо... Сейчас... Эрик, как мог, отвлекал его глубокими поцелуями, поглаживал поясницу, но точно знал, что Чарльзу даже это нравится, нравится этот легкий дискомфорт растягивающихся мышц, первое ощущение заполненности, знал, что еще немного движений, погладить внутри подушечкой пальца, и он попросит... — Еще... Эрик, давай... Пожалуйста! Ну же! Эрик улыбнулся в яркие губы, поцеловал их быстро и коротко, как будто благодарил за эти отчаянные слова, как будто правда нужно было разрешение. Просто ничто не было таким возбуждающим, как Чарльз, который просил трахнуть его. Это было не самое удобное положение. Точнее совсем неудобное, Эрику приходилось поддерживать Чарльза под поясницей, приспущенные брюки мешали, Чарльзу было жестко на столе. Но это нисколько не помешало ему совершенно бесстыдно обхватить Эрика ногами за талию, не оставляя выбора, кроме как толкнуться головкой напряженного до предела члена в его тело. — Ах! Черт! Конечно, подготовки было недостаточно, естественной смазки на члене и слюны тоже, прошло два года, Чарльз был такой узкий, Эрик такой нетерпеливый, но уже через несколько секунд медленного движения внутрь такого желанного тела, Эрик услышал: — Даааа... Вот поэтому они подходили друг другу. Будучи такими разными, в итоге приходили к тому, что хотели одного и того же. Эрик не думал, что его, такого прямолинейного и бескомпромиссного, можно заставить вжимать кого-то в стол одним правильным взглядом голубых глаз, лукавой улыбкой, прикосновением теплой ладони к предплечью. Если бы Эрик не был бы так уверен в благородстве Чарльза, то подумал бы, что тот использует телепатию на нем постоянно. Нужно было двигаться, потому что член сжимало так тесно и хорошо, что все могло закончиться от какого-нибудь одного слова Чарльза, сказанного со стоном. И Эрик начал двигаться, до боли вцепился в поясницу Чарльза, подумал, что точно оставит синяки, и сжал еще сильнее. Чарльз всегда любил тесный контакт, не мог просто лежать, облокотившись на стол, поэтому обхватил руками шею склонившегося к нему Эрика, то ли прижимая его к себе, то ли отчаянно прижимаясь, пытался двигать бедрами навстречу, но уже не попадал в ритм. Только постанывал с каждым вздохом, с каждым глубоким толчком. — Чаааарльз... Удивительно, как нежно это прозвучало, учитывая резкие движения, на грани с грубостью. Удивительно, как нежно Чарльзу при этом удавалось дотрагиваться губами до шеи Эрика, когда он был уже так напряжен, так сильно обхватывал его ногами, словно чтобы удержаться под напором ускоряющихся движений. — Да, Эрик! Даааа... Вот оно, это слово, сказанное с низким стоном, как спусковой крючок, и Эрик замер, вжимаясь в Чарльза, впиваясь в его шею, чтобы приглушить свой стон, не в силах сдержаться, чтобы не сжать чувствительную кожу зубами. Чарльз кончил тоже, и Эрику нестерпимо захотелось посмотреть на его лицо в этот момент, но разжать руки и отстраниться сейчас было невозможно, пока он так сладко подрагивал в его руках. Казалось, прошло бесконечно много времени, прежде чем они отлепились друг от друга, и Эрик усадил Чарльза на стол удобнее. Он посмотрел на румянец, покрывающий его скулы, на красные по краям губы, как будто помаду размазали, на еще затуманенные недавним оргазмом глаза, и так хотел, чтобы Чарльз ничего не говорил сейчас, чтобы они могли разом стереть все, что случилось два года назад, забыть два года по отдельности и просто двигаться вперед. — Какой же ты козел, Эрик. Возможно, Чарльз все же был не таким благородным и заглядывал иногда в мысли Эрика.