Incurabilis

- Нет, - сказал Чарльз мягко. Улыбнулся, увидев, как ослабли напряженные уголки губ Хэнка: - Ты знал, что я так отвечу, да? Хэнк покачал головой, заулыбался в ответ: - Я надеялся, Чарльз. То есть, - напрягся он, опомнившись, - то есть я хотел сказать, что мне очень, очень жаль, Чарльз, что я не могу предложить тебе более эффективное средство. Теперь он выглядел и напряженным, и по-настоящему расстроенным. Не нужно было читать мысли Хэнка, чтобы понять его искренность: он на самом деле винил себя в том, что не мог создать лекарство, исцеляющее паралич. Во всяком случае, пока. Хэнк продолжал, сбивчиво, это косноязычие всегда сопутствовало у него волнению. Он упорно считал, что ему есть, из-за чего волноваться. - У крыс положительная динамика проявляется быстро, но, чтобы поддерживать ее, требуется курс инъекций. Кратность введения зависит, видимо, от обмена веществ… У них он очень активный. В этом я и вижу проблему – у крыс процессы происходят быстро. У человека нервная ткань восстанавливается годами. Это годы иммунодепрессантов. - Хэнк опустил голову, хмурясь. Даже так он мог смотреть на Чарльза поверх сложенных на груди рук, сидя на краю письменного стола. – Иначе иммунная система просто взбесится. Крысы живут два года, какая им разница… но эффект действительно потрясающий. Я могу показать. - Не надо, - поморщился Чарльз. – Мне хватает и того, что ты рассказываешь. Еще и животные теперь из-за меня страдают. Хэнк взглянул на него сквозь мутноватые линзы очков. Морщинка между бровями его разгладилась, и он снова улыбнулся, пусть и несколько через силу: - Если ты считаешь меня и в самом деле зверем, так и скажи. Я не ломаю им спины. В местном виварии меня уже видеть не могут. Чарльз улегся локтем на подлокотник кресла и, ожидая продолжения, вопросительно поднял брови. - Они выздоравливают, - серьезно подвел итог Хэнк. – Когда я смогу сделать это для тебя, наступит лучший день в моей жизни. Он и сам смутился, тут же спрятал глаза за рукой, поправляющей очки. Чарльз ободряюще кивнул ему: - Я знаю. Он надеялся, что севшую нотку в его голосе Хэнк не услышал. - Нет, - ответил Чарльз. Эрик сделал вид, что не услышал его. Обвел взглядом непритязательную осеннюю картинку: темный пруд, жухлая трава, с которой никто не удосужился сгрести опавшие листья. Небо плавало в пруду, и серые глаза Эрика тоже как будто отразили небо, когда он наконец снова повернулся к Чарльзу. - Почему на этот раз? Его ладонь лежала на колене Чарльза. Ее тяжесть Чарльз чувствовал сквозь ткань брюк; Эрик не любил прикосновений, он раньше даже Чарльза старался не касаться, но в последнее время его мнение по этому поводу, очевидно, претерпело изменения. Может быть, потому, что это было важно для Чарльза. - Потому, что я не соглашаюсь бросить все и остаться здесь? - Не совсем. Чарльз подпер спину спинкой кресла. Сидеть неподвижно столько времени было тяжело… пока что. Бывали моменты, когда его заливала тоской мысль о том, что он к этому привыкает, хотя все еще способен почувствовать коленом руку Эрика, - однако при этом он уже едва мог встать, даже если Хэнк подставлял ему шею. Их прогулка по парку была неторопливой, но долгой, и маячивший на окраине поля зрения карман пальто Эрика с торчащей из него манжетой перчатки в этот раз угнетал Чарльза. Эрик посмотрел на него спокойно и вдумчиво. - Ты забыл, наверное, но я управляюсь с металлом, а не читаю мысли. - Это одна из причин. – Глубоким вдохом Чарльз втянул в себя свежий сыроватый воздух. Ему становилось прохладно даже в шерстяном пиджаке. Чтобы не мерзнуть, нужно двигаться. – Ты знаешь, Эрик, как я отношусь к тебе. И, извини, я знаю, как ты относишься ко мне. Чарльз накрыл своей лежащую на колене руку. Его рука была ненамного теплее, но Эрик сжал его пальцы, и те мгновенно занялись пощипывающим жаром. - Но у таких отношений нет будущего, Эрик. - У каких – таких? – поинтересовался Эрик, чуть подняв подбородок. Уже заранее возражая, не дослушав даже до конца. Он всегда возражал. - Ты не можешь остаться. Ты не можешь быть привязанным к школе, я понимаю, - признал Чарльз. – Но будешь, потому что я не могу никуда отсюда уйти. - Я просто буду приходить чаще. - Это не просто, Эрик. – Чарльз усмехнулся, хотя было ему отнюдь не весело. – Это школа. А ты, Эрик, ты - беглый преступник. Солнечный свет играл у Эрика на ресницах, и от этого ресницы казались выцветшими. - Это все? – спросил он, помолчав. И уточнил: - Тебе холодно. Пора возвращаться. - Нет, - возразил Чарльз на все его слова сразу. Вытащил руку из его руки, несмотря на то, что делать этого очень не хотелось. – Нет, давай здесь… закончим. Ты выслушай меня, хорошо? Эрик не ответил, только опустил ресницы, соглашаясь. Ладонь его обратно на колено Чарльза улеглась расслабленно, тяжело, приятно. Холодный воздух обжигал ноздри. Чарльз сцепил пальцы в замок, устроил на недвижных коленях, сам чуть наклонился вперед. Поясница болела. Еще не сильно, тягуче ныли поврежденные нервы, и, значит, время поговорить у него было, а на колебания уже не оставалось. Эрик ждал с терпением, которым ни за что не сумел бы похвастаться раньше. Чарльз взглянул на него, в его глаза, в суженные, как у ястреба, зрачки, и решился. - Я знаю, чего ты от меня хочешь, - сознался он. – Для этого не нужно залезать в мозг, тебе известно, что я этого не делаю больше. Я вижу, Эрик. Чувствую. Я не могу тебе этого дать. Эрик моргнул. Наклонил голову. Чарльз оперся на выпрямленные руки, не в силах больше самостоятельно держать спину. В кончиках пальцев усиливалась мелкая дрожь. Прошло уже столько времени с момента последней инъекции, а он все еще не привык к тому, что после нагрузки боли возобновляются. - Чарльз, - с сомнением позвал его Эрик. - Я не договорил, - выдохнул Чарльз. Более хрипло, чем хотел бы. Прежде он не позволял Эрику увидеть его таким. Хэнк говорил, что боль может провоцировать и волнение, почему нет, сердце же живое, бьется. Сегодня Чарльз совсем не держал себя в руках. - Ты не должен ограничивать себя в… в чем-то. Из-за меня. Я чувствую, как это мучительно для тебя, Эрик. Ты не должен терпеть это. - То есть, по-твоему, то, что ты заявил мне сейчас, для меня не мучительно, - буднично заключил Эрик. Он по-прежнему сидел рядом, на самом краю скамьи, но голос его звучал словно с другого берега пруда. Чарльз смотрел на него снизу вверх, почти зачарованный видом прямого носа, тяжелых полуопущенных век, ясных скул… и губами. Губы Эрика, обветренные и сухие, на фоне усыпанной листьями воды двигались так четко и медленно, что по ним можно было без проблем читать поэмы Гомера. - С чего ты это взял, а, Чарльз? - С того, что я даже ноги раздвинуть не могу, - хрипло огрызнулся Чарльз. Плечи у него ходили вверх-вниз вместе с грудной клеткой. Он сгреб пальцами складку на брюках. – Я не могу, Эрик, и это ты тоже знаешь. Какая со мной может быть близость, если я… - Если ты так жалеешь себя? – перебил его Эрик. Стиснул ладонь на его колене, так, чтобы Чарльз дернулся от боли. Блаженной боли, осязаемой. Она длилась только мгновение – потом Эрик убрал руку и даже спрятал в карман, и оставила после себя маленький затухающий пожар под холодеющей кожей. - Я не жалею себя, - пропыхтел Чарльз упрямо. – Я себя бешу, иногда ненавижу, но не жалею. Я просто мыслю трезво. Эрик сощурил глаза. Сквозь ресницы на Чарльза нацелилась режущая сталь его взгляда. - У тебя всегда были свои представления о трезвом мышлении. Чарльз выдержал взгляд, ответил исподлобья. Волосы прилипли к ставшему влажным лбу. Посыпанные гравием аккуратные дорожки в парке теперь казались ему изрезанными глубокими рытвинами. - Уходи, Эрик, - сказал он негромко. – Уходи, я тебя прошу. Чарльз не ожидал, что получится так просто, но Эрик действительно поднялся на ноги. Он очень уместно смотрелся в осеннем парке – элегантный силуэт среди желтизны засыпающих деревьев, высокий и прямой, и благородно, не по-человечески красивый. - Если это будет для тебя не мучительно, - бросил Эрик через плечо. В эту ночь голоса звучали громче, чем обычно, а может быть, Чарльз, привыкший не обращать на них внимания, снова неосознанно пытался вслушаться в их нестройный хор. Ему не спалось. Хэнк был рядом, пока не подействовали таблетки, и Чарльз не смог вытянуться на кровати во весь рост, - кровати с жестким матрасом, это была основная причина, из-за которой Чарльз просыпался так рано по утрам, - он остался бы на всю ночь, если бы Чарльз не настоял на своем и не отправил его спать. Боль не ушла до конца, тихо тлела в пояснице и между лопатками. Отчасти Чарльз жалел, что ее осталось так мало – боль отвлекала, и, занятый ею, он, по крайней мере, не ловил себя на попытке услышать в бесконечном шепоте голос Эрика. Эрика, которому он обещал не лезть в голову. Эрика, который прикосновение к мыслям переносил в миллион раз хуже, чем к телу. Эрика, которого хотелось касаться. Сегодня Чарльз прошел только два шага – до кровати, повиснув мертвым грузом на плече Хэнка, и надеялся, что Хэнк не узнал, чего стоили ему эти шаги, последние, возможно, в его издевательски-долгой жизни. Иногда Чарльзу даже хотелось открыть утром глаза – и проснуться тем собой, что показал ему Логан. Спокойным. Мудрым. Научившимся за долгие годы принимать не только других, но и себя самого. До тех пор, пока он не спрашивал себя, какой ценой будущий Профессор – настоящий Профессор - получил это спокойствие, и не ужасался осознанию, что только начал платить. Логан сказал, что там, в будущем, Эрик будет рядом. Но они изменили будущее. Он закрыл глаза, уставшие и воспаленные, заслонил предплечьем, укрытым мягким рукавом пижамы. Эрик предстал перед невидящим взором Чарльза, свободный, недосягаемый, беспрецедентно далекий. Эрик оглянулся через плечо, плащ его взметнулся, обнажая окровавленную кожу. Еще до конца не проснувшись, Чарльз рывком сел в кровати и повалился со стоном обратно. - То есть, это практически трансплантация костного мозга? – уточнил Чарльз. – На коленке? - Ну, принцип, в общем-то, тот же, - не стал спорить Хэнк. Он не стал спорить и тогда, после того, как Чарльз попросил его рассказать об исследовании подробнее, хотя понимал, к чему идет речь. Ему не нравилось это – Чарльз чувствовал. Что ж, Чарльзу тоже не нравилось. Речь шла к новой зависимости, но, по сути, это был всего лишь выбор между двумя зависимостями, с той лишь разницей, что кресло Чарльз ненавидел. Взгляд Чарльза снова бездумно вернулся к висящему на штативе пакету. Внутри пакета матово просвечивала светло-розовая жидкость, в которой, по словам Хэнка, плавали стволовые клетки костного мозга, бесценный подарок, оставленный Логаном ему на долгую память. - Ты уверен, Чарльз? – вновь спросил Хэнк. Он нервничал. Очки сползали с влажной спинки носа. Он сказал, что десятки раз просчитывал риски, - Чарльз не сомневался, что у каждого из этих десятков была еще и степень. Он был практически уверен, что смертельной опасности нет. Если бы Хэнк мог, то попробовал бы сначала ввести эту микстуру себе, - если бы его внутренний зверь позволил бы ему это. Чарльз потер колени ладонями и почти не ощутил их сквозь тонкие домашние брюки. - Да. Давай начинать, Хэнк. Меня тошнит от этих таблеток. Хэнк взъерошил себе волосы, выпрямился. Решительности его движениям еще не хватало, но собой он владел достаточно. - Да, хорошо. Это пройдет, - заверил он Чарльза. – Убойная доза только в первый раз, потом мы постепенно будем ее снижать. Чарльз откинулся на спинку кресла. Закатал рукав рубашки. След от последней инъекции исчез окончательно не так давно, и вот снова его светлая кожа была расцвечена кровоподтеками: перед операцией для своих анализов Хэнк выкачал из него не меньше крови, чем из Логана. - Там слабая концентрация клеток, - говорил Хэнк, подключая инфузионную систему. – Ее не хватит на какие-то глобальные перестройки в организме. Только усилятся естественные регенеративные процессы там, где они больше всего нужны. У крыс не излечивался микоплазмоз как хроническая инфекция, но восстанавливались поврежденные нервные волокна. Чарльз подпер щеку рукой. Все это он слышал уже неоднократно, и, в общем-то, определенные выводы для себя сделал. Объяснения Хэнка не могли успокоить его до конца, что понимал и сам Хэнк – и успокаивал больше себя. Эрик был не прав. Чарльз не жалел себя, и он не боялся боли. Хэнк затянул жгут. Взглянул на Чарльза поверх очков. - Ты готов? Глаза его, серьезные, сосредоточенные, без слов сказали Чарльзу, что обратного пути не будет. Он не пытался отговорить Чарльза. Может быть, дело было в последнем приступе, который растянулся почти на три дня. Он помогал Чарльзу переодеться, приносил ему таблетки, – не стало конца этим таблеткам, - осторожно массировал горевшую поясницу. Совершал очередной бытовой подвиг, сопровождая Чарльза в ванную, шутил, поднимая Чарльза и из кресла, и из владевшей им подавленности. Про Эрика Чарльзу не было сказано ни слова, хотя по фрагментам мыслей, которые Чарльз не мог не улавливать, постоянно находясь рядом с Хэнком, ясно было, что Хэнк предпочел бы увидеть Эрика не иначе, как сквозь прутья пластиковой решетки. - Готов, - улыбнулся Чарльз. – Давай приблизим лучший день в твоей жизни. Он на всякий случай сжал подлокотник пальцами. Обычно, когда лихорадка спадала, Чарльз отключался и тяжелым сном спал до самого утра, но сегодня ясно ощущаемое присутствие кого-то постороннего разбудило его еще в глубокой темноте. Не открывая глаз, он спросил: - Эрик? Тот подсел на кровати поближе, и Чарльза обдало свежестью дождя и запахом одеколона, которым пахли мокрые волосы Эрика. - Откуда ты взялся? Эрик выглядел уставшим. На щеках пробилась темная щетина, придав его длинному лицу вид суровый и аскетичный, щеки из-за нее казались впалыми, резче выступили скулы. Шума дождя не было слышно, погода стояла сухая, но расстояния никогда не были проблемой для Эрика. - Влез в окно, - смущенно сказал Эрик. – Ребячество, да? Чарльз подтянулся на руках, осторожно сел, уложив спину на подушку. Оттолкнуться пяткой и сесть нормально все еще виделось где-то за пределами области фантастики, хотя твердость матраса пятка уже вполне сносно чувствовала. - Хэнк может… - начал было Чарльз, но Эрик прервал его: - Хэнк не узнает. Я здесь инкогнито… Это же школа. Ты хорошо себя чувствуешь? – спросил Эрик, хмурясь. - Хэнк говорит, что это мононуклеоз. – Чарльз зачесал назад лезущие в глаза волосы. Рукав пах потом, как и он весь, наверное. Эрик выбрал не самое подходящее время, чтобы нанести визит. – Между прочим, передается воздушно-капельным путем, так что, Эрик, ты можешь заразиться, если будешь находиться тут. Эрик покачал головой: - Не заражусь. - Ты – моя болезнь, - услышал Чарльз, хотя губы Эрика произнесли совсем другое. Невольно, просто, должно быть, потому, что Эрик был так близко, а он был настроен на Эрика, как радиоприемник со сломанной антенной, воспринимал Эрика так ясно и остро. Ему было жарко от присутствия Эрика, несмотря на то, что окно так и осталось незакрытым, и по комнате гулял сквозняк. - Что ты позволяешь ему делать с собой? – спросил Эрик с едва заметной горечью. Чарльз вздрогнул, опустил задравшийся рукав. Эрик протянул руку, несильно сжал его запястье, и манжета снова сползла, открыв кровоподтек, до сих пор не прошедший после капельницы. - Он изобрел средство, с которым я смогу ходить, - просто ответил Чарльз. Эрик прикрыл глаза. Чарльз наблюдал за ним чуть искоса, жалея, что Эрик пришел именно сейчас, в самый разгар болезни. Он имел представление о том, как выглядит: зеркало в ванной безжалостно демонстрировало ему и темные тени вокруг глаз, и проступившие ребра. Он похудел, хотя со своими бессчетными таблетками постоянно хотел есть. И теперь еще от него пахло потом. - Это из-за меня, Чарльз, да? – глухо спросил Эрик. Свободной рукой взял с тумбочки картонную коробочку, которую Хэнк оставил Чарльзу на случай сильных болей. Оживающие нервы болели относительно терпимо, если Чарльз не слишком их тревожил. Он надеялся, что до наркотиков все-таки не дойдет. - Эрик… - Ради чего вот это все? – Эрик чуть повысил голос. Бросил коробочку обратно, и она, соскользнув с края тумбочки, со стуком упала на пол. – Чарльз, ты нужен миру живым, понимаешь? Живым. А ходишь ты или нет… - Он наморщил лоб, взглянул на Чарльза. Крепче сжал его руку. Осторожно, не до боли. – Я боюсь, что ты загонишь себя в могилу раньше, чем встанешь. Извини, если тебе тяжело это слышать. Я боюсь за тебя, Чарльз. Он придвинулся ближе и обнял Чарльза. Чарльз потянулся ему навстречу, обхватил широкую мокрую спину обеими руками. Уткнулся горячим лбом в плечо. - Прости меня, - сказал Эрик у него над ухом. – Я не должен был тогда уходить. - Не вини себя. - Мне надо было вспомнить, что ты не читаешь мои мысли. - Эрик провел ладонью по спине Чарльза, едва ощутимо, между напряженных лопаток. - Ты же никогда не лжешь. Чарльз чуть отстранился. Одна ладонь Эрика осталась обнимать его, вторая отвела с лица влажные волосы. Чарльзу хотелось податься за ней, продлить прикосновение, но Эрик скользнул кончиками пальцев по щеке, коснулся подбородка, незаметным жестом привлек Чарльза к себе. Он смотрел внимательно и ясно. Его точеный нос в темноте казался очень длинным. - Я не вижу другого пути, - сказал Чарльз, глядя ему в глаза. Эрик показал, склонив голову и тронув его губы своими. Чарльза захватило и повело. Он сжал в пальцах рубашку на плечах Эрика, стянул ее вперед, раскрыв в вороте жилистое горло Эрика. Он чувствовал привкус ментола, суховатую корочку на нижней губе, чувствовал языком скол на одном из нижних зубов. Чувствовал теплое дыхание Эрика. Чувствовал нежность, которую Эрик все же нашел способ выразить, не надеясь на собственные мысли. Он задохнулся, и воспаленное горло обожгло кашлем. - Я понимаю, что глупо с моей стороны говорить тебе это, - сказал Эрик. Провел ладонью по волосам Чарльза, пропустил их сквозь пальцы. Чарльз откинулся назад в подушках, стараясь успокоить дыхание. – Мне больно смотреть на тебя. Скажи мне, если я хоть в малой степени стал причиной твоих экспериментов над собой. Скажи, Чарльз. Я не прощу себе этого. - Это мой выбор, - возразил Чарльз. – И я один ответственен за него. Не бери на себя лишнего, Эрик. Эрик усмехнулся. И горько, и как-то по-хорошему снисходительно. Вряд ли кому-то еще, кроме Чарльза, он позволял столько времени испытывать его терпение. - Ты неисправим, Чарльз. Мне не хватало твоей напыщенной болтовни. - Мы уже обсуждали этот вопрос, - отрезал Чарльз и только теперь ощутил, как расползается по спине боль. Действие таблетки закончилось задолго до того, как он проснулся, накануне вечером он пропустил прием очередной, ограничившись одним жаропонижающим. Он не рассчитывал, что ночью ему не придется спать. Эрик наклонился к нему. Расстегнул одной рукой пуговицы на вороте пижамы Чарльза. Чарльз замер, чувствуя, как дыхание снова начинает срываться. Перехватить руку Эрика было нетрудно, прервать эти его движения, вкрадчиво-бережные, оттолкнуть от горла, до которого дотрагивались пальцы Эрика, - было бы, наверное, нетрудно. Чарльз так и не узнал. - Я должен прояснить свою точку зрения, - серьезно сказал Эрик ему в пересохшие губы. – Тебе не нужно раздвигать ноги. Ладонь Эрика прошлась по его груди, спустилась по вздрагивающему животу, отыскивая границу, где заканчивалось живое и начиналось мертвое. Сдвинула вниз одеяло. Чарльз попробовал отодвинуться, упер подушку в спинку кровати. Закрыл глаза. - Прекрати, - потребовал он, стараясь дышать носом. – Не нужно. - Там тоже болит? – осведомился Эрик, осторожно потянув за пояс пижамных штанов. В паху и между ног от пота они были даже чуть влажные. Сейчас, пока Чарльз температурил, Хэнк каждый вечер приносил ему свежую пижаму. Уже после первой капельницы возни с Чарльзом ему значительно прибавилось, хотя активное восстановление с настоящими болями и настоящим иммунодефицитом было еще далеко впереди. - Нет, - вынужденно признался Чарльз. – Даже работает… иногда, - добавил он, отвернувшись в сторону. Эрик кивнул и, склонившись над животом Чарльза совсем низко, коснулся губами его крайней плоти. Чарльз вздрогнул, почувствовал, как пытаются судорожно напрячься мышцы на внутренней поверхности бедер. Рука Эрика нашла в складках покрывала его сжавшуюся ладонь, накрыла, обняла. - Я не очень-то умею это делать, - предупредил Эрик, подняв глаза на Чарльза. – Но ты не переживай. Я осторожен. Его большой палец поглаживал запястье Чарльза. Он снова склонился, закрыл низ живота Чарльза видом топорщащейся промокшими волосами макушки. Смотреть на Эрика было выше всех сил Чарльза; он зажмурился, стараясь не думать, что лихорадка накрыла его уже после вечернего душа, что Эрику может быть неприятно, эти потные волосы у самого лица, и вот это оказалось на удивление нетрудно. Потому, очевидно, что неприязни от Эрика он не чувствовал, а рот Эрика в абсолютном молчании уверенно доказывал ему обратное. Обрывки мыслей голосом Эрика звучали в голове: не оцарапать, не причинить боли. На мгновение их затмил сон Хэнка, смазанной, размытой картинкой. Без физического контакта Чарльз обычно не мог видеть чужие сны, но сейчас, раскрытый и уязвимый, он в кусочке личного пространства Хэнка разглядел смутную фигуру, напомнившую ему Логана. Эрик крепче обхватил рукой его царапающую покрывало кисть. Чарльз почувствовал, как по коже мошонки вязко сползают капли слюны, застыл, продавив собой до спинки кровати подушку. Его выгнуло судорогой, впервые принесшей не боль, но ошеломляющее наслаждение, и сквозь нее он ощутил, как в такт с обезумевшим пульсом изливается прямо в рот Эрика. - Нет, - сказал Эрик. У Чарльза не было сил, чтобы спорить. Его потряхивало; он предположил, что начинается внеплановый приступ лихорадки, но холода не ощущал. Рядом с Эриком, с рукой в руке Эрика ему было тепло. - Почему? – полюбопытствовал Чарльз, из-под ресниц глядя на растрепанного мокрого Эрика. На покрасневшие углы его рта. Чарльзу хотелось коснуться хоть кончиками пальцев его губ, но Эрик не пустил его руку ни к своему лицу, ни к застегнутой молнии на стильных дорогих брюках. Вместо этого Эрик познакомил со своими губами его шею, оставив над бьющейся под тонкой кожей артерией целую цепочку из отдающих металлом поцелуев. - Потому что тебе надо отдохнуть, - пожал плечами Эрик. На середине движения опомнился, придержал одно плечо, то, возле которого расположился Чарльз. – Я и своими силами могу обойтись. Он помолчал и добавил: - Иногда неудобно, что ты не читаешь мои мысли. Ты не понимаешь простых вещей. - Мне показалось, что ты не против того, чтобы объяснить. – Чарльз приоткрыл глаза. Его клонило в сон – присутствие Эрика нивелировало необходимость глотания очередной таблетки. Его вымотали эти дни болезни, но опасение, что Эрик уйдет, когда он отключится, тревожило нервы и не позволяло расслабиться. Пока Эрик был рядом, Чарльза не беспокоила перспектива следующей капельницы. Он так и не увидел этих несчастных крыс. - В следующий раз, - пошел на компромисс Эрик. Это с ним тоже бывало нечасто – в своих решениях он был непреклонен. Чарльзу было интересно, пронесет ли Эрик с собой этот свой максимализм в те дни, когда они оба будут старыми и мудрыми… хотя некоторые сомнения по поводу мудрости он все же не мог не испытывать. - Когда… Чарльз перебил его. Хотел предложить ему остаться, но неожиданно сам для себя попросил совсем иначе: - Не уходи, Эрик. Эрик взглянул на него чуть сверху. В сумрачной темноте, приползшей в комнату со светлеющего неба, глаза Эрика казались прозрачными. Углы рта его не дрогнули, но в тенях ли, сбегающих от крыльев благородного носа к губам, в тонких морщинках под глазами Чарльз почувствовал наметившуюся улыбку. За окном рассветало будущее.