* * *
Вместо этого Лоррейн изможденно опирается спиной о стену, ругаясь вполголоса, и пытается побороть все нарастающую усталость, которая разливается по ее мышцам и превращает каждое движение в подвиг, достойный Геракла — ту же усталость, что подпитывает коварный голосок в ее голове, нашептывающий, как хорошо и просто было бы просто сдаться. Но, конечно же, она не сдается. У нее есть обязанности, и Лоррейн знает, что ее жизнь принадлежит не ей одной, и что эмоции делают ее слабой, превращая лишь в жалкую тень прекрасного агента, которым она должна быть. Она проводит ладонями по лицу, сглатывает комок в горле, встает и уходит прочь. В ее широких, решительных шагах не видно ни боли ни неуверенности, и Лоррейн едва отдает себе отчет в том, что вообще их чувствует. Дельфин наконец приходит в себя, чувствуя, как воздух обжигает легкие при каждом вдохе, и видит, как удаляются туфли Лоррейн. Дельфин, слишком усталая и избитая, чтобы позвать ее, позволяет Лоррейн уйти.* * *
Когда она снова обретает способность двигаться, то начинает вслепую рыскать рукой по полу, пытаясь найти телефон. У нее уходит целая вечность на то, чтобы вспомнить номер, мозгу по-прежнему не хватает кислорода и слова с трудом прорываются через израненное горло. — Sortez-moi de cette place. И голос ее звучит так пугающе, что экстренный контакт не задает вопросов, лишь говорит «Oui» и вешает трубку. Дельфин вытягивается на жестком деревянном полу, чувствуя, как пульсирует болью ссадины и синяки на горле, и думает, что всего этого можно было бы избежать, стань она поэтом. Позже, валяясь на больничной койке, напичканная лекарствами почти до бессознательности, увитая трубками и с надежно зафиксированной шей, она думает, что поэт из нее, в любом случае, вышел бы весьма хреновый.* * *
Они выписывают ее месяц спустя, уверившись, что она может дышать нормально и мозг не слишком пострадал. Дельфин не уверена, способен ли ее мозг хоть на что-то, но, кажется, вышестоящие чиновники в этом убеждены. С другой стороны, компетентных агентов всегда не хватает, а она, если отбросить в сторону почти смерть, знает свою работу. (И к тому же бегло говорит на русском, английском и немецком.) Теперь ее зовут Мария, а после этого — Люсиль. После Люсиль она делает перерыв на пару недель, чтобы снова научиться ходить. Но это нормально. Снова быль Дельфин. Это здорово, пусть даже порой и очень больно. Лорейн тоже отозвали, но она всегда остается Лоррейн, даже если работает под прикрытием и люди называют ее другими именами. Лоррейн — это шторм, цунами, и след из кровавых брызг отмечает ее путь, пока она голыми руками вершит историю. Ту часть истории, о которой знают лишь пропавшие без вести люди и файлы под грифом «Секретно». Когда они неизбежно встречаются вновь, Дельфин носит имя Луиза и подает закуски мужчинам во фраках и бабочках на организованной по высшему уровню благотворительной вечеринке, где каждый из приглашенных бесконечно далек от благотворительности. Лоррейн, конечно же, одета как одна из гостей, графиней или кем-то вроде того, но Дельфин (Луиза) видит лишь платье, облегающее изгибы ее тела, и то, как перекатываются мышцы на обнаженной спине. И Лоррейн, несмотря на все свои тренировки, не может сохранить бесстрастный вид и резко вдыхает, подавившись коктейлем.* * *
— Мадам, — спрашивает Дельфин (Луиза), стараясь помнить о том, чтобы говорить с американским акцентом. — С вами все в порядке? Лоррейн, стоящая рука об руку с мужчиной, весь вид которого прямо таки кричит, как он неприлично богат, приходит в себя и скромно кивает, позволяя все тому же мужчине увести себя в сторону. Дельфин уходит с вечеринки всего за несколько минут до того, как этот мужчина, и еще несколько, падают на пол, захлебываясь пузырящейся белой пеной. Они обе пришли сюда по разным причинам. Дельфин — за записной книжкой, надежно спрятанной в кармане ее фартука, а Лоррейн — за членами подпольного круга торговцев оружием, которым теперь действительно место под землей. В следующий раз они встречаются по сходным причинам — американцы не единственные, кто желают смерти господину Левину, во Франции давно подозревали, что именно он сливает китайцам государственные тайны. Именно поэтому, когда он вновь всплывает на поверхность на свадьбе собственного сына, в толпе почетных гостей нет недостатка в агентах. Что ж, у судьбы определенно есть чувство юмора, и они сидят рядом на одной церковной скамье, соприкасаясь бедрами и то и дело сталкиваясь пальцами, но упрямо смотрят вперед, намеренно не встречаясь взглядами. Наконец Лоррейн решает заговорить, сперва поправив свою бриллиантовую сережку, которая, как кажется Дельфин, служит не только украшением, а потом наклоняется ближе, почти касаясь губами ее уха. — Tu as l'air bien pour une femme morte. И Дельфин чувствует, как ее губы невольно изгибаются в улыбке, отчасти потому, что Лоррейн так близко, а отчасти — потому что ее акцент куда ближе к квебекскому, чем к парижскому, и к тому же просто ужасен. Вместо ответа Дельфин скользит пальцами по ее ноге, позволяя им замереть на внутренней стороне бедра. Лорейн резко выдыхает. Церемония проходит быстро, но для Лоррейн время тянется невыносимо медленно, потому что она изо всех сил старается не сводить глаз с цели, пока пальцы Дельфин скользят вверх и вниз по ее бедру, пока сердце не начинает стучать в унисон с пульсацией между ног. Черт. И оно начинает тянуться еще медленнее, когда Лоррейн приходится разрываться между тем, чтобы следить за целью и наблюдением за Дельфин, танец которой явно не подходит для такого рода вечеринок. И когда цель наконец отделяется от толпы прикрывающих его родственников, выпущенная из пистолета с глушителем пуля пробивает его лоб. Лоррейн подтверждает смерть, и группа людей поспешно покидает вечеринку, прежде чем тело найдут и повсюду разразится хаос.* * *
Дельфин не спрашивает, как именно ей удалось найти ее комнату. — Oui, il est mort, — просто говорит она и кладет трубку. — Это очень дорогое платье? — спрашивает она. Лоррейн опускает взгляд, а затем снова смотрит на Дельфин. Она уже избавилась от длинного парика, но узкое платье по-прежнему подчеркивает каждый изгиб. — Не хотелось бы испортить, когда буду срывать его с тебя, — продолжает Дельфин заливисто смеясь. Лоррейн приподнимает бровь, заводит руки за спину, чтобы расстегнуть молнию, но Дельфин успевает раньше, мягкие ладони скользят под шелковистую ткань и накрывают грудь. Руки Делфин сильные, настойчивые, ее прикосновения уносят прочь неуверенность, и время несется вскачь, пока не исчезает сама необходимость в разговоре — все, что действительно важно, можно выразить без слов. Лоррейн невольно вздыхает, и они окончательно избавляются от одежды, слегка неуклюже, слишком поспешно и немного грубо — без нескольких треснувших швов явно не обошлось, но им плевать. Лоррейн прижимает руки Дельфин к стене над ее головой, вжимаясь в нее всем телом. Дельфин пытается сопротивляться захвату, застонав, когда Лоррейн начинает целовать ее: сначала грудь, пока соски не напрягаются от возбуждения, а потом медленно опускается ниже. И каждый поцелуй отзывается мурашками на коже, и Дельфин вздрагивает, когда холодный воздух касается меток, оставленных поцелуями Лоррейн. — Все в порядке? — спрашивает Лоррейн, касаясь нежной кожи на животе, и Дельфин может лишь слепо кивнуть. Удовлетворенная ее безмолвным ответом Лоррейн ослабляет хватку и опускается на колени, прямо на жесткий пол, прижимая бедра Дельфин крепче к стене и заставляя ее открыться. И когда она опускает голову к ее бедру, проходясь языком по горячей, влажной плоти, она делает это мягко и нежно, пока Дельфин не начинает дрожать, желая большего. — Ne joue pas avec moi, — выдыхает она, от удовольствия переходя на французский. Лоррейн смеется, обдавая горячим дыханием ее естество, и Дельфин резко выдыхает, но Лоррейн наслаждается этой неторопливостью, дразнится, пока Дельфин не начинает терять контроль над своим телом. И наконец, не в силах больше терпеть, Дельфин зарывается пальцами в светлые волосы Лоррейн, притягивая ее голову ближе, подаваясь бедрами вперед, навстречу губам. Удивленная, Лоррейн отстраняется, усмехающиеся губы блестят от влаги, прежде чем снова опустить голову, касаясь языком клитора, сильнее впиваясь руками в бедра, чтобы удержать их на месте, не обращая внимания на стоны и сопротивление. Дельфин упирается затылком в стену, стонет протяжно, крепче впиваясь пальцами в волосы Лоррейн, почти до боли, но, кажется, Лоррейн это не смущает.* * *
Ошеломленая этим удовольствием на грани боли, Дельфин притягивает Лоррейн к себе и крепко целует, широко распахнув глаза, когда чувствует на языке привкус соли, отголосок ее собственного вкуса. Грубо, прежде чем Лоррейн успеет оказать сопротивление, Дельфин толкает ее на пол, усаживаясь ей на колени: руки тут же ложатся на грудь и бедра обвивают торс. Она вжимается сильнее, потираясь промежностью о крепкие мышцы пресса, ее вскрики становятся громче, пока Лоррейн, ослепленная собственным желанием, не скидывает с себя ее руки, опрокидывая Дельфин на спину и вытягиваясь сверху. Лоррейн подается вперед, скользя по бедру Дельфин, оставляя влажный след нее ее коже и на мелкой сетке чулок, и, черт возьми, улыбка, цветущая на ее губах, должна быть объявлена вне закона. Дельфин скользит руками между ног Лоррейн, встречая ее движения, наслаждаясь открывшимся перед ней видом: сиянием абсолютного удовольствия, которое она дарит этой женщине, и чувствует, как ее пальцы покрывает влага. Лоррейн тихо стонет, желая, чтобы Дельфин действовала быстрее, жестче, скользнула пальцами внутрь, и, кажется, та улавливает намек, притягивая губы Лоррейн ближе к своим, изгибая пальцы, чтобы проникнуть в горячее влагалище. Задыхаясь, Лоррейн опускает руку ниже, лаская клитор, пока пальцы Дельфин движутся внутри нее, касаясь стенок лаская и извиваясь, пока Лоррейн не теряет способность говорить, способность думать, и может лишь стонать и кричать. И Дельфин почти гордится тем, что может видеть эту женщину, обычно такую собранную, абсолютно свободной, со слипшимися от пота растрепанными волосами, с выгнутой от удовольствия спиной и бедрами, хаотично толкающимися навстречу ее руке. — Блядь, — шипит Лоррейн, и неотвратимое и мучительное удовольствие искажает ее черты, разрушая обычную маску непоколебимого спокойствия. Жадно хватая воздух широко распахнутым ртом, она касается губами шеи Дельфин, прихватывая зубами мягкую кожу у ее плеча, пока удовольствие белым жаром разливается по телу, а ловкие пальцы Дельфин ласкают каждую заветную точку, каждый изгиб, пока наконец Лоррейн не обрушивается на нее сверху, усталая, но довольная. Дельфин смеется, весело и безрассудно, пока не перестает сжимать ее пальцы и не обмякает, удовлетворенная. Она не думает о том, чтобы убрать пальцы, или о том, что по ее плечу стекает тонкая струйка крови, вместо это Дельфин замирает, наслаждаясь ощущением веса Лоррейн на ней.* * *
В конце концов, или несколько секунд спустя, пульсация между ног Дельфин становится невыносимой, и она начинает тереться о бедро Лоррейн, резко вздыхая. Усмехнувшись в ответ, Лоррейн переворачивает их, позволяя Дельфин оказаться сверху и встать, чтобы снова оседлать ее бедра. Глядя на нее снизу вверх, Лоррейн наблюдает, как покачивается ее грудь и откидывается голова, пока Дельфин все резче скользит по ее бедру. Не говоря ни слова, Лоррейн опускает руки на бедра Дельфин, чтобы остановить ее и притягивает ближе к своему лицу. Руками — сильными и грубыми, привыкшими убивать — она впивается в бедра, омывая Дельфин жалящими прикосновениями языка. И Дельфин, с раскрасневшимся лицом и волосами, слипшимися от пота, вновь начинает смеяться. Едва заметно подается бедрами вперед, стараясь все же оставаться неподвижной, цепляясь за спину Лоррейн в поисках поддержки. — N'arrê te pas, — вздыхает Дельфин, и пусть даже познания Лоррейн во французском весьма невелики, она улавливает смысл и не останавливается, пока Дельфи не испускает полукрик-полустон, обмякая в ее руках. Их третью встречу вполне можно назвать четвертой, если считать ту, что произошла на следующее утро, но Дельфин считает и ее, и, кажется, она единственная, кому это важно. На сей раз — еще одна утечка информации, с которой им обеим предстоит разобраться, но они обе профессионалы, и даже не пересекаются взглядами до тех, пока ночью Лоррейн не появляется в купе Дельфин. В ту ночь им, конечно же, удалось наладить контакт, — пусть даже особо много говорить не пришлось, а все прочие звуки заглушили подушки, ладони и бедра. И когда они просыпаются, до ужаса усталые, но словно родившиеся заново, Дельфин считает это за новую встречу. — Здравствуй, — шепчет Лоррейн. — Привет, — шепотом отвечает Дельфин. — Рада тебя видеть, — невинно улыбается Лоррейн, хотя это она забралась ночью в движущийся поезд, и это ее руки сейчас неумолимо скользят ниже. — Что это? — спрашивает Дельфин. Ее вопрос, кажется, удивляет Лоррейн, потому что ее сильные пальцы, скользившие по бедру Дельфин, замирают, и она поднимает глаза, в которых застыло что-то нечитаемое. — Я знаю, — торопливо говорит Дельфин. Лоррейн медленно кивает. — Привязанности делают нас слабыми, — продолжает Дельфин, пока Лоррейн молча изучает ее лицо. — Я…— но Дельфин не знает, что еще можно сказать, поэтому замирает, ожидая ответа Лоррейн. И Лоррейен отвечает. — Значит, я слабая, — шепчет она, так тихо, что Дельфин могла бы не услышать, если бы не лежала абсолютно молча. Они снова умолкают, не в силах найти подходящие слова, но тишина говорит не хуже слов, и каждая несказанная фраза звучит громко и ясно. Их чертовы жизни сотканы из сложностей, крови и опасности, — но в этом они обе. Ничто не совершенно, но в этом нет ничего ужасного.* * *
Они ничего не обещают друг другу, лишь крепче обнимаются в тишине, и их клятвы, пусть даже невысказанные, всегда с ними. И когда, неизбежно, они встречаются вновь, Лоррейн всегда находит ее после окончания миссии. Порой они просто разговаривают, иногда выбираются куда-нибудь поесть, порой они спят вместе, Постепенно, что-то зарождается между ними, нечто большее, чем все, что было прежде, невысказанное и опасное. Нечто, что может подождать до лучших времен, пока они обе не станут старше и не превратятся просто в Дельфин и Лоррейн, а не Дельфин и Лоррейн, прячущихся под сотней масок и чужих личин. Что-то, что не растворится во времени. Никогда.