разговор на одну сигарету

Who cares if one more light goes out? Well, I do

Билл морщится, когда отец слишком уж громко кричит, что к нему гости, и выразительно ворчит, что час-то поздний. Денбро и безо всяких напоминаний смотрел на часы и понимал, что Джорджи уже спит, а в половину десятого к нему могло занести только Ричи-никогда-не-затыкающегося-идиота-Тозиера. Не сказать, чтобы тот его жутко раздражал, или он действительно считал парня тупицей, просто… Просто так уж в их компании повелось, а привычки из сердца вывести слишком уж сложно. Когда Билл всё-таки спускается по лестнице, побыстрее, пока не появилась мама и не послышался тягучий недовольный голос младшего брата, и останавливается на пороге, он отчётливо понимает, почему же так повелось очень и очень давно. Ричи нервно стучит ногой по асфальту, а в мелко дрожащей руке у него только начала гореть сигарета, и Денбро может только шикнуть на него: — Ты свихнулся? — Кто тут ещё свихнулся! — почти не пытается говорить тихо Тозиер, ещё неумело вдыхая дешёвый дым: — Нам надо серьёзно поговорить, ты в курсе? Совершенно серьёзно. Мальчишка напротив смотрит на него с такой неожиданной пустотой в глазах, будто у него внутри выжло всё огненным штормом, и Билл вспоминает вчерашний день. Вспоминает до цвета заката и глухого стрекота цикад, как вчера стоял, окружённый неудачниками, и не мог удержать гнев, метался от одного к другому и кричал что-то про разрушенные семьи, про стыд и про то, что на их месте мог оказаться каждый из них. Он даже не знает, чем смотивирован был тогда, потому что сегодня отчётливо помнит только цель, которую стоило бы ненавидеть, и лёгкое недоумение от одиночества, пахнувшее книгами об истории Дерри. Биллу Денбро хотелось приключений, глупых и бессмысленных авантюр. Или же чёртов Уильям Денбро просто хотел убить их всех, прикрываясь благородными целями и мёртвыми (наверняка) детьми. Кажется, именно так вчера плюнул ему в лицо этот Ричи, маленький и щуплый, который сейчас стоит и тоже еле-еле, но всё-таки держит зверя на поводке, поправляя сползшие на нос очки. Кажется, Билл всю ночь оправдывал себя настолько глупыми словами, что решил забыть всё и сразу. Даже то нескрываемое беспокойство в чужих глазах. Денбро отмахивается от этого самокопания, всё равно ничего уже не сделаешь, следствие всего и так стоит на пороге твоего дома, но у него есть шанс хоть рассказать, что узнал. Поэтому кладёт руки другу на плечи, не замечая, как тот весь напрягается, и медленно уводит от дома, куда запах сигаретного дыма точно впускать не стоит: — Ричи, п-послушай… — Нет, это ты послушай, умник! — вскрикивает Тозиер так, будто несколько метров от чужого дома — безлюдная степь, и сжимает в руке ещё горящую сигарету: — Ты хоть понимаешь, какой опасности себя подвергаешь? Я уже понял, что на нас тебе плевать, но вспомни о себе, о Джорджи хотя бы, чёрт возьми, а то… Билл думает, что этой крайне длинной тирады на высоких тонах он не выдержит, и прикладывает указательный палец к чужим губам. Ричи снова несколько послушно замирает, хмуриться, но даёт вставить другу несколько слов: — Ричи, я-я кое-что нарыл на к-кого-то, кто п-п-похищает детей, — Денбро какое-то время блуждает взглядом по тёмным кронам деревьев, чтобы отвлечься от всплывающих в голове образов мёртвых тел, пока снова не останавливается на чужих глазах, и от остекленевших зрачков почти пробивает на крупную дрожь: — Я-я думаю, оно п-появляется раз в д-двадцать семь лет и… — И, — грубо обрывает Тозиер, встряхивая головой, чтобы избавиться от чужого внимания: — что и? Пойдёшь на него с мечом на перевес? Да что ты можешь, Билли… — Я могу попросить помощи у тебя, — Денбро только в это мгновение понимает, что его ладони всё ещё покоятся на чужих плечах, и немного сжимает глупую гавайскую рубашку пальцами: — Потому что ты мой друг. Билл почти чувствует, как сквозь Ричи проходит заряд тока вольт в пятьсот, настолько сильно вспыхивают чем-то истерически-яростным его глаза, и в голосе появляется что-то сломанное и обгоревшее: — Да не друг я тебе! То есть, — чувствуется, что Тозиер мгновенно жалеет, что не сдержал своего обезумевшего зверя внутри: — я-то тебе друг, а вот ты… Ты смерть во всех смыслах, чёртов Денбро. Голос у парня совсем хрипнет и садится от ещё нескольких затяжек, а глупый Билли непонимающе хлопает глазами и убирает руки с плеч, чтобы хотя бы не чувствовать чужую странную боль, слишком уж тяжелеет в груди. Денбро надеется, что Тозиер продолжит, потому что, давайте не будем забывать биографию полностью, ему уже давно пугающе неуютно рядом с другом, с которым они переступили через детство. Это не должно было быть так. Это достойно осознания. И достойно порицания его вчерашнее идиотское поведение, которое привело к этому и совершенной растерянности Денбро, который даже не понимал до конца, как довёл всё до крайностей и что собирался делать дальше. [И что стало бы с его другом.] Ричи уже готов вырвать себе язык, судя по беспорядочным движениям свободной рукой, но вместо этого чуть приглаживает кудри и глубоко вдыхает: — Когда-нибудь ты убьёшь меня, — он наконец-то понижает голос так, что Билл едва разбирает слова: — Но я скажу тебе, только если поклянёшься никогда не ходить к похитителю. Ни с кем. Денбро медлит. Денбро смакует догадку, проверяет на прочность парты, стоящие по диагонали, и мимолётные бунтарские столкновения велосипедами. Достаточно сладко. Достаточно похоже на правду (особенно то, что ему тоже срочно нужны очки). Билл даже готов поспорить на что угодно, что прав, но ему нужны подписи всего Дерри на этом приговоре или хотя бы одна колкая и размашистая, поэтому он кивает, смотря прямо в глаза. Ричи, кажется, тошнит от чужого спокойствия, но всё-таки сдаётся и шипит, будто каждое слово вспарывает ему грудь: — Мне кажется, ты мне нравишься, Уильям Денбро. Билл и правда старается сдержать улыбку (хотя бы от того, что Тозиер ему верит настолько, что короткий кивок считает клятвой вечного молчания), но получается настолько плохо, что он бросает даже попытки и смеётся до белёсых резцов. Уже-Не-Друг мгновенно ощетинивается, сминая в кулаке ещё недогоревшую сигарету: — Какого хрена ты смеёшься? Я понимаю, что тебе плевать на всех вокруг до глубины души, но… Тут он как-то глупо ойкает и трясёт рукой с зажатой между пальцами сигаретой, а на ладони отчётливо виден небольшой, но ожог. — Мне не плевать, Ричард, — вторит Денбро официальной манере Тозиера, каплю по-отцовски беря чужое запястье, и осторожно дует на ожог, чтобы охладить, как всегда бывало в глубоком детстве на все случаи жизни: — Я клянусь, что не позволю тебе умереть. Честно клянусь. Ричи хочет вроде бы вырвать руку, убежать с истеричными воплями, но не может, поэтому так и застывает, неотрывно смотря на чужое лицо. А Денбро и сам находится в какой-то прострации, пока не понимает, что если они продолжат так стоять, у них обоих попросту к чертям порвутся сердца, поэтому добавляет: — Я думаю, нам стоит дать шанс. В конце концов… «В конце концов, мы плохо понимаем самих себя и всегда были удивительно близки», — хочет заумно закончить он (занудство всё же не лечится), но Ричи решает, что смешать все существующие в мире чувства в один комок — просто прекрасная идея, и касается чужих губ своими, по-собственнически положив руки на плечи. — Билл! Кажется, им точно были обеспечены все эмоции человечества.