***
— мам, а правда, что если тебя поцелует твой соулмейт, то цветок на коже исчезает? — любопытство маленького тэхёна не знает границ, но мать снисходительно улыбается чаду и гладит по головке. — правда, тэхённи. — это значит, я должен поцеловать гукки? — он корчит недовольную рожицу, а миссис Ким кутает его в своих объятиях. — не все так сразу, малыш. вы еще совсем дети, вам рано о таком думать. — но мам, я не хочу ходить с миддле…маддли…я не хочу ходить с цветком на лбу, это некрасиво! я же мальчик. — произошло то, что должно было произойти, и нет ничего страшного в том, что ваши цветы расцвели на самом видном месте. — соулмейты же должны любить друг друга, да? а я чонгука не люблю, он нытик и ябеда! — тэхён все больше начинает раздражаться, но мама на то и мама: целует сына в лоб, именно в то место, где распустился миддлемист, и мальчик успокаивается. — все придет со временем, сынок, вот увидишь. но тэхён не увидел. думал, ему хватит нескольких дней, чтобы понять, принять и смириться. этот ребенок нетерпеливый и слишком непоседливый. все время мечет свои острые взгляды чонгуку в спину, от чего чон невольно оборачивается. как будто чувствует. проходит неделя. тэ-тэ уже не может сдерживать язык за зубами, и когда все копаются в песочнице, хватает гукки за рукав его длинной не по размеру кофты и ведет к беседке, обвитой зеленым плющом. — ты знал, что если соулмейты поцелуются, то цветы исчезают у обоих? — знал. — и почему же ты молчал? — я не хочу тебя целовать, — черноволосый снова поправляет челку чтобы на глаза не падала, а возмущению тэхёна нет предела. — а я как будто хочу? но с цветком на лбу я ходить не буду. — почему? — потому что я мальчик и это некрасиво, вот почему. чонгук вздыхает и медленно переводит взгляд на воспитательницу (не заметила ли она их отсутствие?). потом от воспитательницы на тэхёна (он, к слову, сейчас не сильно раздражает. точнее вообще не раздражает.) — куда целовать? — спрашивает гукки, на что тэ разочаровано вздыхает. — в губы конечно же! — в губы я точно не буду! — тише, — тэхён зажимает чонгуку рот рукой и придвигается поближе, — воспитательница услышать может. — да-да, — бормочет гукки и снова вздыхает, да так тяжко, как будто потерял свой смысл жизни. хотя какой смысл жизни может быть у ребенка? — ладно, но только быстро. — чего быстро? — да поцелуй ты меня уже и все, — после этих слов у тэ-тэ, почему-то, щечки покраснели, а у чонгука ушки. — ладно, — тэхён не знает, как целовать, а еще больше не знает, как целовать правильно, чтобы не напортачить и чтобы все сработало. он быстро сокращает расстояние и целует. зажато и по-детски невинно. ким быстро отстраняется, вытирает губы тыльной стороной ладони и смотрит на лоб чонгука. — ай, он стал еще ярче! — твой тоже! и с этих пор они перестали думать над этим. лишь изредка бросали друг на друга полные отторжения взгляды. спустя 15 лет замазывать миддлемист несколькими слоями тоналки вошло в привычку, даже проблем не доставляет. вот только тэхён устал. он знает, что его соулмейтом является парень, но, к сожалению, имя его забыл. прошло ведь столько времени, да еще и на девушек его тянет. видимо, закон соулмейтов ошибся и ким в него не вписывается. семейство ким переехало из родного города в городок поменьше, и пошло-поехало: сначала пострадала успеваемость в школе, затем повелся с плохой компанией, неоднократные вызовы к директору, и вот тэхён на грани исключения. благо отец вносит деньги в пожертвование школы, и договориться с директором было не так уж и сложно. а тэхёну, все-таки, влетело. тэ стоит у зеркала, наносит последний слой тонального крема, подводит глаза черным и смотрит в свое отражение. «идеально», — думается. но не тут-то было. миддлемист стал цвести еще ярче, отчего у кима лоб припекло хорошенько. маты полетели, конечно же, в сторону соулмейта, ну, а кто же еще виноват, если не он? — будь проклят ты…неважно, кто ты, просто будь проклят. он не ненавидит, но и, однозначно, не любит чонгук ненавидит соулмейта. просто за то, что он есть. а еще за огромную дыру в сердце. его родная душа дарует поцелуи почти каждой встречной/встречному, и даже не думает о последствиях, а самого мама учила, что нельзя делать своей половине больно, даже если она этого заслуживает. а в чонгуковом случае — он. на этот раз чон проснулся не по звонку будильника, сам. он плетется в ванную, зевает, из-за сонного состояния прикрывая рукой не рот, а нос, и смотрит в зеркало. сказать, что он доволен своими стараниями, ничего не сказать. цветок, наконец, подал признаки жизни: впервые за 10 лет распустился. — ну что, душенька моя, держись. он не хочет найти своего соулмейта, чтобы сказать, как все эти годы любил и думал о нем. единственное, чего желает чон — это посмотреть в его бесстыжие глаза и послать куда подальше. потому что чонгук не заслужил этой боли, не заслужил невидимых ожогов и слез в подушку. он ведь даже не любит, но такое ощущение, как будто сердце разбили. тэхён идет по коридору против потока учеников, шаркает ногами и пинает упавший на пол учебник, который, буквально, несколько секунд назад выронила из рук маленькая девочка, но потом останавливается, услышав чей-то голос. — эй, не плачь. ты же не виновата, что он такой идиот. сейчас, я помогу тебе собрать учебники. этот парень кима бесит неимоверно. весь такой правильный, строит из себя черт знает кого, аж руки трясутся. тэхён резко поворачивается, садится на корточки и тоже собирает эти чертовы учебники. а чем он хуже? — ой, отвали и иди, куда шел, — говорит парень, из-за челки которого тэ не может рассмотреть лица явно нарвавшегося. — я тебе сейчас отвалю, — огрызается ким и тянется к учебнику, к которому тоже тянется черноволосый парень. всего мгновение — и они сталкиваются лбами, приземляясь на пятую точку. девчушка, что несколько минут назад плакала, сейчас смеется чуть ли не во весь голос, когда парни потирают ушибленные места. — черт, как печет-то, — шипит сквозь зубы тэхён и все понимает: цветок распустился, а перед ним сидит тот самый парень из детства, жмурит глаза и пыхтит, точно также, как в детстве. — ч-чонгук? — на автомате произносит тэ, и глаза черноволосого резко распахиваются. — тэхён…- голос устрашающий, что спрятаться хочется, но ким не из трусливых и прятаться точно не будет.***
— ты ведь понимаешь, что в нашем случае закон соулмейтов не действует? — говорит тэхён в полной тишине пустого коридора. — понимаю, — чонгук на секунду затихает, прислушиваясь к стуку истерзанного родной/чужой душой сердца, — но мне немного больно. и из кима будто воздух выбивают. резко, поддых, без вероятности на дальнейшую капитуляцию. — но ты ведь меня совершенно не любишь. — значит, может быть, что-то в этом законе остается неизменным, — пожимает плечами и, наконец, набирается смелости посмотреть в эти глаза. в них бездна и бескрайний космос плещет. чонгуку, отчего-то, плакать хочется. — а ты знал, что поцелуй твоего соулмейта, не предназначенный тебе, оставляет рану на сердце? — знал. — и ты все равно продолжал это со мной делать? — гукки, я считаю, что наша ситуация — это ошибка, и я хочу ее исправить. — закон соулмейтов — многовековая система, в ней не может быть ошибок или сбоев. — то есть ты думаешь, что мы вместе должны быть что ли? чон вдыхает воздух рвано, но ощущения, что его легкие наполняются кислородом, нет и в помине. будто углекислый газ в него закачали, и делай, что хочешь. хоть подыхай прямо посреди коридора. сердце грозится пробить ребра, предательски пропускает удары, когда тэхён дарует ему кроткий взгляд, и чувствует, наверное, родную душу. оттого и подает признаки жизни, хотя чонгук думает иначе. — нет, я только хочу попросить тебя быть аккуратнее. у меня сердце не железное. «пока еще живое» — думает. — чонгук, это твоя жизнь, делай с ней, что хочешь. я ведь тебе ничего не запрещаю, даже права на это не имею. закон родных душ — полное дерьмо. я до сих пор не понимаю, почему нас связала судьба. мы не будем вместе, и это факт, а отсутствие взаимопринятия — очередное доказательство. гук еще раз прислушивается к слабому сердцебиению и точно понимает, что его аргументы, выстроенные в течение нескольких лет, с треском провалятся, а кровоточащий орган выбросится руками тэхёна в утиль, как мусор. но чон не хочет, его жизнь только начинается. а еще безумно бесит, что ким любит всех. и любит всех любить. может нежно, может грубо, чонгук не знает. почему он так думает? да потому что цветок просто так выцвести не может. — я не знаю, тэхён. я ни в чем не могу быть уверен. во всяком случае, если я и найду вторую половину, то погублю тебя. и потом не прощу себя за это. — ты слишком самонадеян или глуп? — скорее слишком болен. поверь, потом будет очень хреново. тебе и мне, — «нам» — хотел сказать чонгук, но осек себя вовремя. — я переживу как-нибудь. не будь глупцом, гукки, бери все в свои руки и управляй жизнью. все зависит лишь от нас, и я уверен, что судьбу можно изменить. — нет, тэхённи, можно изменить лишь путь, а судьба останется прежней. это конечный результат наших стараний. если ветер дует на север, то как бы мы ни старались, воздушный змей не полетит в противоположную сторону. так же и наша судьба. она не изменится. изменится лишь путь, который ведет к судьбе, а ты — наивный и мечтательный дурак, который так ничего и не поймет никогда. чонгук разочарованно вздыхает, еще раз смотрит в глаза-бездны напротив, и тонет, кажется. крики о помощи уже не помогают, потому что их не слышат, и остается только надеяться на себя. гук внутри умирает. умирает. умирает.***
неделю тэхён не может уснуть. его терзают вопросы, догадки и сомнения. правильно ли то, что он делает? что, если гукки, все-таки, прав? может стоит прислушаться? чонгук видел нормальный сон в прошлом году. 3-4 часа в день — уже рекорд и можно жить, но боль никуда не девается, только подстегивает сделать что-нибудь необдуманное, гран-ди-оз-ное в масштабах его маленького мира, построенного на любви и вместе с тем душевном терзании. оцените вашу душевную боль по шкале от 10 до 10 10 отлично, вы прошли тест. наслаждайтесь и захлебывайтесь в слезах, вам все равно никто не поможет. удачи. спасибо, блять. спасибоспасибоспасибоспасибо. бесконечное, вечное, космическое, вселенское. тэхёну спасибо и поклон тоже до земли. и когда гук будет кланяться, он надеется, что согнется пополам и сломается. чтобы аж до хруста в позвонках. — двойной эспрессо, пожалуйста, — чонгук любит кофе, его терпкий запах и цвет. корицу любит, какао тоже. а вот чай он не любит совсем. тэхён же наоборот только чай и пьет. зеленый, черный, с имбирём, цукатами, мятой, черной смородиной/клубникой/яблоком, с лимоном тоже. шоколадный, к слову, он просто обожает. чай со вкусом шоколада, что может быть лучше? разве что, всё со вкусом шоколада. всё, все и вся. — зеленый чай с лимоном, мятой и двумя ложками сахара, пожалуйста, — на автомате произносит ким и улыбается квадратной улыбкой. ну что за прелесть, какой лапочка, как можно его не любить? эту лапочку только и хочется, что любить, а вот суку, сидящую внутри совсем не хочется. и какой черт придумал соулмейтов — вопрос, который, скорее всего, ответа не подразумевает. и ведь больно, кричать хочется до хрипоты, до обессиления и освобождения, а не получается. голос пропал будто, утонул в глубине тэхёнового тембра и, может быть, канул в небытие. потому что чонгуку нельзя кричать, он должен радоваться, как все люди на планете, и улыбаться. улыбаться получается, а радоваться — нет. — тэхён-а, садись со мной, — кричит через всю столовую какая-то девочка, и ким послушно идет. чонгуку должно быть противно, но нет. эта девчушка далеко не отвратительна ему, она довольно милая, привлекательная и добрая. чон ее знает, и знает, что у нее, должно быть, есть соулмейт, но она, к сожалению, не знает. тэхён целует ее в щеку, и гукки мысленно сгинается пополам. сжимается до микроскопических размеров чтобы, наконец, раствориться в реальности, забыть, кто он есть, зачем он существует и закончиться. закончиться, как человек, как личность, как соулмейт. просто не быть. просто не быть. ему казалось, что дыра в сердце больше уже быть не может. ха. ха. ха. оцените душевную боль по шкале от 100 до 100 100 кто бы сомневался. чонгук решает отпустить. это жизнь тэхёна, он не в праве что-либо менять. пусть даже если от этого зависит и его жизнь. да и тем более не в его силах…просто не в его силах. границы боли размыты, неограничены, неочерчены, и гук знает, что разрастись им ничего не мешает. он просто ждет. ждет, пока очередной поцелуй не выбьет из его легких весь воздух, заставит упасть на колени и страдать. скулить, подобно побитой дворняге, и лежать в луже собственных слез. у него сегодня будет свидание. с девушкой. не его соулмейтом. но она очень хороша, под стать ему. красива, и к тому же с ней есть, о чем поговорить. какая несправедливость, что судьба выбрала не её. и в этот момент чонгук начинает ненавидеть судьбу за то, что у него нет права выбора. не-спра-вед-ли-во. гукки выбирает галстук (хоть что-то он может выбрать), рубашку, брюки, пиджак, туфли и примеряет все на себя. по закону жанра мама, как всегда, заходит в самый подходящий момент. — сынок, куда ты собрался? — на свидание. — на свидание с тэхёном? - она улыбается так лучезарно, но ее улыбке приходится разбиться о реальность. — с девушкой, мам.***
— тебе нравится «marvel»? — спрашивает чонгук не веря, и девушка кивает. — кому он может не нравиться? это же одно из чудес света! я считаю, что тем людям, кто придумал это, прямая дорога в рай. чонгук успевает задуматься о чем-то своем, пропуская мимо ушей слова девушки. он не может переболеть и вылечиться. уколы, что он ставит, приносят лишь боль, а таблетки, что пьет, оказываются пустышками. от болезни по имени «ким тэхён» лекарства нет. эта болезнь смертельнее рака и спида. — чонгуки, ты меня слушаешь? — где твой соулмейт? — прости? — ты ведь все расслышала, — девушка нервно поправляет края платья, чтобы чем-то занять руки, и боится поднять глаза. она знает, что обязательно столкнется с его испытующим взглядом. — его нет. — он у всех есть, не стоит мне врать. — его нет. он умер, - шах и мат, чонгук. что на это скажешь? а что скажешь на ее слезы и вновь разбитое сердце? такта тебе не занимать, молодец. — ох, прости, я не хотел… — ничего, я это пережила. почти. мысленная ладонь по лицу. гукки, ты придурок. слеза скатывается по щеке девушки, и чонгук утирает ее большим пальцем, заботливо поглаживая нежную, бронзовую кожу, что немного успокаивает. немного, но, все-таки, этого хватает. — я могу что-нибудь для тебя сделать? — спрашивает еле слышно чон, смотря прямо в глаза. и плевать, что вокруг много народу и шума, она должна была услышать. просто не могла не услышать. — он был похож на тебя. такой же восхитительный, — девушка придвигается чуть вперед и сама уже подается под чонгукову ладонь, -все звали меня «лисэн», а он «лиса». его слова всегда были простыми и такими обыкновенными, но он умудрялся вложить в них весь смысл и чувства. лиса… я бы все отдала, лишь бы сейчас услышать это прозвище из его уст. — лиса, — повторяет чонгук, и девушка вновь плачет, подавляя в себе судорожные всхлипы. чону кажется, что ее хрупкие ребра сейчас взорвутся, она сотрясается в его руках, больно сжимает плечи и пропитывает рубашку слезами. чонгуку плевать на рубашку. — поцелуй меня, — робко просит лиса, на что чонгук заметно напрягается. он знает, каково это, когда соулмейт целует не предназначенного, и тэхёну делать больно не хочет, — пожалуйста. и гукки сдается. целует совсем неумело, прямо как в первый раз, в беседке, обвитой плющом. губы на вкус солоновато-горькие, но безумно мягкие. и чонгук не отстраняется. ему нравится. а тэхёну нет. внутри что-то нестерпимо колет и щиплет, хочется вырвать источник терзаний с корнем, чтобы, наконец, заснуть спокойно. навязчивая мысль убивает сон окончательно. может он…? да нет, не может быть. он сам был против, сам отказался, он просто не мог этого сделать. а вдруг, все же, смог? нетнетнетнетнетнетнетнетнет. боль на секунду стихает, а потом вновь возобновляется, но уже с еще большей силой. ким хватается за сердце, впивается ногтями в кожу, и ему кажется, что он скоро вырвет его из своей груди. все-таки, гукки был прав. тэхён резко встает с кровати, бежит в ванную, сломя голову, запирает дверь и смотрит в свое отражение. миддлемист теряет свои краски, а самое худшее — лепестки. они осыпаются стремительно, впитываются в кожу болезненными ощущениями, режут без ножа и сжимают сердце. точнее выжимают из него всё, что можно и нельзя. тэ поговорит с ним завтра. обязательно. но разговор так и не состоялся. оба ходят в том же напряжении, бросают друг на друга измученные взгляды и делают вид, что так и надо. тэхён чувствует боль, нещадно оковавшую все тело, и не хочет жить. в очередной раз его пробирает до мурашек звук чонгукова голоса где-то поблизости, и он стремительно сбегает, лишь бы не слышать. — эй, куда ты бежишь? — останавливает его чонгук, и ким судорожно вдыхает приторный воздух. — от тебя подальше. — что я такого тебе сделал? — он знает, но вслух не скажет. — что ты мне сделал? — истерический смех прокатывается по пустому коридору, и тэхён подходит ближе, несмотря на сердце, стремящееся вырваться из грудной клетки прямо в руки чона, — ты сам все знаешь, не прикидывайся дурачком. — ты сам мне посоветовал, сам убедил, сам назвал это ошибкой, а теперь мучаешься. вот это все из-за тебя. ты сам виноват. у тэхёна внутри все сжимается. он открывает рот, силясь произнести хоть что-нибудь, но звуки и буквы застревают в горле. ком мешает. — если бы ты поверил мне, мы оба бы сейчас не страдали. тэхён молчит. ему нечего сказать. и как бы он ни хотел всё прекратить, но с человеком, которого не любит, он явно не будет. — ты все равно понимаешь, что вместе мы не будем, — чон кивает, — и что же тогда делать? — умирать. не хотелось бы, но в их случае придется.***
то, что они оба умирают — очевидно и неизбежно. сердца превратились в окровавленные лохмотья и бьются медленно, слабо, с намеком на остановку. орган в груди — разбит, кости — стерты в порошок, нервы — натянуты, как струны, а боль — стала привычной, тупой, тянущей. тэхён молча терпит. живет с этой болью, как будто так и надо. и вроде бы приелась, стала более-менее незаметной, но соулмейт стабильно каждый день втыкает ножи в спину, обостряя ощущения и раз за разом дает киму раскрыть в себе новые силы. больнобольнобольнобольно. — хей, чонгук, — окликает тэхён, не обращая внимания на его спутницу. — извини, сири, я подойду чуть позже, — говорит гук мягко, с улыбкой на лице, и девушка оставляет парней наедине. — лепестки опадают. — я заметил. — почему? что происходит? что происходит с нами? — а мама тебя разве не учила? разве не говорила, что соулмейты связаны? что раны на сердце не единственное, что ты оставляешь. миддлемист — это олицетворение наших душ, а если он умирает, то логично, умираем и мы. ким медленно, но верно скатывается вниз по наклонной жизни, и если бы его спросили, кого он ненавидит больше всего на этом свете, то тот оставил бы вопрос без ответа. ему некого ненавидеть и некого винить в том, что сам, по идее, создал своими же руками. он создал смерть: горькую, мучительную, руками хватающую за горло и сжимающую в своих холодных фалангах ошметки сердца. и вгрызается в мозг навязчивой мыслью закончить это святое дерьмо, пока еще есть силы. — я не хочу умирать. — придется. — ты самоубийца? — я не стану самоубийцей, пока есть человек, направляющий на меня дуло пистолета, — чонгук дарит тэхёну измученную, стертую о суровую жизнь улыбку и подмигивает. так странно видеть его таким…смирившимся (?) и плывущим не против течения, а по нему. тэхёну странно и хочется кричать, но, почему-то, улыбка чона успокаивает. ким ловит себя на мысли, что хотел бы увидеть эту улыбку перед своей смертью.***
бескрайнее небо в холодной ночи. в мгле звездной пыли наш путь прочерти, встань посреди высоченных холмов и я найду в твоих объятьях спасенье и кров
смерть. сколько смысла прячется в этом слове, и только когда она приходит, все понимают значимость. ким принимает всю ситуацию, как должное, и знает же, что убивает вместе с собою чонгука, но раскаивается слишком поздно. процесс становится необратимым. «а чон хороший» — тэхён думает и ставит на зарядку телефон. «он этого не заслужил» — пишет сообщение — «не заслужил такого соулмейта». 23:46 пойдем на крышу? 23:53 с ума, что ли, сошел? 23:56, а что, по мне не видно? 23:57 пойдем они сидят на крыше какого-то заброшенного здания, каждый в своих мыслях, и было бы неплохо иметь под рукой что-то теплое. холод давит конкретно, с учетом того, что тэхёну, теперь, всегда холодно. — возьми, — чонгук протягивает куртку и не отводит взгляд от ночного неба. — тогда будет холодно тебе. — когда тебя стало волновать, что со мной будет? впрочем, мне уже точно хуже не будет, бери. тэхён послушно принимает, накидывает на плечи и молчит. у него безумное желание в груди и огромный ком в горле. ему хочется закричать на весь мир, чтобы все слышали, что бывает с несчастными соулмейтами, однако…тут чонгук, сломленный, но гордый, и перед ним упасть в грязь лицом совсем не хочется. его профиль на фоне звезд кажется совсем нереальным, неземным, и ким уверен, что если бы не не он, чон был бы счастлив. — иногда я думаю, что стать звездой на небе гораздо легче, чем обрести счастье, — голос чонгука в мертвой тишине звучит мелодично и вписывается будто в кимово представление о счастье. — из тебя бы вышла красивая звезда. гукки вздрагивает, чувствуя, как бархатный голос словно окутывает его, и неожиданно становится тепло. чонгук поворачивает голову и тэхён замечает в глазах застывшие слезы. — прости меня, чонгуки, ты этого не заслужил. сидение на крышах и ночная тишина становятся чем-то родным. 13:15 тебе нравятся пшеничные поля? 13:21 я жил рядом с одним, теперь терпеть не могу. 13:22 я хотел бы сфотографировать тебя. из тебя бы вышла прекрасная модель. 13:22 гукки, ты подлиза. и тэхён идет. запах пшеничных колосьев кружит голову, голубое небо над головами и солнце приятно ласкает кожу. ким определенно солнечный мальчик и улыбается так, как улыбаются счастливые люди. тэхён пытается жить, пока есть время. чонгук наводит фотообъектив, настраивает фокус и закусывает губу. кто бы знал, что фотоаппарат любит его ровно настолько, насколько и сама жизнь? гук не знал и не был готов. тэ чувствует легкий ветер, который как бы невзначай запутался в светлых волосах, и улыбается. эта улыбка въедается чонгуку в мозг и виснет перед глазами, когда совсем не хочется. просто не хочется. одинокая слеза скатывается по щеке, тает на губах, и чон замирает. фотообъектив. тэхён. вспышка. идеально. пшеничное поле и фотоаппарат становятся частью важных воспоминаний.***
тэхён чувствует смерть. как она дышит в спину, как ледяными пальцами впивается в сердце и шепчет на ухо «ты скоро будешь моим», но самое страшное в этом то, что он, похоже, влюбился. и умирать сейчас кажется чем-то ничтожным, неразумеющимся. прости, чонгук, я идиот. — миддлемист — самый редкий цветок на земле. таких до наших дней всего два сохранилось. мама раньше говорила, что мы с тобой — особенные, но она, похоже, ошибалась, — чонгук вдыхает воздух через нос и, кажется, вертит что-то в руках. — сейчас поздно что-то менять, да? — цветок почти умер, — чон убирает волосы открывая вид на лоб, а тэхён понимающе кивает. — я влюблен. — в кого? — в тебя. — поздно. чонгук тронут до глубины души, но какая ирония, сейчас действительно поздно. он смотрит в глаза кима и видит не бывалый когда-то бескрайний космос, а звездную пыль, стертую гребаными законами этого мира. гукки, кажется, тоже влюблен. — я тоже влюблен…в тебя, — у кима сердце трепещет, насколько это возможно в его случае, и хватается за железные перила в попытке не упасть в бездну небытия. — мы идиоты. — да. — и что теперь делать? — умирать вместе? — чонгук смирился еще тогда, когда только увидел кима спустя 15 лет. тэхён еще нет, и вообще он сейчас плачет, а чонгук гладит того по спине успокаивающе, что-то красивое на ухо шепча. киму больно, но если он умрет рядом с чоном, бок о бок, то не пожалеет никакой жизни. [the cinematic orchestra’s — to build a home] чонгук не приходит в школу и тэхён беспокоится. он отпрашивается с уроков ссылаясь на адскую головную боль и чуть ли не сломя голову несется по коридору, а затем по улице. внизвнизвниз, где кончается река. там двухэтажный дом, мать копошится на кухне, а отец… в комнате чонгука, склонился над кроватью и поправляет волосы, спадающие на лоб своему чаду. ким все понимает, и скоро, наверное, наступит его черёд. тэхён провожает взглядом миссис чон и страшится подойти ближе хотя бы на миллиметр. — соберись, тряпка! — говорит себе тэ, и в носу неприятно щиплет. он подходит к дому, все ближе и ближе к точке невозврата, и знает, что если попрощается, то наступит конец, но и не попрощаться он тоже не может. лучше бы сам умирал, ей-богу. но бога нет и в него ким ни капельки не верит. дверь открывается сама и перед парнем появляется мать чонгука. — проходи, — в ее голосе море боли и отчаяния, и она понимает, что впускает в дом убийцу своего сына, но разве у него не такая же участь? тэхён послушно проходит и поднимается вверх по лестнице. чем ближе, тем хуже и сердце пытается вырваться из груди. чувствует приближающийся конец, наверное. ким легонько толкает белоснежную дверь и застывает в проходе. чонгук бледный, как январский снег, щеки впалые, обрисовывающие скулы, а губы потеряли свой цвет. чон выглядит, как мертвец, и тэхён, скорее всего, не лучше. — милый, оставь их наедине, — нежно просит мать, в последний раз целует сына в лоб и уходит с мистером чоном, закрывая дверь. — выглядишь хреново. — а ты себя в зеркало видел? сам не лучше, — болезненная улыбка красуется на чонгуковом лице и сразу же исчезает. три последних лепестка делают свое дело. — что нового? — его голос звучит слишком тихо, хрипло, и ким вспоминает, каким он был раньше. — сири тебя искала, лиса тоже. — скажи им, что я уехал, — тэхён кивает и не может сдержать слез. скоро он тоже отправится вслед за чонгуком туда, где не будут повторять ошибок. — тэ-тэ, не плачь, прошу, — гукки утирает слезу большим пальцем и чувствует тепло. он все бы сейчас отдал за то время, которое он мог провести с тэхёном. — хорошо, — улыбается, — тогда… встретимся на той стороне? — боль сочится в каждом слове и сердце, кажется, наконец-то вырвалось из клетки. наконец-то оно попало в руки чонгуку. — обязательно. дышать становится все сложнее, глаза закатываются за орбиты, горло хрипит, и киму хочется просто взреветь. нет. нет. нетнетнетнетнет. блять, нет! только не это! тэхён подается вперед, жмурит глаза до цветных пятен, стискивает зубы и скулит в поцелуй. чонгук хватается за грудки чужой рубашки, издает звук, похожий на тэхёнов, а потом вдруг резко перестает. ким отстраняется, до сих пор держит обмякшее тело, его пробирает мелкая дрожь и к чертям все, он свихнулся. все, чонгука нет. чонгука, блять, нет! и ким прислоняется лбом к груди чона, улыбается, как сумасшедший, и плачет. безостановочно, сотрясаясь в истерике и сокрушаясь вновь и вновь при виде безжизненного лица. стук. еще один. третий. тэхён, кажется, ничего не понимает. четвертый. он отстряняется от чужой/родной груди и потрясенно вздыхает. грудная клетка вздымается медленно. чонгук открывает глаза. — я в раю? — нет, гукки, это не рай, — сквозь слезы отвечает ким и бережно дрожащими руками убирает волосы с лица, — это лучше рая. свет. чонгук. поцелуй. тэхён. вспышка. — что ты чувствовал, когда умирал? — тебя.