У тебя останусь я.

Что значит вдребезги разбитая мечта? С этим вопросом вам следует обратиться к спортсмену, который всю сознательную жизнь шёл к олимпийскому «золоту», а сейчас с безучастным видом держит в руках «серебро». То есть ко мне, к бывшей лучшей фигуристке планеты, если позволительно так выразиться. Я сижу в гостиничном номере олимпийской деревни, забыть которую желаю с такой силой. Меня бы и не было здесь вовсе, я могла бы тихо всхлипывать на мамином плече, если бы не показательные выступления, на которых я обязана присутствовать. Конечно, у меня есть сотня уважительных причин для срочного отъезда, даже Этери Георгиевна всё поймёт и отпустит. Но я не могу так поступить: я должна сохранить гордость и достоинство. Моя комната залита тусклым светом ночника, который я выключаю. Подхожу к подоконнику и раскрываю шторы — номер озаряется лунным сиянием. Я двигаю кресло к окну, падаю на него и тянусь за ненавистной серебряной медалью. До сих пор для меня остаётся загадкой произошедшее на льду. После объявления всё покрылось пеленой, туманом, а в голове стучала одна мысль: «Ты вторая». Смеялась, улыбалась, машинально произносила какие-то слова и, без особых на то оснований, изумлялась глупости окружающих, видевших во мне только счастливого призёра и не понимавших, что рухнула мечта всей моей жизни. Да, слава Богу, они ничего не понимали! Я стараюсь не обращать внимание на непрекращающуюся вибрацию мобильного телефона, который буквально «разрывается» от звонков прессы и близких людей. О первых я и не думаю, с последними же не могу разговаривать из-за рыданий, хотя, кажется, плакать мне уже нечем. Я вспоминаю о выигранных мною чемпионатах Европы и мира и понимаю, что эти победы не идут ни в какое сравнение с победой, которую одержала не я. Все медали, которыми меня награждали, никогда не будут лежать на одной полке с той, которую сейчас держит в руках Алина Загитова. Я сознаю, что этими мыслями убиваю себя, но не совладать с ними выше моих и без того исчерпанных сил. Да и стоит ли? Мобильник в очередной раз запищал. Звонки от мамы, бабушки.. Боже, как я их подвела! Я подвела всех. И, разбередив ещё сильнее свои душевные раны такими мыслями, я снова залилась слезами.

***

Когда я познакомился с Женей Медведевой, мне, по правде говоря, и в голову не пришло, что она какой-то необыкновенный человек. А сейчас вряд ли кто станет отрицать её величие. Вам может не нравиться её катание, но равнодушными вы к ней не останетесь. Когда я узнал о победе Алины Загитовой, и, соответственно, о поражении Жени, я был скорее заинтригован, чем огорчён. Меня потрясло, что такая фигуристка, как Женя, два сезона подряд побеждающая чуть ли не на всех турнирах, уступила сопернице, которая только-только вышла на взрослый лёд. Ко всему эта новость ставила меня в неудобное положение. Если общество лишь догадывалось о наших отношениях, то более узкому кругу лиц уже давно было обо всём известно. Собственно говоря, мы не делали откровенных признаний даже друг другу, а потому не могли считаться парой, но все ждали этого события, что невероятно нас смущало. Женя мне нравилась, и я был уверен, что это взаимно. Я рассчитывал, что после Олимпийских игр мы уедем отдохнуть куда-нибудь ненадолго и чудесно проведём время вместе. Конечно, всё получилось бы замечательно, если бы она выиграла, но, к сожалению, судьи распорядились иначе. Я не видел её с тех пор, как она выступала с короткой программой. Тогда начались эти интервью, эти поздравления и утешения, эти звонки, сообщения.. Словом, Женю я не видел и не знал, в каком состоянии её застану. Ясно, что она очень страдает, и гораздо тяжелее смотреть на страдающего, чем страдать самому. И всё-таки в глубине души мне хотелось утешить её, обнять, приласкать и, возможно, объясниться в любви. Одним словом, я находился в полной растерянности. Поразмыслив, я решил навестить Женю. Всё же мы не чужие люди, и я не помешаю ей. К тому же, мне было любопытно, как она отнеслась к своему поражению. Я натянул на себя футболку и штаны чёрного цвета. Подумав, я взял золотую медаль и надел её так, чтобы олимпийское «золото» находилось под одеждой и казалось незаметным. Пока не знаю, что буду с этим делать, но что-нибудь придумаю. Обязательно. Я постучал в дверь из тёмного дуба. Ответа не последовало. Убедившись, что вокруг никого нет, я попытался войти. Она была не заперта. Что же я увидел? Занавеси на окнах были распахнуты, и Женя сидела лицом к лунному свету. Я решил, что моё появление застало её врасплох, и мне было мучительно неловко. — Привет, — тихо начал я, закрывая за собой дверь, — я не уверен, что ты хочешь видеть меня. — Юзу? — Вздрогнула Женя, затем улыбнулась, но какой-то горестной улыбкой, — я рада тебя видеть. Проходи.. Даже в полутёмной комнате я разглядел, что её глаза опухли от слёз. Она была совершенно обессилена. От обычной весёлости не осталось и следа. Мирно сложенные руки покоились на коленях, держа серебряную медаль. Моё сердце болезненно сжалось. — Юзу.. — она посмотрела на меня своими прелестными глазами, во взоре которых, казалось, равнодушие стремились одолеть грусть; глубоко вздохнула и улыбнулась, — Ты так верил в меня.. Все так верили.. — Женин голос слегка задрожал, и я почувствовал, что даже секунда колебания с моей стороны — свинство. — Глупости, — решительно ответил я. Она опустилась на спинку кресла. — Это.. ужасно.. — проговорила Женя. Слёзы наконец хлынули из её глаз. Она закрыла лицо руками. Плечи её судорожно вздрагивали. Я в мгновение ока очутился у её ног, упав на колени. Эти слёзы, причину которых я слишком хорошо понимал, глубоко тронули меня. Женя была мёртвенно-бледна; выражение её лица говорило скорее об усталости, нежели о страдании, и полностью передавало то, что творилось в её душе: изнеможение и безучастность начинали брать верх над недавней бурной вспышкой чувств. Ко мне вернулась надежда. Невозможно было дольше соблюдать условности. Сумею ли я найти слова, которые смягчили бы её горькое чувство? Я решил попытаться. — Я хотел тебе кое-что сказать, — мягко начал я, отнимая руки Жени от лица и беря их в свои. Она, казалось, собрала остатки самообладания и посмотрела на меня тем серьёзным и ясным взглядом, который был едва ли не главной её прелестью. — Это ещё не конец света, — улыбнувшись, сказал я. Женя сжала губы и зажмурила глаза. По её щекам потекли слёзы. Девушка отрицательно покачала головой. Я прикусил язык. Но, сориентировавшись, я вытащил золотую медаль и надел её на Женю. Та опешила. Она быстро вырвала руки из моих рук, я никогда ещё не видел у неё такого стремительного движения. В её удивлённых глазах светилась решимость. — Это твоя медаль, — она попыталась её снять, но я остановил Женю, — ты её заслужил. Ты, а не я! — Внезапно она опять разразилась слезами. Видимо, «золото», к которому она стремилась, больно резнуло её, и новое чувство вызвало приступ боли. — А ты не заслужила первого места? — Серьёзно спросил я, глядя ей прямо в глаза. — Я не хочу говорить об этом, — отмахнулась она. — Послушай, — начал я, — это твоя медаль. И если уж судьи думают иначе, то я это исправлю. — Юзу, прекрати.. Ты.. Ты.. Заслужил это золото.. — всхлипывала она, отчего моё сердце разрывалось. — Тогда это будет наша медаль, — решил я, — на двоих. — Ты не понимаешь, что я испытываю. — По-твоему, я никогда не проигрывал? — Мягко улыбнулся я. — Олимпиады — никому, — ответила девушка. — И не я лучшая фигуристка мира, понимаешь? И никому больше не нужна. И тебе тоже не нужна. Скоро обо мне все забудут. Это сейчас все утешают, поддерживают.. Но когда я сойду с пьедестала.. — Так, — решительно прервал её я, — ты думаешь, что нужна мне только из-за медалей, что я влюбляюсь только в действующих чемпионок? Я люблю тебя, слышишь! Ты для меня всегда будешь лучшей! — Я и сам не заметил, как с моих губ сорвалось это признание. Женя изумлённо смотрела на меня. Тогда её губы тронула слабая улыбка, и сверхчеловеческая любовь засветилась в её глазах. — Что, если я потеряю всё? — Вдруг нерешительно проговорила она. — У тебя останусь я.