***
Хосок в тот день выходит на улицу в душный май — то ли в магазин за покупками, то ли просто прогуляться. В воздухе крупные хлопья пуха, деревья в зените цветения, кругом зелено и прекрасно. Оранжевый диск над головой искрится лучами. Небо без разводов, настолько ясное и чистое, что хочется к нему прикоснуться. Хосок вдыхает полной грудью, вытаскивает вспотевшие руки из карманов шорт, расстёгивает несколько пуговиц на клетчатой рубашке, а потом блаженно прикрывает глаза и расставляет руки в стороны. Вдыхает полной грудью, так хорошо и прекрасно. Хочется уйти в момент, раствориться на несколько бесконечных секунд и оказаться где-то далеко за пределами этой планеты. Но сделать это не получается, потому что кто-то влетает прямо в Хосока, чуть не сбив того с ног. Чон морщится, приземляется с небес на землю и нехотя открывает глаза. А в следующую секунду лишается голоса. Это ли называют любовью с первого взгляда? Когда кончики пальцев немеют и что-то тяжёлое поселяется в груди. Что-то, от чего хочется закричать, убежать и спрятаться. Что-то, к чему в удивительном противоречии хочется тянуться и неосознанно искать. Незнакомец на несколько сантиметров ниже его самого, рваные джинсы светло-голубого цвета и футболка белая. В ушах много серёжек и волосы, переливающиеся в лучах солнца, светлые и немного волнистые. Хосок любит всё красивое. А парень напротив кажется самым прекрасным, что он когда-либо видел в своей жизни. — Простите, — голос тихий, но такой приятный, немного детский. Он мурашками расходится под хосоковой кожей, холодит и греет одновременно. И всё это так странно и ново, что Хосок не может/не хочет дышать. Незнакомец устремляет голову вверх, и Хосок теряется настолько сильно, что невольно отступает на несколько шагов назад. Кожа молочного цвета, чистая и гладкая. Губы пухлые и такие же бледные (Хосоку вдруг хочется превратить их в ярко-красные). Ресницы густые, длинные, а глаза светлые и…Невидящие. Ничего.
Смотрящие насквозь, теряющиеся в своей темноте. Стёклышки. Раскрошенные алмазные дорожки, острые и абсолютно пустые внутри. Хосок давится пухом, откашливается и даже пошевелиться боится. — Я сам виноват. Остановился посередине тротуара без предупреждения. А ты… эм… — неловкий вопрос так и застывает на языке. — Слепой, да, — заканчивает вместо Хосока парень. Сразу видно, что слышать ему такие вопросы не впервой. — Нет, я не это имел в виду. Ты без трости и без собаки, — Хосок всегда думал, что без этого невидящим никак не обойтись. — Да у меня тут трабл небольшой. Трость то ли потерял, то ли кто-то забрал, не могу сказать точно. Еле выбрался из толпы и понял, что её попросту нет, — неловко улыбается незнакомец, зарываясь руками в волосы на затылке. И эта улыбка пленяет с первого взгляда. Сразу. Хосок смотрит всё это время на парня, разглядывает в наглую, наслаждается каждым неловким движением, взмахом ресниц, ветром в его волосах, каждым шорохом. Так, как он не позволил бы себе смотреть, если бы его видели. С такой страстью и огнём, что впору вызывать пожарную службу. Сейчас у него нет боязни быть застуканным. — Я Чон Хосок, — он по привычке протягивает руку для рукопожатия. — Могу провести тебя до дома, если хочешь. — Шутишь? Я уже испугался, что придётся ночевать на улице, — незнакомец улыбается, а у Хосока внутри всё скручивает, и так приятно становится, что словами не описать. Легко, будто и не жил он до этого момента. — Я Пак Чимин, рад знакомству. Хосок сам берёт его ладонь и пожимает. А потом Чимин цепляется рукой за рукав его рубашки и называет адрес. Кванджу — город большой, но Хосок здесь с детства, так что все перекрёстки и улочки знает наизусть. Они идут медленно, почти всю дорогу молчат. Хосоку нравится, что Чимин цепляется за него, словно ребёнок за подол маминого платья. А ещё Хосок не знал, что можно так много узнать о человеке по одному только молчанию. — Сколько тебе лет? — спрашивает Чимин и так красиво закусывает губу, что она немного краснеет. — Двадцать три, — Хосоку хочется к его губам пальцами притронуться, а потом поверх поцеловать. У него в этом опыта ноль из-за собственных комплексов, но с Чимином они все пропадают куда-то, потому что он ведь не видит. — Ммм, ты старше. Мне двадцать два. — Ты учишься? — глупый вопрос, потому что Чимин, вообще-то, производит впечатление умного парня. — На дистанционном обучении, — а потом опускает голову и понижает голос. — Не смотри на меня. — Я не смотрю, — тушуется Хосок. Он силится оторвать взгляд от Чимина, правда, но пока безрезультатно. Это выше его сил. — Нет, смотришь. Я чувствую. Хосок даже удивиться не может. Чимин проницательный. Хосоку кажется, что он видит гораздо больше, чем зрячие люди. Они доходят до чиминового дома слишком быстро. Чон корит себя — нужно было поводить кругами. — Ну вот, мы пришли, — Хосок не может контролировать концентрацию грусти в своём голосе. Единственное, что спасает — это знание того, что теперь он в курсе, где Чимин живёт и, скорее всего, заделается сталкером. — Спасибо. Чимин с первого раза попадает ключами в замочную скважину и почти закрывает за собой дверь. Но когда Хосок уже разворачивается уйти, робко зовёт его по имени. Хосок рассыпается на пылинки от звука своего имени, заложенного в чиминовы уста. — Не хочешь зайти на… что-нибудь? Хосок хочет, он рвётся к этому и быстро соглашается. Чимин вздыхает, кажется, от облегчения и пускает внутрь без всяких опасений.***
У Чимина везде светло и чисто. Большая гостиная, бежевый диван, стеклянный столик. Кухня маленькая, но тоже светлая. Много чашек на открытых полках. Это всё так уютно и по-семейному, что Хосоку не хочется уходить (и всемером бы сейчас не удалось его выпереть отсюда). Чимин ориентируется в собственном доме очень легко, будто видит, будто правда всё видит. Они болтают много и, кажется, становятся друзьями. Это круто, но Хосоку хочется пустить Чимина под кости свои, под слой мышц и суставов, до нервных клеток. Хосок желает стать всем для Пак Чимина. Да, вот так скоро. Только после двух часов знакомства. Поэтому он притягивает его за тонкую руку к себе и целует в губы. Только лишь прикасается, не заходя дальше, а сердце уже замирает в груди, и в ушах - ультразвук. И длится это, наверное, всего лишь три секунды, зато каких. Наверное, только ради них Хосок не порезал себе вены в начальной школе, когда его обзывали конём и уродцем всего лишь за форму головы. Наверное, только ради этих секунд он игнорировал эту гниль в чужих словах/глазах/сердцах. Только ради них он дожил до двадцати трёх. Чимин упирается руками в грудь старшего, отталкивает совсем немного и смотрит. Долго, будто видит Хосока насквозь. Чимин краснеет, опускает голову и шепчет еле слышно: — Тебе не нужен такой, как я. Я же… я… со мной будет много проблем, — а потом всхлипывает и, вопреки своим словам, прижимает ближе и обнимает сильно так, до хруста костей. Показывает, как нуждается в том, чтобы кто-то был рядом. Чтобы любил его. Не внешность, не этот красивый дом, в котором он спрятан ото всех, а его вот такого, настоящего. Хосок ничего не отвечает, гладит по голове, и, Боже, его волосы такие мягкие и приятные на ощупь. Хочется раствориться в нём, как в том самом утреннем тумане. Хочется влюбить Чимина в себя. Того старого и ранимого себя из младшей школы. Не того весельчака, делающего из себя посмешище при друзьях, высмеивая свою внешность, характер и жизнь. Хочется показать ему себя настоящего: со шрамами, изъянами, даже комплексами. Почему-то Хосок уверен, что именно Чимин поймёт и примет. Это кажется очевидным. Они обнимаются до тех пор, пока конечности не немеют, а кухню не застилает красный закатный свет. За окном сверчки стрекочут, в домах напротив зажигается свет, а у них тут первое воспоминание на двоих. Первый поцелуй и что-то тёплое и нежное внутри, и об этом совсем не хочется говорить.***
Хосок приходит к Чимину каждый день, они долго говорят о многих вещах, не пересекают невидимую черту, что очень условна, на самом деле, но всё равно существующая. Они притираются друг к другу, познают постепенно, не спеша. С расчётом на что-то длительное и серьёзное. — И ты пересмотрел все эти фильмы? — удивляется Хосок, когда Чимин показывает ему два больших ящика, забитых дисками с видео. — Да, когда я был зрячим, я всё время проводил у телевизора. — И что тебе понравилось больше всего? — Люблю фильмы про супергероев. Жаль, что я успел посмотреть только первую часть Тора. — Ты ничего не потерял, поверь мне. Остальные части довольно посредственные, — засмеялся Хосок. — Знаешь, мне так нравится твой смех, — вдруг говорит Чимин и улыбается. Хосок чувствует, как каждая частичка его тела пропитывается невероятно ярким светом. Таких людей, как Чимин, на самом деле, так мало. Их можно прировнять к чудесам света. Открытый и честный, не озлобленный на этот ужасный мир за свою судьбу, нежный и прекрасный. Хосок к нему иногда даже прикоснуться боится. Разрушить его своими внезапными желаниями и порывами. Хосок на ватных ногах подходит к младшему, касается руками бархатной кожи лица Чимина, вдыхает его прекрасный свежий аромат и прислоняется лбом ко лбу. — Чимин, ты так прекрасен. Такие люди, как ты, вообще существуют? Чимин молчит, накрывает руки Хосока своими и прикрывает глаза. Кажется, с закрытыми глазами он видит гораздо больше, чем Хосок может вообразить. Ему хочется пробраться под веки Чимина и посмотреть, на что он там смотрит, чем он там живёт, что чувствует. — Как ты лишился зрения? — Два года назад я с родителями попал в аварию. Они скончались сразу, а я отделался лишь переломами руки в трёх местах и повреждениями сетчатки. — Прости, что спросил, — Хосок поглаживает щёки Чимина, а потом притягивает к себе в объятия. — Спасибо, что спросил. Я хотел, чтобы ты знал.***
Чимин любит пробовать новую еду, даже если она совсем не вкусная, вроде червячков. Терпеть не может морепродукты. Любит гулять по вечерам, когда сумерки утопают в кронах зелёных деревьев. Пить чай, много чая: зелёного, чёрного, с лепестками, заварного, в пакетиках, фруктовый и с травами, с мятой, с корицей — полки забиты коробками из-под чая. Чимин любит дурачиться и, оказывается, прекрасно осведомлён о том, как он прекрасен. Он любит, когда Хосок лежит у него на коленях и что-то увлечённо рассказывает. Ему нравится перебирать его волосы и чувствовать, как Хосок на него смотрит. Хосоку нравится наблюдать, как Чимин читает. Как проходится тонкими пальчиками по выпуклым знакам и улыбается или щурится, в зависимости от информации, что он оттуда черпает. Хосоку нравится, как Чимин дышит: размеренно, немного медленно, как грудная клетка опускается и поднимается, словно под какой-то, ведомый ему одному, бит. Это завораживает. Чимин иногда путается в ногах и роняет тарелки, разбивая их. Хосоку нравится собирать их осколки вместе. — Ты же любишь меня? — спрашивает Чимин, когда они сидят на диване и смотрят фильм. Хосок смотрит внимательно и описывает всё, что происходит на экране, а Чимин слушает, но ничего не представляет. Вторая часть Тора действительно оказывается скучной. — Откуда ты знаешь? — Хосок смотрит на улыбку Чимина, уверенную и немного надменную. Серьёзно? Чимин и так может? — Я слышу это. — Слышишь? Как? — Знаешь, в мире, оказывается, так много разных звуков. Я этого не знал раньше, опирался только на картинку и наслаждался видимым. А потом, когда вокруг одна только темнота осталась, в окружении которой хотелось умереть, я услышал вдруг шелест и звон откуда-то. Прислушивался долго и увидел. Много разных вещей. На каком-то совершенно другом уровне своего сознания. Ведь звуки бывают не только тихими и громкими, звонкими и глухими. У них есть цвета и своя история. Обрывистые и длинные, стелющиеся и летящие. Те, которые протыкают лёгкие или те, что просто проходят мимо. Они оставляют внутри тебя неизгладимые следы, составляют для тебя новое представление об окружающем тебя мире. Мне поэтому и нравится твой голос. Он проникает в меня, я вижу его, он меня греет. Даже мысль о том, что я просто могу его слышать, уже заставляет мои щёки гореть. И поверь, у твоего голоса прекрасный переливающийся цвет. У чувств тоже есть свой собственный звук: для боли — крик, для нежности — шёпот, для безысходности — тишина. Хосок ловит эти откровения руками и чувствует, что Чимин делится своим миром с невероятной лёгкостью. Хосок этот мир беречь сам себе обещает и руками ладони Чимина перехватывает.— А у любви? Какой у неё звук? — У неё звук биения твоего сердца. И он громче, чем всё, что я слышал до этого.
Хосок смотрит в глаза Чимина, сквозь невидящий зрачок, сквозь туманность двухлетней аварии, сквозь толстые слои боли и дымку из слёз. И где-то там, за всем этим, он видит его — укрытие, построенное Чимином. И он пробирается туда руками и вытаскивает оттуда настоящего Пак Чимина. Маленького и незащищённого. Он обнимает его и обещает всегда быть рядом. И это всё одним только взглядом. Потрясающе, Чимин словно показал ему ещё один мир, о котором тот даже не догадывался. Хрупкий и сломанный, но это только на первый взгляд.— Чимин, я хочу быть с тобой. — Тогда оставайся.
Хосок целует Чимина по-настоящему. Делится своим теплом, окутывает с ног до головы и просто не отпускает. Чимин отвечает со всей страстью, цепляется руками за одежду, скулит совсем тихо. Касание языков — и уже всё перестаёт иметь значение. Одежда оказывается на полу, а на диване только голые тела и чувства. Хосок проходится руками по гладкой коже, горячей и нежной на ощупь. Языком вырисовывает узоры на груди и касается там, где ещё никто никогда не касался. Руки дрожат, Хосок совершенно не знает, как всё это сделать правильно, действуя на чисто интуитивном уровне. Всё, чего он желает, это чтобы Чимину было хорошо, чтобы он повторял его имя и безбожно краснел. Чтобы доверился ему. Хосок целует всего Чимина с ног до головы, возбуждает и зажигает бенгальским огнём. Всё это так приятно, так значимо и необходимо, что по-другому быть не может. Чимин чувствует руки Хосока везде на себе и в себе. И перед глазами уже нет темноты, там столько разных цветов переплетаются и смешиваются, там буйство красок, солнце в зените и цветение сакуры. Там рассветы и туманы, там звуки сливаются все воедино — в голос Хосока. Любимый голос, что мелодией внутри расползается и впитывается. Хосок входит одним движением до самого конца и сцеловывает крик с пухлых красных губ. В Чимине жарко и безумно тесно. Чувства накрывают с головой. Хосок теряется в его стонах, в его руках у себя на плечах и скрещённых за спиной ногах. Чимин для него самый прекрасный, самый лучший. Словно произведение искусства, он сотворён божественными силами. В висках гудит. Чимин выгибается навстречу каждому толчку и чувствует себя настолько любимым, как никогда раньше. Он прижимается ближе, кусает хосоковы плечи в экстазе, оставляет следы, чувствует всё так ярко. Хосок заражает его страстью, отдаёт ему свою энергию, показывает, как сильно он может любить, как Чимин ему нужен. Когда Хосок опрокидывает его на себя и Чимин оказывается сверху, он только припадает распухшими губами к другим таким же. Он изучает подтянутое тело Хосока руками, ногтями, языком. Хосок проникает в него всё глубже с каждым толчком, а Чимин срывает голос от любви. Он хрипит, Хосок рычит и шепчет слова любви после каждого толчка. И в эти слова невозможно не поверить. Чимин верит. Хосок приподнимается, оттягивает волосы Чимина немного больно и кусает в бьющуюся жилку на шее. Чимин стонет на последнем издыхании и изливается себе на живот, а ещё через несколько толчков чувствует внутри что-то невероятно горячее, что распаляет заново. Они обнимаются, соприкасаясь мокрыми телами. И этот момент единения настолько важен для них обоих, что время нугой вокруг них закручивается и защищает от всех внешних атак. — Побудь во мне ещё немного, — сбившимся голосом шепчет Чимин, а Хосок снова целует его, не в силах больше отпустить.***
Они просыпаются оба после полудня: счастливые и, на удивление, выспавшиеся. Просыпаться вместе с любимым человеком, желать ему доброго утра, целовать в щеку и гладить по волосам. И осознавать, что впереди у вас целая жизнь. И, несмотря на то, что Чимин не может увидеть, какая сегодня погода за окном, какого цвета постельное бельё на кровати и сотню подобных мелочей, он чувствует руки Хосока на своей талии и, видит Бог, ему этого достаточно. От приятного утра отвлекает телефонный звонок. Чимин вздыхает и нажимает на кнопку в телефоне. — Алло? Хосок в деталях наблюдает за изменениями на лице любимого. Как складка образуется между бровями, а потом как разглаживается. Как улыбка то появляется, то снова задумчивое выражение. И это как отдельная кинолента, и обязательно про любовь. — Да, да. Хорошо, я понял. Спасибо. Чимин заканчивает разговор и вдруг взвизгивает совершенно неожиданно и высоко. Словно девчонка, впервые получившая шоколад от предмета своего воздыхания. Он заваливается обратно к Хосоку на кровать, целует щёки и лоб, зацеловывает губы, а потом останавливается и произносит одними губами. — Совсем скоро я снова смогу видеть. Хосок застывает, не знает даже, или нужны слова. — Мне сказали, что подошла моя очередь на пересадку сетчатки. Донор тоже есть. — Ты не сказал, что у тебя ещё есть шанс видеть, — Хосок обнимает Чимина крепко-крепко, а у самого в груди, несмотря на то, сколько там радости и счастья, начинает что-то чернеть. — Ты не спрашивал. — Прости. — Я был пятьсот третьим в списке. Два года ждал и вот наконец, — Чимин целует ещё один раз Хосока, а потом отстраняется. — На самом деле, я мог бы сделать операцию раньше, если бы продал этот дом. Сумма как раз была бы достаточной. Но здесь жили мои родители и, несмотря на то, что он теперь мой, я не имею права его продавать. Он нравится мне. Эгоистично, не правда ли? Жить в темноте из-за какого-то дома? — Немного, — честно признаётся Хосок, а потом смеётся, потому что Чимин тыкает в него своими острыми локтями, а потом начинает щекотать. — Давай после моей операции будем жить в нём вдвоём? — набравшись смелости, предлагает Чимин. Они знают друг друга всего ничего. Несколько месяцев с натяжкой, но чувство — будто только ради этого момента и жили. Будто Чимин в той аварии выжил только ради того, чтобы в середине жаркого мая буквально врезаться в свою судьбу, будто Хосок только ради этого дня в Кванджу и родился. — Я буду ходить в универ по-настоящему, ты выпустишься в этом году и найдёшь ту работу, о которой мечтаешь. Я сделаю всё, чтобы понравиться твоим родителям. Я не хочу тебя пугать и забегать наперёд. Просто, может… когда-то… — Чимин раскраснелся и замялся,а у Хосока появилась главная причина, чтобы по-настоящему любить эту жизнь.
— Я люблю тебя, Чимини, — Хосок целует нежно и прижимает ближе к себе. — Давай так и сделаем.***
Они вместе едут в Сеул, Хосок рядом с Чимином при сдаче всех анализов и подписании всех бумаг. Он крепко держит за руку, успокаивает, обнимает и говорит, что всё будет хорошо, хотя у самого еле скрываемое волнение в руках, ногах и сердце. — Это лёгкая операция, на самом деле. Всё будет хорошо. Я проснусь и смогу увидеть тебя, — улыбается Чимин. На лице его солнечные зайчики играются, у него нежная улыбка и волосы спутанные. И весь он такой красивый, что невозможно отвести взгляда. — Не смотри на меня, — даже больничная одежда смотрится на нём потрясающе. — Я и не смотрю, — всё это похоже на сплошное дежавю. — Смотришь, я чувствую. — Ладно, раскусил. Я просто очень сильно люблю тебя, Пак Чимин, — Хосок целует его в лоб и спешит покинуть палату. Скоро его повезут в операционную. — Я… можно я признаюсь тебе после того, как пройдёт операция? — Конечно, милый.***
За окном жёлтые листья разбиваются об асфальт. Как и самооценка Хосока. Все комплексы возвращаются. А вдруг он не понравится Чимину? Вдруг Пак просто забыл, как сногсшибательно он выглядит? Он вспоминает про свои странной формы уши, про челюсти, которые так и хочется спилить, про отвратительные прозвища. Про волосы вспоминает кислотно-красные. Он сказал Чимину, что они каштановые, потому что тот как-то сказал, что ему не нравится красный цвет. Хосок так и не успел перекраситься. Рядом с Чимином не хочется быть неуверенным. Ещё больше не хочется высвобождать того дурачка из недавнего прошлого, как защитную реакцию. Хосок сгрызает ногти на руках, уродуя ногтевые пластины. Он протирает онемевшие конечности, и ему вдруг очень хочется слиться с обоями. Напряжение растёт. Чимин пойдёт в университет, по-настоящему. Заведёт много друзей, по нему будут сходить с ума, а Хосок вернётся в привычную реальность. Господи, не этого всего он хотел, когда смотрел на Чимина. Но Хосок больше всего в этом мире любит Чимина. Это же видно по нему, правда? Чимин ведь это, как и раньше, сможет почувствовать? В конце концов, это единственная мысль, которая спасает Хосока от обморочного состояния.***
Операция длится от силы час и проходит успешно. Первые четыре дня Чимин с повязкой на глазах и Хосок обхаживает его, рассказывает о том, как чуть обои не погрыз, пока операция шла. Чимин, адаптированный к темноте, всё сам делает, смеётся часто и, Боже, счастлив. В его жизни были разные периоды: когда он не хотел жить, когда всё его существование можно было назвать болью, когда вокруг не было никого и ему казалось, что он совсем скоро сойдёт с ума. Когда он заново учился шевелить рукой, чувствуя, будто она не его вовсе. Когда не мог различить людей по голосу, когда внутренние голоса скребли стенки горла и с силой сдавливали горло. Когда он не слышал собственного голоса и на ощупь заново учился жить. А теперь ему снимают повязку, и первое, что он видит — это размытый силуэт Хосока. Так ярко, что слезятся глаза. Чересчур много цветов, много света, и чувств от этого тоже много. Чимин промаргивается, смахивает дымку с глаз и видит Хосока. Он смотрит в его карие глаза, на его яркие красные, словно солнце на рассвете, волосы. Он уже знает, какими мягкими они бывают на ощупь. У Хосока в глазах столько обожания и любви. Чимин надеется, что Хосок видит теперь в его глазах то же самое. — Прости, что соврал на счёт цвета волос, — Хосок мямлит и закусывает губу. Волнуется. Боится не понравиться, боится, кажется, вообще любой реакции Чимина. Он теперь и Чимина боится, потому что у него теперь глаза насыщенно карие и осознанные. Такие красивые, утягивающие с собой на глубину под слой грунта. Глаза, которые теперь в точности смотрят на Хосока и душу вытряхивают. И там уже нет раскрошенных алмазов. Там струящиеся водопады и свежесть тёмных вод. — Я знал, что они красные. — Откуда? — Хосок вообще никогда не перестанет удивляться чиминовой проницательности. — Потому что от красного цвета исходит своя особенная энергетика. С нотками опасности. Я всегда боялся обжечься, поэтому мне не нравился этот цвет. Но теперь я его люблю. Хосок присаживается на край кровати и берёт руки Чимина в свои. — Не хочешь посмотреть на себя? — Потом. Сначала хочу на тебя насмотреться, — Чимин гладит руками лицо Хосока, смотрит неотрывно. Чон неожиданно понимает, что между ними ничего не изменилось. Он видит в глазах Чимина только своё отражение и ничего больше. — Ты такой красивый. Ты прекрасен, правда. Я тебя таким и представлял. Хосоку никогда никто такого не говорил. Как же долго он ждал от кого-нибудь этих слов. Чтобы кто-то погладил его спину и сказал, что он неплохо выглядит, что всё в порядке. А сейчас это говорит не просто кто-нибудь, а Пак Чимин — человек, которого Хосок любит безумно сильно. Хосок верит каждому его слову. Хосок теперь будет любить себя очень сильно. Сильнее только Чимина. Хосок целует Чимина долго и страстно, пока губы не опухают и дыхание в конец не сбивается. Чимин отказывается его от себя отстранять. Разве что отдирать вместе с кожей. Хосок обнимает сильно, утыкается носом в шею, в то место, где ещё виднеется слабый след от его укуса. — Спасибо, что принял меня. — А разве могло быть иначе? Я ведь люблю тебя. Очень сильно, — Чимин руками похлопывает Хосока по спине, а потом его глаза расширяются в удивлении, потому что он слышит надрывные всхлипы старшего. — Ты что, плачешь? — Это от любви, — всхлипывает Хосок и снова тянется за поцелуем. Хосок и не знал, что способен так плакать от любви.