Они ведь друзья.
***
— Как, простите, это называется? - Джинён присаживается на стул напротив лысого мужчины в очках и белом халате. Тот внимательно вчитывается в карту больного, или делает вид, что внимательно, и то и дело хмурится. — Ханахаки,- коротко, но ясно отвечает врач унылым басом, а затем переключает всё внимание на своего пациента,- Цветы внутри тебя растут. Анемоны. Те ещё подонки: многолетние, цветут быстро. И бутоны у них крупные. Влюбился ты не в того человека. «Анемоны. У Джебома на подоконнике росли анемоны. Красивые такие, белые, с чёрными сердцевинами. Как глаза, ей богу. А пахли... Даже на языке сахар чувствовался. Его любимые цветы.» — В см... Что? Я? Влюбился? - Пак сжимает в руках свой пиджак, подскакивая с места. «Как же всё это не вовремя», думается ему, «Сессия, родители.» — А с этим можно что-нибудь сделать? - недоверчиво спрашивает парень таким голосом, будто он в чём-то провинился. Хотя вины его здесь вовсе нет. Он же просто человек. Все влюбляются и страдают от неразделённой любви. Всё нормально, - У кого-нибудь в этом городе, да хотя бы в этой стране есть этот самый... Да как его там? Хана... Ханахерь. — Да. Операция. Но после неё ты лишишься всех чувств, котор... — А не медицинским путём? - обрывает на полуслове, скручивая тёмную ткань, совсем не заботясь о том, как он будет разглаживать мятый рукав, - Есть же другой выход? — Человек должен полюбить тебя в ответ,- заключает мужчина, разводя руками. Его лицо не выражает совершенно никаких эмоций. Будто ему и в самом деле всё равно. У него на кону жизни сотен, а в кабинете выкабенивается какой-то подросток. Врач хватается за подлокотники своего кресла и поднимается с места, проходя вдоль стены к шкафу с препаратами,- Ничем другим не поможешь. Мне жаль. Хлопок двери - всё, что слышит специалист. Ни «спасибо» тебе, ни «до свидания». Пак слишком зол и расстроен, чтобы вести себя подобающе студенту юридического университета. Вся хвалёная дисциплина лучшего ученика на потоке улетела коту под хвост вместе с глупым «мне жаль». Никому нихера не жаль. Всё, что они могут - оставить человека один на один со своей проблемой. И им абсолютно наплевать на то, что человек, которого любишь ты, вовсе не хочет быть с тобой.***
В комнате бардак. Ужасный. Будто в окно забрался сам Тасманский Дьявол из мультиков «Looney Tunes» в поисках цыплёнка. Джинён всхлипывает, цепляясь за мокрый воротник футболки, и вновь содрогается в приступе кашля, давясь лепестками и слезами. Они так и лезут, словно внутри не один чёртов цветок, а целая оранжерея, забитая белыми анемонами до самого потолка. — Ну почему!? Почему-почему-почему!? - он резко отрывается спиной от матраса, бросая подушку в угол, хватается за волосы на висках и падает обратно на кровать, накрываясь с головой, ревниво подбирая окровавленные лепестки, пряча между листами книги. Стук в дверь отвлекает его от бесполезного занятия. Он садится, просит войти, хотя в глубине души он жалеет об этом, думая, что, возможно, там за дверью, Джебом. В конце концов, это и его комната тоже, но ввиду болезни Джинёна, он переехал в комнату Ёнджэ. По крайней мере, он должен был быть там. Где он на самом деле - Пак не знал. Он не выходил из комнаты уже несколько дней. Однако, в проёме появляется светлая голова и Джинён облегчённо вздыхает. — Я разбудил тебя? Извини, хён,- в комнату проскальзывает Марк, осматриваясь вокруг, а затем присаживается рядом с Паком, заглядывая за его спину. Блондин закусывает губу и кивает на книгу, что должна была лежать под подушкой. Но подушка в другом конце помещения. — Что читаешь? - он берёт мягкий переплёт в руки, несмотря на протесты младшего, читая название. «Ночь, когда я поинтересовался, как ты поживаешь». Туан раскрывает на первой же странице, утыкаясь взглядом в мятый белый бутон, запачканный засохшими пятнами металлической жидкости,- Это же не просто простуда, да, Нён? — Твою мать, Иен,- парень вырывает книжку обратно, пихая её под кровать. Он смотрит на друга зверем, но жмурится, начиная истошно кашлять. Марк хлопает его по спине, немного облегчая страдания младшего. Тот качает головой из стороны в сторону,- Ханахаки - не та болезнь, которую можно вылечить леденцами, сиропами и спреями. Остальные об этом узнали не сразу, но стали догадываться - кое-кто халтурил, заметая следы. Но без помощи Джинён не остался, в конце концов, не кричать же о его проблемах на каждом углу? «Джебом ничего не узнает, Нён» - говорил ему каждый. И он охотно верил.Потому что все приняли его тайну.
***
Было что-то в том, как он прошёл в комнату, молчаливо и небрежно посмотрел на безобразие, в которое превратился его лучший друг. Тёмные шторы, которые он, когда-то, сам выбирал, разъезжаются по карнизу в разные стороны, но форточка остается закрытой. Морозный воздух не пойдёт на пользу парню, одетому в футболку и шорты. Три недели пролетели незаметно для них обоих: Джебом прощупывал почву в другом университете, куда планировал перевести его отец, а Джинён спал сутками напролёт, прерываясь лишь на приступы кашля и приёмы пищи. Парни всячески пытались вытаскивать его из кровати: приманивали едой, звали на прогулку, да даже искупать и поменять постельное бельё предлагали - он отказывался. Пришлось идти у него на поводу - оставлять еду на полу и исчезать из комнаты, словно тут их никогда и не было. Выходил он лишь по ночам, когда нужно было в уборную. На этом всё и заканчивалось. — Эй,- Джебом садится на край матраса, расталкивая парнишку, пока тот не оборачивается. Губы Има трогает грустная улыбка. Он хватает младшего за плечо, притягивая к себе, чтобы разгладить взъерошенные волосы и спрятать чужую голову где-то среди складок своей серой толстовки, явно не подходящей ему по размеру,- Пойдём, пройдёмся? В ответ на сдавленный стон сопротивления, старший смеется, поглаживая друга по спине, а затем вытягивает из пут грязных простыней и утаскивает в душ, где заставляет залезть в проточную воду под его присмотром. Он сидит на унитазе, вчитываясь в состав зубной пасты, пока маленькую комнату, стены которой облицованы бледно-жёлтым кафелем, заполняет тягучий густой пар. Джинён залезает в дымящийся кипяток прямо в трусах, погружается под воду с головой, выпуская воздух через нос. Он в воде, головой под водой, руками на поверхности, цепляется за скользкие бортики, боясь утонуть и исчезнуть навсегда. Джебом сидит на корточках у ванной, положив подбородок на свои руки, сложенные на тёплом кафеле, и смотрит как Пак выныривает из-под толщи воды, бешено хватая ртом воздух, откашливая мешающие цветы. Он не выплёвывает их - глотает, не желая объясняться перед старшим. От судорожного дыхания дёргается грудная клетка, в ребро бьёт сердце, грозясь сломать кости. — Всё хорошо, - говорит Джейби, когда Джинён дотягивается до него и сжимает ворот футболки руками. Чужие руки сушат полотенцем его мокрые волосы, устраивая на голове настоящий беспорядок. Всё, что видит сейчас Джинён - острые лисьи глаза и родинки-близнецы над одним из них, заразная улыбка, откликающаяся тихим смехом. Чёлка лезет в лицо, щекочет нос, заставляя чихать несколько раз подряд. Но лучше чихать, пусть лучше сердце останавливается на долю секунды, заставляя почувствовать, каково это - быть мёртвым. Лучше умереть на долю секунды, чем умирать долго и мучительно, надрывая глотку в попытке избавиться от прилипшего к стенке трахеи лепестка. Пак вздрагивает, неожиданно для себя втягивая воздух носом и замирает. — Ты любишь анемоны, Бом? - вопрос совершенно внезапный и неуместный, но Им не подаёт виду, лишь усмехаясь, продолжая зарываться пятернёй в мокрые волосы парня. Он отвечает «да, конечно, ты же и без меня это знаешь». Знает. Слишком хорошо знает, в очередной раз убеждаясь в своей беспомощности. Безысходности. Надо же. Угодило влюбиться в лучшего друга. Пальцы ловко снуют от петли к петле, просовывая в них белые пуговицы клетчатой рубашки. Джебом пугающе хорошо справляется с ролью няньки. Он поправляет воротник Джинёна, хлопая его по груди, из-за чего тот отзывается сдавленным кашлем, а затем извиняется, говоря, что не подумал, прежде чем сделать. За уши заправляется нить маски, на плечи ложится вес осеннего пальто. До него доносится звук собачки, проскользившей по молнии, а затем щелчки кнопок. Он готов выйти на улицу. Впервые, за последний месяц. Пак, словно ребёнок, который только учится ходить, цепляется за руку старшего, переступая порог многоэтажки. Свежий воздух, ослепляющие лучи и шум городской жизни сбивает с толку. Но Им тянет его вперед, заставляя сделать пару шагов, и отворачивает от по-осеннему белого солнца. Голые ветки отбрасывают причудливые тени прямо под ноги, шаркающие по сухому асфальту. Носок кроссовка упорно подталкивает камень вперёд, пока тот не отскакивает в сторону, где его встречает ботинок Джебома, возвращая на привычную орбиту. Джинён смеется, потому что старший не рассчитал силу - галька улетает под лавку, теряясь среди низкой желтеющей травы. Свежесть наполняет воспалённые лёгкие, тревожа нежные стебли злосчастных цветов, и те начинают царапать слизистую - Пак морщится и просит Джебома посадить его на скамейку, чтобы тот смог согнуться пополам, а затем ещё пополам, и ещё, и ещёещёещё, пока не превратится в пульсирующую точку сплошной боли.Ему это уже осточертело. Поскорее бы это всё закончилось.
— Всё в порядке, Нён? Может, зря я тебя вытащил, а? - Пак затыкает его собственной рукой, совсем не брезгуя, ведь язык старшего случайно прошелся по его пальцам и ладони. Ничего страшного в этом нет. Потому что они слишком долго знают друг друга. Потому что однажды Джебом держал его язык, когда у младшего был приступ. Потому что однажды Джебом прыгнул за ним в реку, чтобы спасти, хотя сам плавать не умел. Потому что однажды Джебом позволил ему влюбиться в себя и погибнуть. Сначала морально, а теперь и физически. — Заткнись, Джебом. Просто заткнись. Нет ничего в этой жизни, что ты бы сделал за «зря»,- Джинён говорит на полном серьёзе, щуря и без того узкие глаза. Значит ли это, что он готов принять смерть от его... Нет, не его. Точнее... Да, рук, но в ментальном плане? Он готов. Потому что Джебом его лучший друг. Если бы старший попросил Джинёна убить его - он бы, не раздумывая, выстрелил. А затем прикончил бы и себя, потому что без Има ему здесь делать нечего. — Нён... Эй,- парень убирает ладонь от своих губ, протягивая руку к щеке младшего, стирая скатившуюся по бледной коже слезу. Когда он успел дать слабину? Почему именно сейчас? Неужели ему это было настолько необходимо? Джинён снимает с лица маску, на которой пятном расплывается кровь, вперемешку со слюной и мятыми лепестками,- Чт... Нет. Я знал, что всё не просто так. Но кто? Джинён! Пак встаёт со скамьи, оставляя Джебома позади. Он вовсе не обязан отвечать на поставленный вопрос. Лучше промолчать, чем бросать слова на ветер и бездумно врать. Джинён не такой. Пусть лучше Им сам строит теории и раздумывает над чужой проблемой. Младший устал и ему нужен отдых. Собственные лёгкие слишком тяжёлые, чтобы спокойно прогуливаться среди морозных потоков стеклянного воздуха.Слишком тяжёлые, чтобы оставаться в четырёх стенах душной комнаты общежития.
Слишком тяжёлые, чтобы оставаться без присмотра.
***
Телефонный звонок разрезает тишину, единственным спутником которой был писк аппарата. Джинён неохотно разлепляет сонные веки, цепляясь за ореол света на потолке, и протягивает руку к прикроватной тумбе. Кто мог звонить ему в такое позднее время, зная, что в жить ему осталось всего ничего. Неделя? Сутки? Одна ночь? Джинён стремительно терял в весе, так как есть обычную пищу не мог - глотка была под завязку забита цветами. Он поднёс телефон к уху даже не взглянув на номер. Просто принял вызов и замолчал. Тихое сопение и шум машин в динамике заставил немного напрячься, но в тот же момент, когда он захотел сбросить, на том конце провода прошептали тихое «Джинён?». — Да? - ответил парень, приподнимаясь на локте и принимая сидячее положение, из-за чего в лёгких снова появилась тяжесть. Пак залился кашлем, выблёвывая несколько бутонов подряд - раскрытых и нет - без разбору. Они лезли из его рта, царапая глотку. Несколько секунд, и на белоснежной простыне появился рисунок, который наверняка бы сошел за шедевр очередного художника-абстракциониста. — Это больно? - Джебом говорит тихо, почти мурлычет, заботясь о том, чтобы не резать слух своему лучшему другу. В конце концов, где бы он ни был, он всегда заботился о нём. С самой первой встречи в коридоре начальной школы - деревянный солдатик, которого у Джинёна нагло выкрал противный Шин Хосок, стал неким талисманом их дружбы. Дружбы до гроба. В прямом и переносном смысле. — Нет. Уже нет. Всё в порядке, хён,- он нагло врёт, утирая кровь с уголка губ и морщится, от того, как сильно садит горло. Схватившись за угол простыни, он дёргает его вверх, скидывая цветы на пол. Джинён чувствует, как ненависть к этому растению заполняет его. От бессилия хочется рвать и метать. Реветь. Но не сейчас. — Тогда хорошо,- Пак готов поспорить, что старший улыбнулся, и улыбается сам. Самой грустной улыбкой, что только есть у него в ассортименте. Он ещё никогда не чувствовал себя так паршиво,- Я хотел спросить, как ты... — В половину пятого утра? - Джинён прерывает его, оборачиваясь на табло электронных часов, которые высвечивают «4:27» изжелта-оранжевым цветом. Прошло почти два месяца с их последней встречи в том проклятом парке. Казалось, их дружбе конец - Джебом выпал из жизни Пака целиком и полностью, будто его никогда и не существовало. О его присутствии напоминали только проросшие ростки его чёртового цветка, ставшего причиной страшных мучений. — О, чёрт. Точно. Часовые пояса... Я разбудил тебя? - оба смеются, понимая абсурдность сложившейся ситуации, но младший говорит «нет». Потому что, когда бы Им не позвонил, Джинён всегда был рад его слышать. — Ты так и не признался ей? — Нет,- Пак вздыхает, глядя в окно, за которым живёт большой город. Неоновые вывески кричат о новинках, заманивают посетителей в рестораны, клубы, бары. В небе без единой звезды устало сверкает красный огонёк самолёта. За окном его палаты - жизнь. Ему её прожить не дано,- Слышал, она осела в маленьком городе, у чёрта на куличиках. Такой, где все друг друга знают, и от этого жутко. Нашла работу, вышла замуж,- он мечтательно растягивает слова, вместе с растущей на его лице улыбкой. Пробует их на вкус, примеряя на себе. — Знаешь... - Джебом втягивает носом воздух, словно собираясь с мыслями, а затем резко выдыхает, словно смеясь. И он действительно смеется. Сдавленно и так неловко, что у Пака сердце сжимается, - Я скоро стану отцом. Джинён чувствует, как цветы распускаются где-то внизу трахеи, щекоча слизистую и затрудняя дыхание. Он кашляет, прочищая горло, но тут же заливается в приступе. Стебель не пускает белый бутон дальше, тот застревает у гланд и всё - ни туда, ни сюда. Пак засовывает пальцы в рот, хватаясь за лепестки и тянет, зажмурившись. Лёгкое подрагивает внутри грудной клетки, но стебель рвётся, вырываясь наружу со сгустком крови на листьях. — Это здорово, Бом,- отдышавшись, говорит младший, осматривая причину возможной асфиксии,- Назови ребёнка в мою честь, а? — Ты там умирать собрался? - его воодушевление сходит на "нет", когда он понимает, что сморозил,- Извини. — Человек жив, пока о нём помнят,- замечает парень, ложась на спину, утопая головой в мягкой подушке. Каждый вздох даётся всё сложнее и сложнее, будто он под водой. Ему страшно, но он один. Поделиться своими кошмарами не с кем,- Мы ещё увидимся. Я не дам себя в обиду. — Точно? — Обещаю,- искренняя ложь во спасение и ничего более,- До встречи, Лим Джебом. Послышался прерывистый вздох и Им что-то прошептал, сбрасывая вызов. Младший кусает губу, убирает телефон на место и закрывает глаза. На внутренней стороне век цветными взрывами фейерверков мелькают пятна, голову сдавливают невидимые тиски давления из-за недостатка кислорода, но он даже не пытается вздохнуть глубже. Руки находят иглу в вене, которая заменяет парню завтрак, обед и ужин, пытаются отсоединить её, но в итоге рвут зелёные вены, проступающие сквозь бледную, тонкую, как газета, кожу. Именно так Джинён и исчез из жизни Джебома. Без лишних слов. Но с монотонным писком кардиографа.***
Джебом проходит по зелёному газону коротко-стриженной травы, только начавшей свой рост после долгой белёсой зимы, отморозившей слабые корешки. Его шаги мягкие, совсем тихие, по сравнению с семенящими, быстрыми, похожими на бег, шажочками, не справляющимися с мягкой землей под ногами. Иму приходится взять ребёнка на руки, отчего малыш смеется, утыкаясь в сгиб шеи своего отца, обнимая обеими руками и затихая, накручивая на палец отросшие волосы на затылке. — Ну, Нён. Это не место для игр,- шепчет мужчина, продолжая свой путь, поглаживая мальчика по спине. У него идентичные родинки на левом веке и такой же заразительный смех, как и у старшего. Ему совсем немного лет, несколько дней назад исполнилось три, а кажется, будто с его рождения прошла вечность. Им тяжело вздыхает, останавливаясь у монолитной плиты с аккуратными насечками, и опускает ребёнка на землю. Тот сразу же цепляется за штанину Джебома, неотрывно глядя на улыбающегося ему парня. Рисунок на граните не передаёт всех эмоций: нет морщинок-лучиков вокруг глаз, нет едва заметных ямочек на щеках. Всё не то. Джебом всё ещё не верит.«Пак Джинён, 24 года.» «Умирать — ужасно скучное и тягостное занятие.»
— Привет, дружище,- хрипит Им, водружая руку на холодный камень, и улыбается,- Давно не виделись. Невысокая насыпь заросла цветами - на их тонких стеблях первые бутоны. Они расцветут и станут похожи на глаза, которые когда-то смотрели на Джебома с неподдельным интересом, пока тот рассказывал сюжет очередной книги, такие глубокие, проникновенные, влюблённые. Как жаль, что раньше он этого не замечал. А сейчас... Сейчас уже поздно было что-то менять. Ребёнок отпускает плотную ткань джинсов, делая неуверенный шаг к плите, касаясь ладошкой выцарапанных в граните инициалов. — Почему его зовут, как меня? — Это тебя зовут, как его. Он был моим другом. Точнее, он до сих пор мой друг. Лучший друг,- Им улыбается, опуская голову. Пара глаз напротив бегает по лицу, цепляясь за слезу, медленно стекающую по щеке. Малыш выпячивает нижнюю губу, убирая руки от камня. Ему правда интересно, почему он, другой Джинён, вызывает у его отца такие эмоции. Даже лёжа под землей, молчаливо улыбаясь с ледяной поверхности. Джебом заливается в приступе кашля, прикрывая рот рукой. Его лёгкие содрогаются, с хрипом избавляясь от инородного тела, которое приземляется на ладонь. Белый бутон окроплен красной жидкостью. Он мнёт его меж пальцев, раскрывая лепестки, из-под которых на него смотрит чёрная сердцевина, как у цветов под его ногами. Весенний ветер проходится по темным волосам, взъерошивая их, забирается под пальто; разгоняет тучи, чтобы тёплые лучи наконец коснулись мокрой щеки без зазрения совести. Семнадцать лет, а затем ещё четыре, прежде чем рассказать о своих чувствах. Но оно того стоило. Ведь сейчас ему уже всё равно. Но всё это время он ждал их встречи. — Прощай, Джинён,- на выдохе говорит Джейби, укладывая окровавленный бутон на массивную плиту. Челюсти сжимаются, заставляя желваки играть, пальцы сильнее впиваются в холодный камень. Ветер в последний раз проходится по оголённой шее, солнце вновь прячется за тяжёлыми свинцовыми тучами,- Увидимся в следующей жизни. Им поднимает сына на руки и отворачивается от счастливого лица. Лёгкие сдавливает от расцветающего в них белого анемона. Такой тяжёлый и противный, несмотря на всю его красоту. Красоту неразделённой любви. Он слишком поздно понял. Если бы кто-нибудь сказал ему раньше. Если бы раскрыл тайну, которую Джинён унёс с собой в могилу; которую закопал в своём саду Марк, вместе с белыми цветами; которую скрыл за нежной акварелью Югём в своей картине; которую заглушают мягкие аккорды симфонии Ёнджэ; отголосок которой переплетён с сюжетом романа Джексона; которую Бэмбэм сжёг вместе с доказательствами против убийцы. Смог бы он что-нибудь исправить? Мальчик на руках Джебома обхватывает крепкую шею и прижимается ближе, поднимая взгляд на раскрывшийся бутон иссиня-белого, необычайно чистого цветка, завораживающего своей убийственной красотой. Именно из-за красоты чьи-то тонкие пальцы срывают его под самыми лепестками. Улыбка трогает по-детски пухлые губы ребёнка и он машет рукой присевшему рядом с надгробием парню, за ухом которого расцветший анемон.Семнадцать лет, а затем ещё четыре, чтобы понять.
Чувства всегда были взаимными.
***