***
Не самый приятный скрежет стиснутых зубов раздаётся подобно какому-то оглушающему грохоту в пронизанной насквозь тишиной комнате. Периодически бархатное, распалённое дыхание слетает с губ черноглазого некогда вампира, но оно тут же растворяется в этой звенящей тишине, подобно тончайшему запаху, растворяющемуся среди оживлённого движения улиц. Ладони короля вампиров с неистовой яростью, клокочущей буквально в каждой жилке, сжимают подлокотники кресла, глаза сильнейшего из основателей горят бешеным огнём ненависти и презрения, а в давно умершем сердце зарождается жажда растерзать, жажда уничтожить и изорвать на части. Урд Джиллес ненавидит тот момент, когда позволил прошлому одержать над ним верх… – Твоя кровь становится только слаще от той бешеной ярости, что ты ко мне испытываешь, Урд, – шею пронзает мимолётная боль в очередной раз, вынуждая чуть зажмуриться и лишь сильнее впиться пальцами в кожаную ткань кресла. У людей ведь было такое выражение. Если ты ненавидишь – значит, тебя победили. Второй пропускает тот момент, тот мимолётный миг боли, когда собственные клыки до крови пронзают собственные губы, когда собственная кровь течёт по собственному лицу, когда собственные капли падают на собственные ключицы. Когда собственный мир вновь замкнулся на цвете собственных глаз. В какой-то миг Риг отрывается от истерзанной шеи кровного брата, поднимаясь с колен блондина и устремляя взгляд на текущую и оставляющую свои следы кровь. Некогда такой же Второй Основатель возвышается над сидящим в кресле вампиром, прослеживая взглядом за каждой стекающей, подобно плодам граната, каплей. И лишь на миг Урду кажется, что во взгляде ненавистного родственника зажигается истинный огонь. И что он видит его. Видит истинное лицо своего брата. Видит настоящего Рига Стаффорда. Но огонь гаснет. Черноглазый вампир склоняется над королём России, плавно, почти невесомо касается напряжённых ладоней, ведёт вверх по рукам, опускается сам на колени аристократа, не сводит взгляда со стекающих по шее и подбородку алых капель, и останавливается на глазах. С самой первой их встречи в глазах Урда Джиллеса не горело и не жило ничего. Они были ледяными и всегда одинаково бесстрастными. Его голос всегда был пугающе ровным и невыносимо равнодушным. Каждое движение было до странного точным, и ни малейшего колебания не проскальзывало в его действиях. Точность. Расчётливость. Холодность. Безразличие. Равнодушие. Это маска или настоящий Урд Джиллес? Жизнь – это его настоящее желание или лишь навеянные кем-то убеждения? У него есть убеждения? Он вообще существует? Неизвестно. Словно новый эксперимент. Очередной опыт, но без малейшего прогресса. Как же он раздражает. С куда большим остервенением Риг Стаффорд впивается ещё довольно острыми клыками в уже истерзанную плоть. Но на этот раз бывший вампир куда сильнее прокусывает слегка пораненные губы Второго, буквально истязая их, с жадностью вбирая стекающие капли крови. Урд лишь с горящей алым пламенем в глазах ненавистью смотрит в безграничную бездну напротив. Рука в перчатке непроизвольно запутывается в чёрных, как смоль, волосах, с остервенением их сжимая пальцами. Губы нещадно саднят, шеей практически невозможно пошевелить, но Джиллес умудряется с силой оторвать от себя своего непутёвого брата, успев заметить промелькнувший растерянный взгляд явно не ожидавшего такой дерзости вампира. – Достаточно, Риг Стаффорд. Не забывайся, ты в моих владениях, – ледяной взгляд истинного короля, стальной голос, неожиданно будто рассёкший саму тишину всей комнаты, и всё ещё с силой удерживающая ладонь в волосах. Это и есть настоящий Урд Джиллес? Ледяной король, но с алым пламенем ненависти в давно погибшем сердце? Ха-ха, это и впрямь великий опыт. Это и впрямь непревзойдённый эксперимент. И улыбка, вызванная неожиданным приступом ненависти к ожившему с новыми силами некогда близкому брату по крови, расцветает на губах Рига Стаффорда. Если ненавидишь – значит, тебя победили. И рука сама по себе тянется к галстуку из плотной ткани, стягивая его. Под ледяной взгляд когда-то родного брата, пальцы чуть сбивчиво, но не менее стремительно расстёгивают сжимающий горло воротник, обнажая собственную шею. Признавать поражение слишком трудно для того, кто привык всеми возможными способами изворачиваться, лишь бы сохранить себе жизнь. Кто привык каждого встречного использовать в качестве собственной выгоды, лишь бы узнать желаемое. Забавно, даже его сын унаследовал этот нелепый и одновременно полезный «талант». И, тем не менее, он не может это использовать против чёртового брата по крови. Просто потому, что Урд Джиллес никогда не даст никому увидеть себя. И кто ещё из них – «вода»? Риг даже боли толком не чувствует. Проникновение острых, вампирских клыков ощущается лишь лёгким покалыванием. А вот кровь, мгновенно хлынувшая из раны, чувствуется слишком горячей, создавая непревзойдённый контраст с холодным телом. Но скоро этот контраст исчезает, оставляя лишь всепоглощающее, всеразрушающее пламя, захватившее не только тело, но буквально и уже давным-давно тлеющие остатки души вампира. Урд не знает пощады. Он совершенно не заботится о боли, до безобразного грубо сжимая и натягивая чёрные волосы. Он до хруста в костях сжимает запястье, с бессердечной ненавистью оставляя на нём тёмно-синие следы от собственной хватки. Он безжалостно, ни капли не жалея уже истерзанное многочисленными опытами тело, оставляет на шее глубокие следы от собственных клыков. Урд Джиллес – ледяной король, которого Риг Стаффорд возненавидел от невозможности победить. Но лишь всё та же совершенно бесцветная улыбка играет на губах черноглазого безумца. И лишь всё тот же ледяной блеск отражается в алых глазах лорда вампиров.***
Урд совершенно прозрачным, направленным будто сквозь весь реальный и заживший в своём темпе мир, взглядом смотрит в окно. Он всегда, с того самого рокового момента, когда он взглянул на всё совершенно иным, абсолютно алым взглядом, мечтал лишь одного. Он мечтал лишь возродить этот мир. Мир, полный золотого света. Этот невероятный, столь любимый им когда-то мир, наполненный жизнью и теплом, светом и любовью. Он мечтал вновь увидеть именно этот мир. Мир, который он когда-то давно погубил и разрушил собственными руками. Мир, который из-за его чрезмерного любопытства пал во мрак. Мир, который по его вине окрасился в этот глубокий цвет крови. Мир, который он уничтожил. Это счастливый мир, полный золотого света, стал не более, чем обликом бездны наяву. По его вине. И этот мир возродился. Как и всегда было, весь мир так и остался подобен фениксу. Даже сгорая, он возрождается вновь из пепла. Возрождается, горя новым светом, живя новой жизнью, дыша новым воздухом. Он возрождается. И Второй Основатель вновь видел этот мир. Этот мир, который был так любим им, когда он был ещё человеком. И… – Ты и вправду думаешь, что являешься миротворцем, будучи тем ещё порождением хаоса? Насмешливый, с толикой сомнения голос вырывает главу совета из его собственных мыслей, вынуждая обернуться к собеседнику, вальяжно прислонившемуся поясницей к столу. На вампире нет чёрного пиджака, и потому алые капли, подобно расшитым узорам, до безобразия отчётливо выделяются на белоснежной рубашке. Эти следы – единственное отличие от его обычного облика, что раздражает лишь сильнее. Даже ухмылка та же. Урд хмурится лишь сильнее, непроницаемым взглядом алых глаз скользя по всему телу своего брата. Но ни капли ненависти нет в его глазах. Лорд вампиров абсолютно равнодушен, лишь непоколебимое безразличие застыло буквально в самой сущности сильнейшего из вампиров. И лишь единственное, что не вписывается в обыкновенный облик непоколебимого Второго Основателя, - это прокусанные до крови губы и запёкшиеся следы крови на шее, но без лишних намёков скрытые жилеткой. Как же это раздражает. – Россия – мой собственный мир, - Урд довольно изящным движением вновь закрепляет золотистую, под цвет его волос, брошь на рубашке. – Может, я и порождение хаоса, но разрушениям я предпочту спокойную жизнь. Люди счастливы, их мир процветает. Большее не нужно никому – ни вампирам, ни человеческим созданиям. Риг с неистовым желанием хотел бы рассмеяться над этими словами, брошенными тем, кто по самому понятию только не может ничего создавать, кто способен лишь убивать, не давая взамен никакой жизни и процветания, да вот только порывы смеха так и застряли сгустившимся комком где-то в горле, едва взгляд двух чёрных бездн упал на смеющихся за окном людей. Они счастливы. Никаких тревог в глазах. Их совершенно не беспокоит случившаяся пару лет назад катастрофа. Их совершенно не тяготит жизнь под началом вампирской аристократии. Неужели, даже соблюдая все законы их мнимого Отца, Урд исполнил собственное желание? Неужели этот мир, полный золотого света – и есть истинное желание нынешнего короля вампиров? Стаффорд переводит несколько невидящий взгляд на кровного брата, в нелепой и очередной провальной попытке увидеть настоящего Урда Джиллеса. Того самого вампира, который стал для него чёртовым экспериментом, результатов которого он так и не узнал даже спустя две тысячи лет. Урд равнодушно встречается со взглядом своего собеседника, но не может ничего прочитать в этой бесцветной воде. Ничего, кроме какой-то всеобъемлющей пустоты, кроме безграничного сомнения и какой-то, промелькнувшей лишь на мгновение, растерянности. Верно. Смотря в мутную воду, ты видишь собственное отражение. Но это отражение искажено, и даже вороша и колебля эту загрязнённую гладь, ты не сотрёшь это искажение. Джиллес понимает одну простую истину, но совершенно не хочет её принимать. И лишь ради попытки развеять собственные сомнения, он подходит к брату, легко касается его шеи, плавно ведя вверх, почти как делал сам Риг этой же ночью. И лишь ради попытки потревожить эту вечно непоколебимую гладь, Урд легко, почти невесомо касается щеки вампира, неотрывно смотря в глаза. Его алые глаза совершенно не меняют своего выражения. В эту мутную воду даже невозможно заглянуть. Этот ледяной взгляд пронизывает не только этот мир, он проходит сквозь него. Эта бездна не отражает тебя, она сразу позволяет увидеть в себе твоё собственное искажение. Это бесстрастие невозможно уничтожить. Это вечное искажение невозможно стереть из мира просто так. В этом случае ты можешь лишь ненавидеть. Ненавидеть за то, что так и не сумел понять. Ненавидеть за то, что так и не сумел увидеть. Если ты ненавидишь – значит, тебя победили. – Будет лучше, если мы не будем мешать друг другу. Слова, отточенной сталью резанувшие по тому, что когда-то звалось сердцем, нанесли удар сильнее и глубже, чем все ранения от неудачных опытов до этого. Привыкший каждого одарять улыбкой, насквозь пропитанной ложью и фальшью, Риг Стаффорд неожиданно содрогнулся. Давным-давно забытое чувство обиды, одиночества, чувство, что тебя оттолкнули, вновь отбросили назад, чувство, что ты совершенно один, – всё буквально бурным потоком воды обрушилось на забывшего банальные эмоции вампира. – Как пожелаешь, брат, – несменная улыбка и ничего не выражающий взгляд. Всё та же вода, всё то же до омерзения ненавистное искажение. И ничего не изменилось. И не изменится уже никогда. Урд даже не стал оборачиваться, тем же прозрачным и бесстрастным взглядом смотря в окно. Шокированный голос прислуги, совершенно не ожидавшей увидеть в резиденции кого-то постороннего, донёсся до слуха вампира своеобразным эхом. Бьющий в глаза ослепительный свет совершенно не опалял, напротив – он был исцелением. В конце концов, только этот золотой мир и есть истинный лик всего. Только этот мир, полный золотого света – и есть истинное отражение. Ненависть способна исказить даже этот золотой свет, и именно эта ненависть исказила весь остальной мир, возрождённый после катастрофы. Вот почему мир куда лучше вечного хаоса. Вот почему истинное желание короля вампиров – тихая и спокойная жизнь каждого живого существа. Поэтому, будет лучше, если мы не будем мешать друг другу, брат.