Один день из жизни мачо.

— Пидорас ёбаный!.. – брызгая слюной, орал тощий маргинал, стоя на подножке автобуса, и костлявыми немытыми руками цепляясь за поручень, чтобы не выпасть на улицу. Андрей невольно покосился на поручень – ребристый пластик отошёл, и исцарапанный металл тускло блестел, почти скрытый жирной грязью. «Прямо как хуй, после пятнадцатичасовой ебли, и сперма присохла» — невпопад подумал Андрей, двумя пальцами вытер капли слюней с щеки, и поднял мутный взгляд на захлёбывающегося от злости и праведного гнева маргинала. Маргинал невольно притих – росту в Андрее было «всего» метр восемьдесят, а телосложение скорее худощавое, но не бывает хиляков с такими плечами и запястьями шириной в пехотную лопатку, а уж запястья-то маргинал рассмотреть успел ну очень подробно. — Не ёбаный. Пока. – Андрей говорил с расстановкой, как гвозди вбивал в сучковатую доску, — Но ты можешь сойти. Сейчас. И – помочь. И Андрей широко улыбнулся, отчего его вообщем-то интеллигентное лицо исказила отвратительная ухмылка. Маргинал ещё секунду думал, явно прикидывая, не пнуть ли в это лицо, и не юркнуть ли в автобус, но — не решился. Двери закрылись, маргинал невнятно проорал что-то про «Я тя ещё найду, пидр!» и его лицо скрылось за бликами на мутном стекле. Андрей расхохотался, он почти десять минут, взяв этого задохлика за выдающийся кадычок тремя пальцами и глядя под ноги, другими тремя пальцами нежно мял член и мошонку этому придурку. Развлекался. А бедный «марг», потел, хрипел и дёргался, но боялся даже руку оттолкнуть, и как привязанный вперился глазами в те пальцы, что бесчинствовали внизу. Андрей не торопился, мял и тискал основательно, под конец – то есть остановки через три – «марг» возбудился, в штанах стало тесно, яйца как кивающий нефтяной насос закачались вверх-вниз, и Андрею захотелось поцеловать это убогое угрёбище, взасос. Так. Чтобы помутнели эти бегающие глазки, чтобы кадычок задёргался как голубь в грубых руках, чтобы ноги подкосились и тело привалившись к стене, чуть сползло… Но всему хорошему бывает конец – и он отпустил сначала вполне приличный член, а потом и горло, и не поднимая головы сделал два шага к открытым дверям. И тут «марг» понял, что его грязно изнасиловали прямо на виду у всех. И набычил свою честь бредовыми понятиями, полез разбираться. «Дурашка» — почти ласково подумал тогда Андрей, — «Молчал бы лучше, и не узнал бы никто». Вот так и поддерживаются легенды, что «к пидору только жопой повернись – и готово, тут же сзади пристроится!» — без всякого раскаянья думал Андрей, шагая по лужам. Он любил осень, любил лужи, которые, можно переходить в его любимых ботинках, любил слякоть в воздухе и терпкие как тёрн, горячие струи запаха пота, выплёскивающиеся из-за воротников бюджетников и студентов, любил тощие задницы и испуганные взгляды, любил наступать своими семьюдесятью шестью на ногу какого-нибудь красавца, «грозы всех девок» и задирать его, глупого петушка, а потом, единожды вдарив под дых, хватать за гениталии и цедя угрозы, держать их, сжав в тугой шар, млея, как потом, в тишине и одиночестве своей комнаты, от воспоминаний член будет чуть ныть от притока крови, и дрочить его руками будет бесполезно, и только неравномерно подрезанный вдоль резиновый шланг и вазелин могли немного помочь. Но только немного, потом всё равно приходилось одеваться и тащиться через пять домов к Васе. Вася был тёплый, податливый, тонко покрикивал, когда Андрей вбивал в него свой, и тут же бежал в душ, а ещё боялся «чтобы мама не узнала» — не отец, заметьте, а мама, — и всегда сопротивлялся, когда ему запихивали что-нибудь в анус, ну, в смысле не натуральное. Андрей не прислушивался к жалобам этого нюни, называя его Омлет, и пару раз драл его прямо на кухне, пока родители Омлета смотрели какой-то сериал в комнате; он бы и в туалете его драл, но там всегда воняло, а этого Андрей не любил. Даже странно, что запах немытых подмышек или промежности ему нравился, запах подсохших слюней на члене тоже, а вот говно… Хотя говно, оно говно и есть. А Омлет – омлет. Слабое подражание левой руки. Но никого ближе не жило, и приходилось мериться с родителями, нытьём и невозможностью выебать его по-взрослому, до треска и крови на ногах. На работе было скучно. Как всегда нашлась записка от Леночки – тощая дурра с лошадиным лицом, и печально обвисшими сиськами; как-то на корпоративе, сдерживаясь из последних сил, глядя как пятеро идиотов танцуют кан-кан, под руководством психологички, «снимают социальные барьеры» блять, «между сотрудниками», он чтобы хоть немного отвлечься, подцепил эту козу драную на медляк, и не сдеживаясь тёрся об неё, и через её голову жадно вглядываясь в подсвеченных цветомузыкой парней, что снимали юбки за сценой. Коза решила, что это всё из-за её тощих ножек, и немного помусолив подбородок и нижнюю губу – выше не хватало роста – сама потащила Андрея в пустую комнату, а ему тогда насрать было, лишь бы кому-нибудь засадить, хоть куда… От спермы уже яйца ныли, как от удара, вот и вышло, что драл он её, сначала посадив тощей жопой на стол, разработал подсохщую от неупотребления щель, всю в редких, неумело подбритых волосах, потом развернул её и подтолкнув к креслу, поставил на колени и для разгона засадив в дрожащие коричневые губки, чуть двигая тазом, поводил членом по той самой точке Же, чтобы Леночка, сучка тупая, никчёмная, возбудилась и не сопротивлялась, когда её потом почти час драли в очко. Кончил тогда так, что порвал кожу на спинке кресла и сорвал себе три ногтя. Очнулся на полу, болела задница, спина и дико болел затылок, наверное приложился, когда упал назад. Леночка пыталась встать, что-то лепеча и прикрывая попку неумело ладошкой. Ножки у неё тряслись. Как и губы. И те и те. «Заебал козу» — лениво ворохнулось у него тогда в голове, — «Как бы заяву не накатала, что изнасиловали». Но, плюнув, вышел в зал, и жахнул водки с кем-то из мужиков, а потом накрыл вермутом, залакировал пивом и всё куда-то унеслось. Назавтра Леночка ходила печально-задумчивая, но заговаривать не пыталась, и Андрей уже было решил, что – пронесло, однако же через неделю на столе нашлась записка, зовущая на чай. Записка улетела в мусор, но через неделю, в пятницу нашлась следующая, потом ещё и ещё. До обеда было всего два события – позвонил старый знакомый, он ему тогда порвал очко, но долбил и долбил, пьянея от ощущений, наблюдая, как капли крови ползут к простыне, и железной хваткой придерживая дёргающееся тело, так вот «тело» хоть и сбежало тогда, как оказалось «от обалдения», сейчас снова готово попробовать «насадиться на его грозный хуй». Об этом стоило подумать. Вторым событием был секс с начальником. Скучный, унылый, с придыханием и частыми остановками. Ни страсти ни фантазии. Выслушивая всё, что накопилось, Андрею только и оставалось, что не прозевать момент, когда можно будет бодро вякнуть «всё принято, всё учту Николайниколаич, всё сделаю» и слинять. В обед стоял на ступеньках, курил, глядя на проходящих мимо, размышляя как кого было бы интереснее поиметь, и где удобнее и прикольнее их было бы подловить. Так, дроча мозгом, отсидел ещё несколько часов, до вечера, автоматически заполняя и подправляя накопившиеся за неделю бумаги. В клубешнике было душно, в центре танцпола крутились штук пять сучек, виляя жопами, а вокруг них вились типа самцы, принимая типа мужественные позы. Было скучно, а на то, чтобы нажраться не было денег – цены в баре кусались. Безуспешно попытавшись подцепить богатенькую глупую сучку лет под сорок, с бугрящейся жировыми складками жопкой и манерно пришибленным выражением глазок – вот ведь сучка, хотела чтобы её сняли, да ещё и не за её бабло – Андрей угрюмо вилял бёдрами где-то под стробоскопом. В ушах гудело, сзади крутилась какая-то мокрощёлка, типа случайно задевая то по спине, то по заднице. Идиотка. Андрей чувствовал, что ещё немного и эта дурра своего добьётся, он выведет её на воздух и разработает её в духовку, придержав, и приглушив, чтоб не орала. Или тупо кончит в рот, секунд за двадцать – что-то задрало всё. Но тут выпитое перед клубом пиво надавило на клапан, и пришлось отвлечься и раздвигая парочки, двинутся в сортир. Там оказалось тише, мигали лампы и кто-то громко пыхтел в крайней кабинке. "То ли запор, то ли в рот ебут..." — мелькнула мысль. Уроды. Настроение совсем испортилось, и поссав и вымыв руки, Андрей постоял, размышляя, что бы такое сделать, и не придумав ничего оригинального, с полупрыжка, пробил по дверце крайней кабинки с ноги. За дверцей ахнули, вскрикнули, и вдруг заорали. «Прикусил хуец-то, пидор!» — в восторге подумал Андрей и хлопнув дверью выхода, бесшумно скользнул в соседнюю кабинку, спустил штаны и поборов брезгливость, сел на стульчак, и принялся типа набирать эсемеску. Раздались спотыкающиеся шаги, оханье и невнятные постанывания. Посидев ещё пару минут, и спустив воду, Андрей вышел, застёгивая штаны, и с удовлетворением и деланным изумлением уставился на двух пидорасиков, у одного весь рот был в крови, а второй силился рассмотреть свои яйца, постанывая и бумажной салфеточкой силясь унять кровь, капающую на джинсики со стразиками. «Не повезло вам, пацаны!» — громко сказал Андрей, — «Надо было в жопу!», и вышел, хохоча. Настроение улучшилось, и мимоходом ущипнув двух трясущихся на танцполе тёлок за задницы, пробился в центр и начал зажигать. Тут в тему поставили тугую и жёсткую композицию, из «Сумерек» — за что продюсеров стоило раскритиковать в анал без вазелина, и в поощрение и в назидание – зал дёрнулся, малолетки стали изображать то, что им казалось крутым и прикольным, то есть дёргались как ДЦПешники, и воняли носками, но Андрею было насрать – он любил танцевать, любил двигаться. От его скупых, но точных движений, толпа чуть раздалась, все инстинктивно расступились, боясь попасть под то, что только выглядело танцем, а на деле было ударами, без выброса руки или ноги. Почти десять лет малоизвестной школы кунг-фу давали о себе знать – когда Андрей заводился, его сторонились даже патентованные гопники, попасть под раздачу не хотел никто. Немного сбросив пар, и покачиваясь в такт медляку, обняв самого себя руками за плечи, так что со стороны выглядело уютно и вызывающе, Андрей как кот, из-под прикрытых век искал жертву. Трое-четверо тёлок старательно делают вид, что они случайно казались рядом, и двое прилизанных мальчиков тоже «просто танцуют». «Просто – это жопа!» — так всегда говорил тот, первый парень, что лишил Андрея невинности. Называть его по имени Андрей так и не смог, даже про себя называя просто «первым». Сквозь толпу протолкнулся ещё один пацан. Натурал, что ли? Больше пялится на ту, тёмненькую, справа. Чем-то он напоминал того, «первого». Андрей знал, что это самообман, но жёсткий стояк и бурный оргазм до обморока успешно помогали забыть об этом. Протянув руку, он провёл чёрненькой по спине, от шеи до задницы. Она обернулась, поощрительно прищурилась, и шагнула ближе. Натурал недобро покосился на Андрея, и попытался встать между ними. Парочка они, что ли?.. Мстит своему самчику за измену на стороне?.. А, плевать!.. Андрей перехватил потную ладошку чёрненькой, и как репку за ботву вытянул на себя, прижимая и обвивая рукой почти наполовину – благо сравнительные размеры позволяли. Натурал ошарашено замер, не зная, что предпринять, а Андрей, глядя на него, чуть присел, протащив всё тело и руки по чёрненькой вниз, а потом вверх, так, что она задышала и попыталась отстраниться, но руки её не очень слушались. Потираясь об неё бугром на джинцах, Андрей накрыл ладонью её вполне годную попку и слегка прищемил пальцами ягодичную мышцу. Чёрненькая вздрогнула, и натурал не выдержал, рванулся, схватил за руку, принялся что-то орать, неслышное за рёвом басов. Андрей спокойно отстранился, приобнял его за плечи, проревел в ухо: «Какие проблемы! Пойдём выйдем!» и повёл спотыкающегося натурала к туалету. В туалете никого не было, а натурал что-то лепетал, пытаясь сохранить лицо, но Андрей не собирался лишаться удовольствия – как всегда, тычок полусжатой ладонью под дых, захват члена и мошонки и горла, и перемещение деморализованного тела в кабинку. Парень дёргался, и даже пытался орать, но Андрей – опыт не пропьёшь! – не зря поставил его лицом в угол, расставил ему ноги пошире, и наступил на голень изнутри, придерживая выкрученную руку за головой. Парень был распят, и мог только ныть, пока его лапали, тискали, шептали на ухо какой он петушок, и кончали на спину. Удар в почку напоследок, ласковое похлопывание по попке, и – вуаля, вечер удался. Но клуб придётся сменить. В четвёртом клубе Андрей понял – что-то он не то выпил. Позади были два гомика, сосавшие как пылесосы, тёлка с сиськами и разработанным очком, оставившая номер телефона, и какой-то «золотой мальчик» с пачкой тысячных, поставивший засос на шее, и угостивший каким-то коктелем. Вот этот-то коктель сейчас и взбунтовал все кишки. Комок подступал к горлу, а «золотой» тёрся задницей и млел, сука. Андрей думал, не выблевать ли самому, там могло быть легче, но тут в кишках что-то завозилось, и уже изрядно распухший от газов кишечник заныл настойчивей. «Золотой» что-то почувствовал, и неуклюже развернулся, ткнув локтем в диафрагму, которую Андрей расслабил, чтобы хоть немного снять резь. Блин! Бууу-э-э-э! Поток рвоты ударил «золотому» в лицо, окатил спину, залился под рубашечку, забрызгал штанины. От них, замерших столбами, во все стороны шарахнулись. «Блять, МУДАК!» — заорал прямо в лицо «золотому» Андрей, имея в виду и себя, и его, и вообще. «Золотой» всхлипнул, лицо его подёргивалось от рвущихся эмоций, и вдруг слёзы брызнули из его глаз, он зашатался и закрывшись руками, убежал. Андрей облегчёно вздохнул – больше не тошнило – и заржав, пошёл в туалет. В спину ему оглядывались. Умываясь перед зеркалом, он прочел надпись губной помадой на стене: «Я – МАЧО», и заржал, от переполнявших чувств. День удался.