lebenstrieb

– ты прямо сияешь, – с ухмылкой подмечает донён, доставая из-под стойки банку с измельчённым шоколадом, и чону наконец сводит взгляд с выключенного в столь ранний час телевизора, отражающего убранство почти пустой кофейни, и улыбается куда-то вниз. – наверное, но, – он спохватывается достаточно быстро, что не таким нелепым дураком знакомые привыкли его видеть, опирается на стойку уверенно и смотрит донёну прямо в глаза. – не так, как ты каждый день своей жизни. донён коротко смеётся, и чону остаётся собой доволен. сияние, о котором все постоянно ему говорят, – едва ли десятая доля от всего того, что полыхает внутри, но делиться ощущениями ему ни с кем не хочется, поэтому молча слушать чужие догадки – всё, на что он оказывается в последнее время способен. люди на это реагируют как-то странно, говорят – «сам не свой», и сначала это даже задевает, хотя прежде он точно без поиска глубинного смысла ответил бы на такое чем-то почти остроумным, мол, свой собственный побольше любого из вас, но сейчас – стоит смотреть правде в глаза. – вижу тебя всё реже и уже начал беспокоиться, – донён выводит спираль из взбитых сливок на обоих напитках и поднимает голову, глядя на чону снова. – теперь понимаю, в чём дело, – он кивает в сторону сидящего к ним спиной лукаса, параллельно завершая заказ финальным штрихом – посыпкой из шоколада. – но ты забегай или пиши, ладно? живёшь же рядом, идти не долго. – да, конечно, – чону остаётся только кивнуть и скорее схватиться за стаканчики, чтобы их унести, пока донён не решил расспросить, как его дела и чем он занимается нынче – всё это сложно и ощущается неприятно, поэтому только ставя какао на стол в добрых пятнадцати метрах от кассы чону возвращается в зону комфорта. он, конечно, любит донёна по-своему, но сейчас всё некстати, очень. – это тебе. – спасибо. лукас откладывает в сторону телефон и садится на стуле поудобнее. – это был твой друг? – учились вместе. он хороший. он сдвигает к себе один из стаканов и прикладывается к содержимому. почему-то чону казалось раньше, что они с донёном уже знакомы, но, судя по всему, нет; возможно, дело в том, что в случае лукаса ему вообще почему-то кажется всё время, что с ним знаком каждый второй, но на деле всё оказывается не так (хотя кто тогда расписывал ему перед их знакомством, давя на больные точки, какой лукас интересный, сердечный, общительный, да и вообще золотой человек? он сам?). – здесь всегда так пусто? как они зарабатывают? – студенты набегут через полчаса, ближе к началу учебного дня, мы рано пришли. я хочу успеть уйти до этого. может, это делал минхён, раз не донён. минхёновы социальные навыки – самая загадочная из загадок, потому что каким-то образом без особого рвения быть всегда в центре внимания (и заводить друзей среди других студентов в принципе, потому что, по его собственным словам, ему и с одним чону было вполне себе ок) он знал всех и каждого по имени что в университете, что на спонтанных тусовках, куда они периодически таскались и где добрая половина людей в итоге не имела никакого отношения к их универу. да кто бы это ни делал, не так важно; в своих рассказах он не преувеличил нисколько. – выглядит красиво. мне даже стыдно это пить, – в противовес своим словам лукас наклоняется к стакану и съедает с верхушки взбитых сливок самую шоколадную часть. – я всегда брал обычный кофе, кому-то надо было рассказать мне о такой штуке раньше. чону возводит глаза к потолку и измученно вздыхает. эта непосредственность – одна из первых черт в списке вещей, заставляющих его чувствовать чувства, и тут каждый раз как первый. слишком контрастно с тем, что он привык видеть, слишком нелегально для парня с такой аурой. – если тебе нравится, – чону давит в себе желание прямо сейчас купить домой кофемашину, но у него и денег-то нет, не считая тех, которые раз в месяц высылают родители. – можем зайти сюда ещё как-нибудь. «можем пойти куда угодно, сделать что захочешь, я вообще на всё согласен, пока ты смотришь на меня так», – думает чону, глядя, как лукас согласно кивает и, возвращаясь к сливкам, пытается пластиковой чайной ложкой построить из них башню. от одной только мысли, что он прекрасно знает, что у чону в голове, и при этом на людях может вести себя совершенно спокойно, словно они просто случайно встретились тут рядом, на улице, на пути по своим делам, чону становится труднее дышать. одно дело – очевидность этого факта, когда они наедине, а другое – когда вот так, в общественных местах, под чьими-то случайными взглядами или, что хуже, готовя почву для разговоров между знакомыми; «а ты видел, что чону_ // я слышал, он с_ // с каких пор они успели_?» – всё может быть на сколько угодно правдой, но того, чтобы кто-то ещё её знал, всё равно необъяснимо не хочется. даже если и можно сказать, что «он с», то это – слишком важно, чтобы произносили вслух даже они сами. – блин, нет, – чону чувствует, как дверь за его спиной задевает колокольчик над входом, ещё до того, как тот издаёт этот странный, булькающий звон, который когда-то казался ему приятным. он оборачивается, когда с той стороны коротко обдаёт порывом холодного ветра: на пороге, отряхиваясь от снега, топчется незнакомая парочка, но чону всё равно тут же цепляется за свой стакан и всем видом выражает желание уйти. во времена студенчества он в в пару глотков мог допить что угодно, потому что постоянно куда-то опаздывал, но сейчас у них в запасе – бесконечность часов, бежать по каким-то делам не нужно, если того не требуют личные загоны, а напитки, продающиеся здесь, заслуживают участи лучшей, чем быть залитыми в один подход, как лекарство. – нам пора. – и куда мы? – лукас отрывает взгляд от какао не торопясь. его башня заваливается набок и тонет одновременно, так что отвлекать его от дела даже не то чтобы стыдно. краткий анализ ситуации на дорогах показывает, что их проблема в том, что это не будний день, чтобы гулять по хотя бы относительно пустым улицам района или поехать куда-то, чтобы развлечься, а чёртова суббота, когда на улицы вылезают все, кому не лень. – ко мне. чону больше не смотрит на вошедших, потому что отчего-то боится снова столкнуться с болтающим с ними на кассе донёном взглядом; пока лукас одевается, он поглядывает то в свой стакан, то на улицу за стеклом: температура в городе в последнее время аномально низкая, но, конечно, только не сегодня, когда они наконец решили куда-то выбраться. чону думает: взять какао в эстетичных круглых чашках было бы атмосфернее, но хорошо, что он додумался попросить на вынос. они сбегают из кофейни, позорно не прощаясь. оправдание лукаса – они с тем парнем не знакомы даже, а у чону нет никаких оправданий – ему просто хочется уйти как можно незаметнее и скорее, и проще это сделать сейчас, пока донён занят. а раньше он бы растолкал очередь из десяти человек, чтобы не быть потерянным. раньше он бы заодно написал минхёну, сказал, что не виделись долго, надо исправить. назначил бы встречу в этом же месте или, может, просто сразу наведался в свою альма-матер, чтобы увидеть всех однокурсников, каждый из которых прежде был ему по-своему дорог. но теперь лукас сжимает его покрасневшую от холода свободную руку. может, это тэён тогда рассказывал про него? не то чтобы они когда-то были шибко близки, но до того, как чону резко отчислился, озадачив всех внезапностью решения, тэён всегда готов был помочь ему, будь то вливание в коллектив на первых порах или поиск того, с кем можно взаимосписывать на экзаменах. тэён всегда был отличным старостой. они все были отличными, но все остались позади, потому что тот, о положительности кого ходило так много легенд, оказался чуть лучше. – тебе домой ничего не нужно? – лукас показывает на минимаркет, рядом с которым они проходят. – нет, у меня всё есть, – с облаком пара выдыхает чону. его первая же ассоциация с актуальностью и двусмысленностью этой фразы – настолько слащавая, что ему самому становится смешно. теперь каждое слово звучит так, словно в нём есть какой-то глубокий философский подтекст. хотя две стороны есть у каждой монеты. квартира чону – невзрачные окна в середине одной из соседствующих со старым корпусом университета посеревших многоэтажек. он столько раз описывал маршрут знакомым, что большинство их знало его наизусть: через дорогу, сквозь детскую площадку, свернуть рядом с двухметровой фигурой муммина, найти четвёртый подъезд, а там седьмой этаж, вторая дверь слева, заходите в любое время, – но в итоге среди десятка приглашённых за год проживания как-то получилось так, что единственным гостем в ней стал и продолжал периодически бывать только лукас, а позже то, что у других по странному стечению обстоятельств никогда не было возможности даже заглянуть, стало удобным: вторую щётку в ванной не приходилось прятать, а ещё подушку в постели – как-то оправдывать. разве что если бы родители решили наведаться в гости, но даже они ограничивались дежурными звонками и ежемесячным внесением арендной платы. – тебе не пора им сказать, что ты бросил учёбу? – спрашивает лукас, когда они заходят в лифт. обдумывание правильного ответа занимает у чону всё то время, что они едут наверх. и только после второго поворота ключа в замке своей двери он оборачивается: – мне много чего надо им сказать. но не сейчас, – и тянет лукаса к себе за воротник. пустой стаканчик от какао он едва успевает оставить на стоящей при входе тумбе; лукас швыряет свой в урну через всю кухню, отрываясь от поцелуя всего на секунду, пока вжимает чону в стену тёмного коридора. кто из его друзей ещё мог так? он еле находит молнию на чужой куртке, хотя должен был бы уже давно привыкнуть, и дёргает её вниз, стараясь не терять лёгкий кофейный привкус лукасовых губ. разнообразие – это интересно, в следующий раз они могут попробовать тот тыквенно-пряничный латте, о котором столько разговоров, или, чёрт возьми, что угодно ещё. чону скидывает на пол парку и чувствует, как холодные пальцы сразу пробираются под его худи и ведут вверх по тут же отзывающемуся на знакомые движения телу, пока сам он цепляется за плечи лукаса, пытаясь быть так близко, как это вообще возможно. зрачки напротив – vantablack, бесконечная, неизмеримая тьма. если б видел кто – они поняли бы, почему лишний раз чону предпочитает оставаться дома. а пока все те, с кем он зачем-то позволял себе об этом заговорить, повторяли одно и то же: сидеть в квартире круглосуточно – чистой воды безумие, поэтому тему всегда приходилось оборачивать в шутку. «затворник» – и чтобы он? естественно, нет, всё не так, это недопонимание. университет оставлен ради работы, ни в чём не нужна помощь, если что – он обратится. (когда долго смотришь в бездну, бездна тоже—) кажется, к безумию он становится ближе каждый миг, что они проводят вместе. кто бы ни шептал чону прямо в черепную коробку всё время те слухи, это началось именно из-за него в ту самую точку на отрезке времени, где они – никак не связанные между собой люди, просто иногда оказывающиеся одновременно на квартирах у общих знакомых, и где лукас – не кто-то близкий, а постоянно мелькающее перед глазами напоминание – идеал существует и, судя по рассказам других, он даже по характеру запредельно классный парень. так бывает часто: общие компании, случайные пересечения, встречающиеся взгляды, короткое замыкание в голове, опрометчивое желание знать больше, чем дают и чем стоило бы, а потом – прыжок в омут, где либо сразу на дно, либо ещё есть шанс выбраться, если кто поможет. чону не знал, к кому обратиться, и в итоге не стал раздумывать над этим в принципе; остальные люди быстро превратились в простые куски фанеры. зачем ему кто-то ещё, если. эта влюблённость не разрасталась изнутри крошечными цветками, она накатила вся сразу волной болезненной безнадёжности с дрейфующими в толще воды осколками разбитых бутылок. и всё не могло быть хорошо, потому что чону загадал его не задувая свечи на праздничном торте и не глядя на дождь из падающих звёзд; всё было отвратительно и грязно, по отношению к нему так до чёрта неправильно, что в подобном даже не признаются людям, чьё мнение хоть сколько-нибудь важно. такие вещи в принципе не проворачивают с теми, чьё расположение надеются заслужить, но вышло так, что чону был в настроении шагнуть в пропасть. кто-то сказал ему тогда, на той вечеринке, где он в очередной раз сверлил взглядом чужой профиль с видом самого злого и одновременно обречённого на планете земля человека: «я помогу», и добавил: «но тебе придётся заплатить». пока под звуки громкой музыки даже не смотрящий в его сторону лукас трепался с кем-то другим, чону, заливавшему в себя для смелости реки жгущего нутро алкоголя, было уже всё равно, чем именно. в смазанном воспоминании о том моменте: сразу за его глупой горькой шуткой – серьёзное «тела не котируются», а вскоре после – темнота, которую гораздо позже, чем хотелось бы, озарило робким огнём. не вдаваясь в подробности, он всё равно согласился. «привет, мы не встречались раньше?» и какой бы ни была цена, одна эта фраза всего стоила. пускай если б чону умел ждать, всё сложилось бы гораздо лучше. в конце ему сказали – всё сработает чисто, проблем не будет, они оба предрасположены и могли бы и сами, хотя гораздо позже, но не так работает эта контора. никто не будет предупреждать клиентов заранее, что они двигались в верном направлении. оплата взымается за время и сэкономленные нервные клетки. всё справедливо. «они могли бы и сами, хотя гораздо позже»; а по факту – уже тем вечером чону впервые увидел чужой тяжёлый взгляд в прихожей чьей-то квартиры, почувствовал горячее дыхание в шею, когда никаких посторонних больше не осталось и близко, и его единственное желание, в тот момент один-в-один повторявшее озвученное парой часов ранее, – « (в обмен на что угодно) я х о ч у е г о », – исполнилось до странного просто. лукас определённо стал другим уже тогда, но проблема в том, что чону не знал его изначально. ему рассказывали, какой он хороший, и чону слишком быстро принял версию, что что-то ещё быть обязано, на самом деле ничего идеального не бывает. за то время, что они провели вместе, это перестало пугать, перестало чувствоваться так остро, как раньше; сердце чону на куски рвёт его огромная, заглушающая все остальные эмоции любовь, что теперь контролирует каждое движение. есть? спать? только ради поддержания жизни, чтобы продлить ещё на какое-то время это ощущение от погружения ко второму кругу ада, куда выбранный им путь ведёт его так верно. – хочешь в кино ночью? – чону упирается в руку щекой и смотрит на лукаса в упор; от неловкости, которую на первых порах он испытывал, в звенящей пустоте рассудка осталось только эхо бесполезных воспоминаний; кроме одного единственного чувства для него в принципе нет ничего больше во всей вселенной, к чему ограничиваться одним своим телом. лукас видит его насквозь, и можно было бы сказать, что они благодаря времени так друг к другу притёрлись, что ни за что больше не стыдно, но всё чуть проще, на самом деле, и не настолько романтично. лукас не хочет в кино. он хочет только забрать его душу, съесть пока ещё бьющееся сердце, которое принадлежит ему безраздельно и за которое чону уже нисколько не отвечает. не потому, что лукас плохой, просто его суть такова, что. ничего хорошего он не сделает просто так; у всего есть своя цена. чону знает условия договора. и, несмотря на это, чону – уже не просто болезненно зависим: он обречён без единого шанса на спасение, даже при том, что понимает, куда всё катится и как с этим можно бороться. тот яд, что раньше принимал ежедневно по капле или двум, маленькими порциями, чтобы дать организму привыкнуть, теперь он хлещет большими кружками – теми, что со взбитыми сливками и узором из шоколадной пыли поверх так похожего на какао напитка. он был предупреждён, что однажды себя потеряет, но не мог представить прежде, что сам будет желать этого так сильно. – хочу. эмоций у лукаса, когда они наедине – как у коматозника, но чону и не ждёт чего-то большего. он мог бы сказать ему кивнуть или улыбнуться, как делают обычно люди, но это ни к чему: его восторг от этого простого, пустого и предсказуемого «хочу» можно сравнить с тем, как дарит радость маленькой девочке красивая пластиковая кукла. за неё можно говорить, можно ставить её туда, куда захочется – хоть запереть в стенах такого же идеального кукольного дома, ей под стать, хоть таскать в любые места, куда душа пожелает, показывая всем, кто случайно наткнётся взглядом – смотрите, это принадлежит мне. у чону необходимость в показухе отпала слишком быстро, чтобы этим наслаждаться. но игра ему нравится, хотя задумка плоха, лоск дорогостоящих декораций померк, и они слишком очевидно сделаны из папье-маше, старых тряпок и кусков ржавых металлических пластин, а дом, в котором они разыгрывают своё представление, охвачен бушующим пламенем за закрытыми занавесками. он улыбается сам, не ожидая ничего в ответ, хотя всё равно смотрит на губы лукаса выжидающе. – я проверю расписание сеансов. и добавляет слишком очевидное для них обоих: – мы уже скоро, я почти всё. когда именно настанет тот самый момент – неясно. заставлять ждать себя долго не хочется, но и отпускать возможность быть с лукасом рядом нет никаких сил; если первичное и самое главное человеческое свойство – это инстинкт самосохранения, то чону со своими приоритетами тоже далёк сейчас от статуса человека. – не обижайся, что я медлю, хорошо? лукас поднимается, – фоном со стены, где недавно начали облезать обои, на пол падает несколько кусков бетонной крошки, – и целует его в лоб. – не торопись. мне нравится. и люди были правы. он – сам не свой, только не теперь. чону хотел бы спросить: «а ты вообще настоящий он?», но все ответы – уже в его голове. «а ты действительно хочешь это з       н             а                   т                         ь                               ?»