* * *
Безликая тень, мелькнув в узком переулке, вышла на главную улицу города. Человек не увидел ничего нового: всё тот же грязный и серый Париж, всё те же бездушные и жестокие люди, всё тот же неприятный ушам гул, всё те же зловонные запахи. В следующее мгновение тень покинула темноту, поддалась вперед, и губительный свет превратил серую оболочку в молодого парня в чёрной мантии, с натянутым на голову капюшоном. Юноша шёл быстро, почти не оглядываясь по сторонам. Он не хотел снова увидеть те пустые и всепожирающие глаза, поэтому смотрел себе под ноги, совершенно не поднимая свой взор на многолюдную улицу города. Парень желал побыстрей оказаться в баре, где его поджидал ещё один стаканчик спиртного и очередной человек, из которого можно высосать всю душу, чтобы избавиться от своей боли. Дверь паба открылась, и юноша быстро вошёл внутрь. Людей здесь было поменьше, да и их взгляды вовсе не были осуждающими — они были опьяненными, гипнотизирующими. По коже пробежался табун мурашек, когда все взоры были устремлены на парня, до сих пор стоящего у двери. После длительного осмотра люди продолжили заниматься своими делами: пить и разговаривать о жизни с собеседниками, если они вообще были. А парень медленно зашагал к стойке, приземлился на деревянный стул, искоса поглядывая на остальных посетителей. Снова он увидел в их бездушных глазах отвращение и презрение, снова увидел безразличие и холод. Даже горячительные напитки не помогли им избавиться от этой чрезмерной жестокости. Женщины вульгарно смеялись, сидя на коленках у мужчин, а те в свою очередь вовсю лапали своих спутниц, угощая дам алкоголем. Невыносимый гул и пьяные речи вызывали отвращение у парня, поэтому он сам выпил горячительный напиток, чтобы как-то снять накопившееся напряжение. Он ненавидел каждого, кто сидел в этом пабе, ненавидел даже людей, находящихся за пределами заведения, потому что был особенным, был гением, которого приняли за сумасшедшего. Общество отвергло такого урода, а юноша в свою очередь отторгнул и их, полностью закрывая своё сердце. Жестокость — это всё, на что способен нынешний мир. Они били, издевались, оскорбляли, относились как к скотине, а он был всего лишь гением, который имел колоссальный талант. Это часто происходило в обществе: люди начинали завидовать мастерству, и единственное для них правильное решение в такой ситуации — это травля и унижение. Они убивали в нём этот талант своими колкими словами, рукоприкладством и насмешками, а внутри их всех выворачивало наизнанку от накопившейся желчи. Люди наносили маленькие удары по сердцу, такие, вроде бы, крохотные, но настолько сильные, что орган ненароком останавливался. И в душе образовывались чёрные дыры, которые высасывали всё живое из организма, постепенно разрушая человека. А людям что? — Они радовались, ликовали оттого, что такой талант гибнет, такой гений стерт с лица Земли. Настолько обречены, настолько сгнили внутри, что пытаются затоптать своими грязными ногами красивые цветки доброты и жизни, которые распускаются каждую весну. И дальше уничтожали, растоптали и его, этот красивый, приятно пахнущий человеческий цветок, совсем не жалея сил. И он погиб, издох, и прозрачный его сок поблескивал на свету, превращаясь в отвратительное кроваво-алое месиво. Но кто из них знал, что маленький одуванчик вновь распустится и станет не милым и пушистым, а превратится в растение, которое само начнет истреблять поганых людей?... Их ничтожность так смешила, их невежество, и глупость так умиляла, что парень ненароком улыбнулся, взглянув на посетителей паба вновь. Они совершенно не подозревали о том, что сегодня их души уйдут в мир иной, и кто-то будет давиться их невидимой сгнившей оболочкой и тухлой плотью. Парень ощущал себя хищником, волком, который вышёл на охоту. И до чего же ему нравилось наблюдать за ничего не подозревающими жертвами-овцами, которые спокойно что-то жевали и распивали алкоголь. Он глазами тщательно осматривал каждого, а нос постоянно слышал всё новые и новые запахи. Через пять минут юноша наткнулся на совершенно иной аромат, который раньше нигде не встречал. Парень повернул голову и увидел молодого человека, сидящего за столиком. Его иссиня-черные волосы закрывали широкий лоб и немного поблескивали в полумраке, взгляд фиалковых раскосых глаз был направлен на болезненно-бледные руки. Он смотрел на худые пальцы и ухмылялся. В его потухших зрачках юноша увидел отчаяние и разочарование, увидел, что маленький огонек души медленно угасал, и молодой человек знал об этом, знал о своей слабости и нагло усмехался ей в лицо, разрешая темноте полностью завладеть его душой и разумом. А какой от него исходил запах… Его собственный аромат был невероятным: цветочные нотки украшал чуть приторный сладковатый запах мускуса, бергамота и гвоздики, но особенно ярко было выражено благовоние фиалок. А ещё от него легонько разило запахом гнили, как будто смерть наступала ему на пятки и своим дыханием омрачала весь сложившийся портрет. Этот парень был единственным в пабе, кто пах именно так сладко и желанно. От остальных воняло рыбой, мясом, алкоголем или вовсе пахло протухшей человеческой плотью. Иногда только молодой человек в мантии слышал запах яблок, лаванды или слив, но исходили такие ароматы только от девушек, и то вдобавок они пахли грязью и тухлятиной. Он давно заметил, что каждый пахнет так, как его душа. Если человек добрый, то и запах свежий, неважно чей. А если человек злой, коварный, жестокий и наглый, то от него просто разит помоями. Парень умел различать благоухание и вонь, но его самые любимые ароматы были совершенно другими, нежели у людей. Например, ему по душе запахи земли, камня, капли дождя, древесины и моря. Также для него не были отвратительными запахи животных и других, менее благоухающих растений. Важно, чтобы человек не пах тухлятиной, или чем-то ещё ужасным. Вот от того парня веяло только смертью, а в остальном он был прекрасным, просто божественным. Юноша в мантии увидел в нём себя, увидел, что он тоже не похож на здешних жителей. Они оба — единственные люди в Париже, которые отличались от местных. «Может, поэтому меня и травили за то, что я не такой, как снаружи, так и внутри?» Юноша в мантии встал и направился прямиком к тому столику, за которым сидела его потенциальная жертва. Он медленно подошёл к стулу, а через секунды две на него смотрела удивленная пара глаз. «Он пахнет, как фиалка, да ещё у него такого же цвета глаза — это всё так удивительно, так завораживает…» — Можно я здесь присяду? — вдруг спросил парень в чёрном, слегка приподнимая свой капюшон. Тот лишь кивнул и стал любопытно рассматривать лицо оппонента. — Кто ты? — единственное, что смог вымолвить брюнет, не скрывая своего интереса, он наклонил голову вперед, чтобы лучше увидеть своего собеседника. Увидев чёрные раскосые глаза напротив, он удивленно ахнул, а после стал всматриваться в такие знакомые и родные с виду черты… Казалось, что они оба из какого-то другого мира, что Париж — далеко не их город, и в чём-то парни были правы. — Как тебя зовут? — спросил брюнет, продолжая вглядываться в необычное лицо. — Джин, фамилии не знаю, никто не знает, — с ноткой грусти выдал тот. — Я Юнги, Мин Юнги, моё имя написали на бумажке кривым почерком и оставили около дверей приюта. Я не знаю, откуда родом, не знаю, кто я вообще. И встретить тебя — это, наверное, чудо?... — его губы припали к кружке с алкогольным напитком, кажется, это был бурбон. — Я думал, что один такой во всем Париже, но, оказалось, у меня есть брат… — проговорил Джин. Какого это, быть одним таким во всей Франции, какого быть изгоем, которого считают уродом? Они знали, что значит быть другим, быть уникальным. За всё восемнадцатое столетие им ни разу не удалось повстречать таких же людей с темноватой кожей, прямым носом и раскосыми глазами, за всю свою жизнь парни увидели человека, который похож на них самих. — Откуда мы? — вдруг разрушил тишину Мин, допивая спиртное, при этом облизнув языком пересохшие губы, — Я всегда задавался вопросом: «Откуда я родом? Кто я? Где моя родина?». Чувство одиночества постепенно съедало меня, а сейчас я вижу тебя, Джин, вижу твоё лицо и понимаю, что мои мечты найти кого-то близкого сбываются… Юнги был чересчур откровенен с ним, поскольку был рад такой неожиданной для себя встрече. Плюс ко всему алкоголь помог ему открыться незнакомому человеку. Но у него было чувство, что он знал Джина всю свою жизнь. Но правда ли это? Знал ли вообще Юнги о том, что с ним собирался сделать странный парень в чёрном? — Я не знаю, но мне кажется, что мы подружимся… — заключил Джин, улыбнувшись. Он пододвинул к Юнги ещё одну чашку и добавил: — За знакомство! Мин выпил, потому что не мог отказать, чувствуя себя поистине счастливым и больше не одиноким. Больше не одиноким…* * *
В нос ударил неприятный запах сырости и плесени. Юнги очнулся, и слышал какие-то шорохи, но глаз открыть не мог. Мин дернул рукой, но та так и не двинулась с места, как и нога, которую парень старался освободить. Он сделал простой вывод: его привязали к стулу. Юноша всё же открыл глаза и увидел подвал, заставленный всякими стеллажами, на которых стояли разного рода бутылки, склянки, а также и сушеные растения. Посередине стоял стол, а около него расположился Джин. — Где я? — прохрипел Юнги. — У меня дома, точнее, в доме маэстро, — ответил Джин, продолжая заниматься своими делами. — Что ты хочешь со мною сделать?— полушёпотом спросил Мин, оглядываясь вокруг. Место было жутким, очень страшным, и он предчувствовал что-то нехорошее. Послышался ужасный, громкий, смех сумасшедшего человека. Джин хохотал так, что склянки на полках тряслись, а от такого адского гогота Юнги почувствовал нечто неописуемое… Такой страх, что он не мог даже моргнуть, пока парень в чёрной мантии смеялся. Юнги казалось, что мрак в этот момент сгустился настолько, что полностью проглотил его с головой. Время как будто бы остановилось, и остался бесконечный смех, вонзающийся в его барабанные перепонки подобно острым иглам. — Ты сам всё скоро узнаешь… — он снял свою мантию, и перед Мином предстал юноша с широкими плечами. Джин стоял в одной лишь белой рубашке и холщевых чёрных штанах. Юнги приковал свой взгляд к его спине. Его язык онемел, он не мог ничего выговорить и промычал: — Отпусти меня. Его снова поразил этот ядовитый смех. — После того, как кое-что с тобой сделаю, — Юнги издал отчаянный стон. Его руки и ноги уже отекли. Мин знал точно, что просидел на этом стуле не меньше, чем пять часов. Юнги начал дергаться: он пытался освободить свои руки от жесткой веревки, но все попытки оказались тщетными. Мин мог бы упасть на стуле и застать Джина врасплох, но почему-то решил, что сделает этим только хуже. Его окутывал почти животный страх. — Знаешь, ты похож на беспомощную бабочку, которая залетела в комнату. Мечешься, мечешься, а выход найти не можешь. Видишь окно, летишь к нему и больно врезаешься в прозрачное стекло, и продолжаешь об него биться, думая, что оно растворится и выпустит тебя. Вот только бабочка может найти форточку и вылететь на свободу, а ты — нет… — Что?.. Ч-что ты такое говоришь?.. Отпусти меня, я… — Будешь кричать? — перебил его Джин, обернувшись. Юнги стало не по себе. Он увидел в его карих глазах чистое безумие. Юнги хотелось умереть, но, сейчас, когда его жизнь подверглась опасности, он захотел жить, захотел увидеть бледный лунный свет, знакомые улицы Парижа, цветущие поля лаванды, захотел ещё раз вдохнуть приятный воздух. Но он понимал, что, скорее всего, не выберется из этого подвала. Джин продолжал колдовать со склянками, травами и прочим. Он подошёл к Юнги с серпом и произнёс: — Тебе будет не больно… Послышался долгий крик, который разрезал привычную тишину в подвале. Он сотрясал каменные стены своей болью, своим отчаянием и желанием, желанием жить. Последнее, что видел Юнги — это почти что красные глаза Джина и его безумную улыбку на лице. Умирая, он слышал его адский гогот. В его стеклянных, мертвых глазах навсегда запечатлен образ его убийцы. Этот страшный, звериный оскал, широкие плечи и душа, пропитанная жестокостью и безумием. Все гении — это в каком-то роде психи. — А кем ты был, Джин? — имитируя голос Юнги, сам себя спросил он. — Ты знаешь, я парфюмер. Извлекаю из людей их особенные ароматы, приготавливаю их плоть и запоминаю запах и вкус, поглощая каждый кусочек… — Почему ты это делаешь? — Он наклонил бледную голову Мина набок и приложил к ней его тонкую руку. — Потому что когда-то люди сожрали мою душу, разорвали на кусочки, оставляя внутри меня пустоту. Настал мой черед пожирать их… Он слизывал с его шеи алую кровь, причмокивая от удовольствия. Всё его лицо, руки, белая рубашка были багровыми. Наверное, совершая очередное убийство, он всегда надевал именно белоснежные вещи, чтобы запачкать их человеческой краской. Это доставляло ему полное блаженство. Джин заполнял себя заново, заполнял свежей кровью. Юноша срезал с мертвой головы волосы, на тело намазал жир и ждал, пока все впитает в себя его аромат — аромат фиалок и мускуса с гвоздикой. — Ах, как жаль, как жаль… Я потерял того, кто мог бы меня понять. А смог ли бы он меня понять? То, что я ненавижу каждого человека в этом мире? Даже маэстро, который вырастил меня и заменил мне отца? Смог бы он принять, что я могу в любой момент сожрать его с головой, подобно голодному льву. Смог бы он меня не бояться? Он продолжал смотреть на мертвое тело, на то, как с каждой секундой оно становится всё бледнее и бледнее. Джин дико смеялся, смотря на его глаза, наполненные страхом. — Каждый раз они боятся. Боятся смерти… Я ведь не случайно выбрал его, думал, что он только захочет умереть и не будет доставлять мне лишних проблем. Но нет… Они все боятся умереть, боятся бесследно исчезнуть. Джин соскоблил жир, который пропитался ароматом Юнги, на волосы он тоже наносил его, так как они больше всего передают запах человека. Он плавил жир, превращал его в прекрасный парфюм, парфюм, который способен завладеть абсолютно любым человеком. Он разрезал его на кусочки, раскромсал его молодую, свежую плоть и вкушал её, вкушал без конца, как голодный зверь. Джин наполнял себя, наполнял себя заново, кормил внутреннюю пустоту этим невообразимым человеческим мясом. — Они все этого заслуживают. Они все…* * *
— Джин, ты приготовил мне новый аромат? — спросил вошедший в подвал дома мужчина. — Да, маэстро. Ещё один аромат готов. — Джин подал маэстро флакон с его ароматом. — М-м-м, ты просто гений, Джин. — понюхав парфюм, сказал он. Джин кротко улыбнулся, — Самый гениальный парфюмер во всём Париже. Да что там Париж, во всей Франции! — Благодарю Вас, маэстро, — ответил юноша. В этот момент мужчины уже не было в подвале. Он наверняка поднялся в лавку и уже представлял всем новый аромат. Это была подделка, копия его аромата: фиалка, гвоздика и мускус. Его же настоящий запах, с нотками страха и разочарования, Джин спрятал далеко. Всё это нужно для того, чтобы он смог создать свой собственный аромат. Хотя Джин и не подозревал, что давно пропах ромашками и кровью — это и есть его собственный запах. Но эти, человеческие запахи, заполняя его легкие, давали ему какую-то свободу. Он будто бы парил среди множества ароматов, различая каждый. Джин чувствовал своё превосходство в этот момент, чувствовал свою власть над людьми. «Когда-нибудь пустота внутри сожрет меня, будет обсасывать каждую косточку. И я ничего не смогу сделать, я просто буду скармливать ей себя. Это случится тогда, когда ей надоест вкушать кого-то другого, она захочет меня, так сильно, что я не смогу её остановить. Тогда настанет мой конец и конец вообще всего человечества, я надеюсь. Оно должно умереть, все они этого заслуживают. Даже маэстро, даже я…»Наверное, жестокость порождает безумие. Она позволяет ему расцвести в голове человека таким красивым цветком, который отравляет своим запахом все клетки тела. Человек сходит с ума. Им движет месть, им движет та же жестокость, смешанная с диким помешательством. Жестокость отравила и его. Жестокость породила в нём невообразимое безумие и заставила мстить. Мстить себе и всему человечеству…