Вживую.

— Я видел твою фотку, но вживую ты ещё хуже. — А вот ты оправдал все мои ожидания: такой же тошнотворный мудила, как я и предполагал. Если Шигараки Томура, двадцатилетний любитель травки и весёлого проёбывания собственной жизни, думал, что его встретят как-то иначе, то он потратил своё время зря. Если некий пользователь под сетевым именем «Даби» из чата для конченных неудачников и сторонников отбитой жизни надеялся, что парень напротив него отреагирует на подобное приветствие как-то иначе, то он тоже потратил своё время зря. Два года общения в сети. Два года самого ёбнутого общения в сети. И вот спустя столько времени они решились. Решились попробовать то, из-за чего вообще появились эти два года. Шигараки помнил каждую деталь периода их начальной коммуникации. Тогда ещё не было той бесконечной подъёбщины и каждодневных посылов на хер строго по плану: утром — в качестве ласкового приветствия, на ночь — в качестве пожелания самых добрых снов. Тогда ещё не было взаимных повествований об очередном жизненном дерьме, которое по приколу нравится своей сраной безысходностью и зашкаливающей степенью пиздеца. Тогда ничего ещё не было. Они не знали друг друга. Они сами себя тоже толком не знали. Наверное, поэтому Томура всё так отчётливо помнил. Пустой лист. Много ли тут нужно запоминать? Какие-то линии на этом листе начали появляться, когда Шигараки спросил у своего нового сетевого друга, сколько раз тот чувствовал себя счастливым засранцем. Тогда Даби ответил: — Два раза: первый — когда мать подарила мне на мой десятый день рождения остроконечный скальпель, а второй был после её смерти, когда я понял, что больше некому словесно пиздить меня за то, что я увлекаюсь саморассечением. И последовательный диалог начал соединять свежие линии, оставляя с каждым новым сообщением всё меньше белого места на листе. — А зачем она тебе сама тогда подарила эту хирургическую херотень? — В свои восемь я сказал ей, что мечтаю стать хирургом. — Она совсем ебанутая, чувак. — И мёртвая. Томура со временем понял, что Даби тот ещё тронутый кретин. Из-за чего Шигараки, недолго размышляя, решил открыться сетевому другу, пусть тот этого и не просил. — Мне нравится, что ты не боишься сдохнуть. — А ты боишься что ли? — Нет, но ножи и другие подобные ребята не входят в круг моих заточенных друзей. — Пулевые крошки? — Дорого же, пиздец. — Я люблю громкие звуки выстрелов. — А я люблю свои руки за то, что у них есть все пальцы. И тогда Даби узнал, что Шигараки подразумевает под этой любовью. Томура Шигараки любил свои руки за их полноценную дееспособность. Они позволяли ему энергично терзать собственную кожу на любых частях тела. На багровых запястьях, побывавших в плену крепких наручников, которые нацепил какой-то озабоченный мудак, а после со всем своим садистским трепетом без каких-либо послаблений трахнул. На почерневших рёбрах от слитых гематом и ссадин, которые были похожи на архипелаги причудливых форм. На тонкой болезненно бледной шее, частым аксессуаром которой была самодельная петля. Частым и очень востребованным аксессуаром. — Один раз у меня почти получилось задушить себя: ноги потеряли опору, случайно уронив стул, а я зачем-то ещё барахтался, как еблан. — И какой ублюдок тебе помешал? — Ебучий потолок, он тогда окончательно заебался держать пыльную люстру. Томура, каждый раз печатая левой рукой очередную забавную историю из своей жизни подобного характера, правой невольно чесал ключицы и верхнюю часть грудной клетки, которая постоянно выглядывала из-под глубокого выреза тонкого чёрного свитера. Даби, каждый раз читая очередную забавную историю из жизни Шигараки подобного характера, неосознанно улыбался, тем самым заставляя хирургические скобы на своём лице медленно подниматься вверх, а после возвращаться на прежнее место.

***

Сейчас они стояли в метре друг от друга, но взглядом старались не пересекаться. Шигараки, вдоволь насмотревшись на шрамированные руки Даби и весь ассортимент скоб, которые были намертво закреплены в тёмно-фиолетовую кожу, решил дать начало их зрительному контакту. Медленно подняв голову и оказавшись на одном уровне с синими уставшими глазами, под которыми красовались дугообразные складки кожи бордового оттенка, он безразлично спросил: — Курнуть хочешь? Пока Даби продолжал молча пялиться на его лицо, Томура не мог оторвать взгляд от едва заметных тёмно-алых губ. Их границы было сложно определить из-за того же неестественного цвета кожи и длинных линий стежков. Они расползались по обе стороны впалых щёк до самых ушей, тёмные мочки которых было видно из-под торчащих во все стороны угольных волос. Томура кидал своё фото Даби, а вот сам Даби Томуре — нет. Но за это Шигараки был только ему благодарен, иначе вряд ли бы сейчас пережёвывал весь сгусток новых эмоций только от одного вида своего сетевого приятеля. Тёмно-алые губы наконец-то начали едва заметно шевелиться, но Шигараки всё-таки смог разглядеть их точное очертание. — Зачем спрашиваешь, если знаешь ответ, дебил красноглазый. Томура отвернулся и, невольно улыбнувшись, почувствовал чужую руку на своём правом плече. — Ну, давай, покажи мне, как отрываются самые поехавшие выродки этого блядского мира.

***

Шигараки обещал накурить Даби — Шигараки накурил Даби. Они сидели на полу холодного балкона, окна которого были открыты настежь. Вокруг них по кругу валялось большое количество разорванной фольги, пустых дырявых бутылок, несколько зажигалок и ещё много всякого мусора, который Шигараки считал своими единственными друзьями. — Послушай, Даби, — продолжал их накуренную беседу Шигараки. — У меня никогда не было друзей, потому что никто не считает прикольным доводить себя до полусмерти. Он передал Даби наполовину выкуренную самокрутку, едва коснувшись собственными пальцами холодной чужой руки. — У меня тоже, потому что люди думают, что я их перережу к херам, — поддержал Томуру Даби, делая затяжку. После чего Даби сначала услышал лёгкий смешок, который уже через секунду перешёл в дикий хриплый смех. Томура, закрыв лицо бледными длинными пальцами, буквально загибался от приступа истеричного смеха. Даби решил не нарушать приход друга и подождать, когда тот сможет хотя бы внятно разговаривать. Он подошёл к открытому окну и, свесив руки за пределы балкона, принялся разглядывать ночное звёздное небо, мысленно умиляясь мерзким звероподобным рожам, которые образовывались из тёмных туч. На миг Даби показалось, что он, убаюканный смехом Шигараки, немного задремал, а когда вновь очнулся, понял, что чего-то не хватает. Опустив взгляд на нижний открытый балкон, Даби озадаченно протянул: — Бляяя. По мёртвой тишине можно было понять, что Томура наконец-то успокоился и тоже провалился в сон. Даби смог бы забить на случившееся, если бы не их недавний разговор про соседей Шигараки. Всё дело в том, что в доме, где живёт Томура, больше половины проживающих являются представителями органов власти и управления. Соседом снизу был один из влиятельных местных копов, который уже несколько раз пытался познакомить Шигараки с тюремной клеткой. Даби просто не мог позволить появиться новым проблемам в жизни Шигараки. Пусть он и относился к тем людям, которым плевать даже на собственное существование. Пусть он и видит Шигараки впервые. Он просто не мог сейчас молча свалить, потому что в глубине своей полумёртвой души понимал, что это первый и, скорее всего, последний человек, который появился в его отшельнической жизни и смог его действительно понять. Даби даже подумать не мог, что иметь при себе такого человека настолько круто. — Эй, чмо обкуренное, — прошептал над чужим виском Даби, едва касаясь губами заострённых ушей. — У нас тут веселье подкатило. Когда Шигараки после нескольких ругательств Даби наконец-то проснулся и узнал в чём дело, то особо не растерялся. Можно даже сказать, что он обрадовался сложившейся ситуации. — Даби, уронить косяк на форму копа, которая спокойно сушилась на его собственном балконе, это просто ахуенная затея, — в голосе Шигараки вновь были ощутимы нотки неуместного позитива, которые Даби чертовски нравились. — Я знаю, но что делать-то будем? В красных глазах напротив сверкнуло неподдельное желание выебнуться и словить дозу адреналина. Шигараки, подойдя к Даби почти вплотную, взял его руку за запястье, в которой уже был свежий косяк, и поднёс её к своему лицу так, чтобы начало самокрутки оказалось около его потрескавшихся губ. Он нерасторопно затянулся перед наблюдающим за всем этим Даби и томно простонал, предвкушая ещё одну незабываемую историю, которая на этот раз будет связана уже не только с ним. Опустив чужое запястье, Шигараки уклончиво улыбнулся, из-за чего сухая кожа на нижней губе дала ещё одну алую трещину. — Чур, ты снизу.

***

Когда Даби услышал план по спасению самокрутки из лап полицейской формы, то он ещё раз убедился в том, что Шигараки самый отбитый ублюдок на всём белом свете. До их встречи он думал так исключительно только о себе, но теперь Даби понимает, чтобы достичь такого уровня ебанатизма, как у Томуры, ему нужен примерно десяток лет самого отборного жизненного пиздеца с дополнением в виде комы Шигараки на всё это время. — Ты себя вообще видел? — Если у тебя очко поджимает, то тогда мне жаль ту травку, которую я на тебя потратил. Да ёбаный в рот. — Ты конченный псих. — Ты тоже, Даби, — Шигараки с наигранной виной в глазах едва заметно улыбнулся.- Я думал, ты знаешь. Даби, ещё раз мысленно попросив хер пойми кого о дальнейшей возможности видеть эту наглую бледную рожу, сделал глубокую затяжку и стянул с себя серую широкую футболку, оголяя на удивление Шигараки свой нетронутый скальпелем подтянутый торс. Несколько секунд спустя на полу оказались и тёмно-синие джинсы. — До сих пор не понимаю, какого хрена я должен быть полуголым. Шигараки, стараясь особо не глазеть на торс Даби и его задницу, обтянутую чёрной тканью трусов, заправил рукава своего свитера до локтей, и всё с тем же довольным видом кивнул в сторону перил балкона. — Конченный псих, — тихо повторил Даби, уже не в силах сдерживать нервную улыбку.

***

Конечно, у Даби начались проблемы самокопания после слов Шигараки. Он только нашёл настоящего друга, а через несколько секунд, скорее всего, он будет красоваться кровавым пятном на грязном асфальте. Его не обидели слова этого обкурыша, потому что он никогда не боялся собственной смерти, а даже пытался с ней подружиться. Просто Даби почувствовал обиду на самого себя. Какого вообще хрена он не может ответить тупому Шигараки тем, что у него сейчас творится внутри? Даже два года их совместного общения насилуют его мозг своей неустойчивостью и недоверием. Даби прокручивал всё это в своей голове, которая находилась в совершенно ёбнутом положении. Его глаза видели дверь чужого балкона, белую занавеску, которая находилась за ней, а ещё чёртов косяк на чёртовой форме копа, до которой не хватало буквально сантиметра. — Шигараки, сукин сын, я не могу достать, — Даби старается орать шёпотом, потому что, если он даст волю своему голосу, то адреналин сделает своё дело, и уж тогда им обоим предстоит встреча с леди Тюремной Клеткой. — Ты вообще сколько весишь? Я как будто воздушный шарик в форме голого шрамированного ублюдка держу. Даби посмеялся бы, если бы мог сделать это физически. Вся кровь скопилась в верхней части тела, а именно в голове, в которой уже и так не было места из-за собственных визгливых мыслей. Грудную клетку сильно плющило, пальцы на руках, стараясь схватить грёбаный косяк, стали ледяными и совсем не слушались своего обладателя, а про ноги вообще не стоило думать. Их за лодыжки мёртвой хваткой держали чужие руки, тем самым не давая Даби пуститься в свободный полёт с двенадцатого этажа. Даби старался не думать о таком исходе, но сердце бешено застучало, сбивая к херам весь настрой, когда сквозь белую занавеску просочился внезапный свет от включенной лампы. — Блять, он проснулся, тащи меня обратно! Это было непозволительно громко. — Хер тебе, без косяка не возвращайся! Это было ещё громче. Даби, с силой прикусив нижнюю губу, почувствовал, как Шигараки опустил его чуть ниже, приближая к цели ещё примерно на три миллиметра. Высекая воздушные полосы почти нефункционирующими пальцами, Даби каким-то чудом смог зацепиться за середину косяка, но именно в тот момент, когда дверь балкона с хлопком открылась. Разъярённое красное лицо копа смотрело прямо на Даби, не замечая, как самокрутка скрылась за пальцами, вмиг сжатыми в кулак. — Здаров, — улыбнувшись во все свои зубы и скобы, Даби помахал свободной рукой копу, замечая, как тот закипает от ахуенской ярости, заряжая пистолет. За последние секунды отходящего ступора, пожирая неадекватным взглядом каждое движение мужчины, Даби во всё горло заорал: — Шигараки, ты самый ахуенный долбаёб, честное слово! Матерящийся коп пустил пулю за мгновение до того, как свисающие копны чёрных волос и широкая улыбка скрылись из виду.

***

Когда Даби вновь оказался на твёрдой поверхности, Шигараки стоял слишком близко и смотрел на него обезумевшим взглядом благодарности, заставляя тем самым черноволосого вспомнить, что такое смущение. — Прекращай эту хуйню. Даби опустился вниз, поднимая с пола джинсы. Начав натягивать их на дрожащие ноги, он мельком окинул взглядом виднеющиеся из-под вырезов колени Шигараки. Его взгляд невольно поднялся чуть выше, после чего Даби громко сглотнул. — Ну, ахуеть теперь. До подбородка Даби коснулись чужие пальцы. Один из них прошёлся по горизонтально расположенным скобам, которые подобно лестнице доходили до начала нижней губы. Из-за перенапряжения всё тело Даби до сих пор пребывало в каком-то едва ощутимом состоянии, поэтому Шигараки не составило никакого труда поднять того и притянуть к себе, держа рукой лишь подбородок. — Помнишь, мы с тобой переписывались на тему накуренной гомоебли? Даби лишь молча кивнул, ощущая, как низ живота начинает заполнять тягучая приятная тяжесть. — Так вот, вживую это ещё круче.