Произведение искусства

— Я буду твоим данна. Саске сидел напротив него, даже не поведя бровью, холодный и отстранённый, с выражением застывшего безразличия, и Наруто внимательно наблюдал, как длинные худощавые пальцы касаются ушка чайничка, приподнимают его, разливают терпкий чай в миниатюрные пиалы. Один глоток — и чая не будет. Один маленький глоток… Наруто хотел увидеть, как пьёт Саске, словить взглядом его дрогнувший кадык, но тот никогда не пил. Гейша не имеет права на то, чтобы участвовать в трапезе. Протянув руку, он резковато перехватил шёлковую ткань, чтобы та не успела скрыть от его взгляда тонкую полоску бледной кожи на угловатом запястье. Тогда Саске, вспомнив о приличиях, осторожно высвободил свою руку, скользнув взглядом кверху, но так и не достигнув им глаз барона. — Для меня это честь. В уголке губ Наруто осела горькая усмешка, но он не стал озвучивать свои мысли. Как же это было забавно: молодые девушки-гейши, симпатичные, хрупкие фарфоровые куколки много раз ожидали его благосклонности. Но он выбрал того, кто практически ни разу с их первой встречи так и не выдавил ни одной, пусть даже самой вымученной улыбки. Ему бы разозлиться, да только не получалось. Чем этот чёртов Саске очаровал его? — Чем ты занимался сегодня? — выдохнув, спросил барон, перехватывая пальцами пиалу. Саске склонил голову, отмечая, что Наруто тоже играет не по правилам: клиенты не могут задавать личные вопросы, гейши не могут на них отвечать. Но сколько раз Саске уже нарушил табу? Что ему стоит ломать запреты, которые не крепче керамической посуды? Наруто наблюдал, как колышутся маленькие колокольчики на канзаши Саске, заколотых в собранные короткие волосы. Слушал их тонкое пение, представляя, как от неосторожного или резкого движения эти колокольчики зайдутся в тревожном звоне. Саске чувствовал себя защищённее, когда они пели тихо и почти неразличимо? Что это, если не иллюзия неприкосновенности? Выгнув бровь, мужчина осушил пиалу одним нетерпеливым движением. — Меня приглашали на церемонию, Узумаки-доно, — спокойно ответил через какую-то паузу Саске, отставляя чайничек без единого лишнего шума, а затем сложил руки на своих коленях. Наруто тут же опустил на них взгляд, отмечая, что шёлк невероятно красиво смотрится на фоне алебастровой кожи. — О чём вы разговаривали? — Я не могу об этом рассказывать, — голова Саске склонилась в формальном поклоне, и колокольчики резковато звякнули. Барон довольно улыбнулся, покачивая в руках пиалу. Что такого необычного есть в Саске, чего нет ни в одной другой женщине из этого дома? Его пол? Нет, вряд ли. Наруто раньше не мог представить мужчину-гейшу. Образ не вязался в голове, он злился и досадовал, пока впервые шёл к этому чайному домику. Воображал себе нескладного юношу, перемалёванного в белёсом креме. Его островатую фигуру, скрытую за бесконечными складками кимоно. Резковатый запах мальчишеской кожи и испуганно поджатые губы. Но ему никто не сказал, как именно этот «мужчина в женском кимоно» будет выглядеть на самом деле. — Брось, — улыбаясь краешками губ, Наруто слегка сощурил взгляд, а затем медленно и шумно отставил пиалу. Саске не дрогнул, но подбородок чуть приподнял. — Ты действительно так честно следуешь предписанным установкам? — Да, — Саске выпрямился, и его взгляд снова застыл где-то под скулами Наруто — в опасной близости от его глаз. Барон чувствовал, как напрягается что-то внутри, когда он смотрит так, будто говоря: мне ничего не стоит бросить тебе вызов, но чисто из принципа я делать этого не стану. Саске балансировал на самой грани дозволенного, и Наруто, подначивая, старался подтолкнуть его наконец к запретной черте. Это и привлекло его, верно? Если бы Саске поддался с самого начала, всего бы этого не случилось. Поддайся он хоть раз, Наруто бы не сидел здесь, не высматривал среди иссиня-чёрных прядей маленькие колокольчики и не ловил тонкие ароматы курящейся благовонии слева от себя. Как только она докурится до конца, Саске уйдёт. Их время всегда исчисляется этими короткими палочками. Что будет, если Наруто решит её затушить? Время, наконец, остановится? Он дёрнулся в сторону, но его хватило лишь на то, чтобы нетерпеливо оправить хаори. Практически все сёдзи были сдвинуты в стороны, и лёгкий предвечерний ветер забирался в маленький домик, иногда тревожа светлую макушку Наруто и маленький огонёк свечи в нише по его левую руку. За другими гейшами он не наблюдал такой любви к открытому пространству. Все они, как одна, задвигали полупрозрачные сёдзи, и комнатка наполнялась приторными запахами чая, цветов, курящейся палочки… Его сразу обволакивала дурманящая дымка, и он забывался, поддаваясь искусной игре воспитанниц. И всегда разделял между собой понятия «театр» и «реальная жизнь». Но когда Саске раздвигал все сёдзи, позволяя чайному домику становиться продолжением зелёного сада, Наруто сразу переставал разграничивать настоящую жизнь и фантазию. Да и не было при Саске никакой фантазии. Кроме него самого. Одна сплошная холодная фантазия. Наруто помнил, как при самой первой их встрече он, взвинченный и нервный, случайно смахнул маленькую свечу, и Саске поймал её в свою ладонь, не издав ни звука. Только уголок губ дёрнулся и дрогнули ресницы, когда он, слегка сжав её в пальцах, вернул свечу на место и коротко поклонился, принося извинения. За что он извинялся, подумал тогда Наруто, чувствуя себя ужасно. За то, что себя искалечил по его вине? Саске таким и был. Такими были все профессиональные гейши, но в нём, кроме этого, было что-то ещё. Какая-то незыблемая уверенность в себе и своих действиях. Полное подавление не относящихся к церемонии чувств. А так хотелось, чтобы он перестал их подавлять!.. — Откуда ты, Саске? — снова заговорил Наруто, расслабленно перехватывая ладонью своё колено. — У тебя остались родители? хочешь к ним вернуться? — Нет причины стремиться к своему прошлому, — уклончиво ответил он. — Там ничего нет, кроме несбывшихся надежд и ожиданий. — Я всегда удивлялся: вас так говорить в школе гейш учат? Саске снова машинально приподнял подбородок, но вовремя осёкся, задумчиво разглядывая едва видимые узоры-«усики» на щеке барона. Он часто цеплялся за них глазами, и внутри сразу расцветало странное чувство — хотелось податься навстречу и коснуться тёплой щеки холодными пальцами, с тем наивным восторгом и любопытством, какие обычно бывают у детей. И каких никогда не было у Саске. Он прикрыл глаза, вновь опустив подбородок и почувствовав, как в уголке губ затаилась тень невысказанной улыбки. — Это одно из главных требований к нам, — согласился Саске. — Мы должны уметь поддержать беседу. — Да такими заумными словечками ты не столько поддержишь её, сколько вгонишь в тупик! — не шибко громко возразил барон, а Саске, машинально огладив шёлк на своих коленях, втянул в себя древесные ароматы благовоний. Ему хотелось ответить: «Кто виноват в том, что Вы такой идиот?» — но вслух он сказал: — Будто бы Вам не нравится. Наруто замер — Саске почувствовал это каким-то неуловимым чувством, а потом замер тоже, быстро соображая: чёрт, он сказал что-то не так. Он слышал, как тяжеловато и сипло дышит барон, как он двинулся, явно меняя позу, и как потянулся к остывающему чайничку. Поняв свою ошибку, Саске тут же потянулся туда же. И застыл, когда большая ладонь требовательно перехватила его кисть, сжимая так, что стало больно. Так его руку сжимал отец, выкидывая за порог, прежде чем его навсегда забрали в этот дом. Рывком выпустив из лёгких воздух, Саске попытался отнять руку, но его лишь настойчивее потянули на себя. Не смотреть не смотреть не смотреть Наруто наблюдал, как меняется бесстрастное лицо и как уголки бровей тянутся друг к другу, вздрагивают и снова нерешительно возвращаются на место. Как тонкая линия губ становится ещё тоньше, а шея натягивается, обрисовывая всё новые и новые рельефы. Их хотелось касаться, их хотелось исследовать. Но всё, что мог Наруто сейчас, — это удерживать в своей руке твёрдую прохладную кисть, размышляя о том, как очень скоро будет исследовать каждую тонкую фалангу губами и языком. Скривив рот в натянутой улыбке, он выпустил чужую ладонь. — Ты мог обжечься, — тут же выдохнул он. — Об остывший чайник? Наруто хмыкнул, когда услышал прежде незнакомые интонации в напряжённом голосе. Они были ледяными, колючими; Саске ощетинился, слишком быстро одёргивая руку и не разжимая тонкой линии своих губ. Колокольчики зашлись в возмущённой трели, и Наруто, выдыхая, быстро перевёл взгляд на сад. — Доно, — тихо поправил он. — Что? — Узумаки-доно, — сказал он громче, краем глаз уловив, каким уязвлённым стало выражение лица Саске. Он может уязвляться? это ледяное изваяние? Сморгнув, Наруто неловко потёр ладонью своё бедро. — То есть… — Узумаки-доно, — жёстко перебил Саске, наступив на горло всем имеющимся правилам этикета. — Я рад, что Вы спасли меня от холодной керамики, но я не думаю, что она принесла бы мне огромный ущерб. — Думать вредно, — виновато заметил Наруто. — Оно и видно. Тогда они снова замолчали, слушая, как потрескивает накалённый воздух. «Что я несу, боже, — сокрушался Саске, борясь с желанием опустить голову так, чтобы спрятать глаза за чёлкой. — Откуда во мне эта спесь». — Забавно, — хрипловато заметил барон, перехватив пальцами краешек чайного столика. — Меня никогда раньше не осаждали гейши. Саске дёрнулся, желая почувствовать себя оскорблённым, но то, как это произнёс Наруто, нельзя было назвать оскорблением. Его голос дрогнул на слове «гейши», просел, растворился; приподнявшись с пяток, Саске медленно стал на ноги, позволяя барону проследить за каждым его действием. Слои шёлка зазмеились, разглаживаясь, и у Наруто ладони начали зудеть от желания поймать в них эти шёлковые водопады, зарыться носом, вдохнуть запах Саске. Интересно, под этим шёлком тело Саске такое же прохладное? Или оно горит, как тысяча солнц, ожидая, пока его потушат? Чувствуя, как напрягаются скулы, Наруто поднял взгляд, проскальзывая им по выделяющейся на фоне цветного кимоно шее, вдруг задумавшись, что Саске никакой воск не нужен, чтобы выбелить свою кожу. Задумчиво очертил воображаемой линией тонкий подбородок, замешкался на уголке губ, пытающемся скрыть лёгкую тень чего-то невысказанного. А затем, превозмогая себя, наконец посмотрел в глаза. Саске смотрел в ответ, даже не скрываясь. Он был довольно высок — на голову выше миниатюрных воспитанниц этого дома. Он казался старше их, но Наруто всё равно затруднялся назвать его возраст хотя бы навскидку. Можно было с лёгкостью дать ему как двадцать, так и все тридцать — особенно в моменты, когда он начинал рассуждать на какие-нибудь отвлечённые темы. …подведённые углём чёрные глаза… …подрагивающие от противоречивых чувств ресницы… …едва прикрытые покрасневшие кончики ушей… Наруто улыбнулся — светло и открыто, — отметив, что на такой бледной коже очень тяжело спрятать румянец. Интересно, остальное его тело так же чувствительно к повышению температуры?.. Саске сделал всего пару шагов, чтобы опуститься рядом с Наруто, и барон чуть с ума не сошёл, во второй раз наблюдая, как змеится лёгкая ткань, извиваясь в ногах молодого мужчины. Саске делал это нарочито медленно, очень плавно — этому позавидовала бы любая гейша, с которыми когда-либо общался Наруто. Он тихо задохнулся и едва не выругался, когда Саске, почти беззвучно хмыкнув, провёл своей ладонью под бёдрами, оправляя ткань, и опустился на пятки. Приподняв кисть, второй он аккуратно перехватил и придержал широкий рукав, потянувшись к чайничку. — Даже не поблагодаришь? — севшим голосом спросил Наруто, и Саске на какой-то момент замер, прежде чем продолжить. Его брови говорили: за что? — Я дарую тебе свободу. Разве ты никогда не хотел покинуть этот дом? Наруто дышал тяжело, вытягивая спину и наблюдая, как совсем маленькие прядки волос Саске касаются его шеи, как почти незаметная тень ключиц тонет под воротничком. Пальцы сами собой крепко перехватили ткань собственных хакама. — Благодарить за смену названного владельца? или за смену места своего заключения? Спасибо, — керамика тихо звякнула в такт колокольчикам, и барон вздрогнул, ловя себя на мысли, что раньше Саске не позволял себе никакого лишнего звука. — Я очень рад, что смогу быть полезен кому-то ещё, — почти язвительно заметил он. Наруто дёрнулся, и маленький чайный столик опрокинулся от его неловкого рывка. Звон керамики заполнил собой маленькую комнатку. Птицы в саду не пели; был всё ещё предвечерний час. Наруто ловил пальцами все маленькие прядки Саске, слегка сжимая их, второй ладонью перехватывал лоснящиеся ткани, забирался под них, не находя ни единой лазейки. Звонкие колокольчики в изящных канзаши взволнованно зашлись плачем, и Наруто, словив себя на какой-то мысли, усмехнулся краем губ, безотрывно смотря в глубокие, такие, оказывается, большие глаза Саске. Колокольчики как нельзя лучше отражали его эмоции. И прежде, чем он успел возмутиться, Наруто жадно сорвал с его губ любые попытки выдавить из себя хоть что-то красноречиво-дельное. Прикосновения Наруто были беспокойными, нервными; он задыхался в тонкие губы, оглаживая бледную шею и подушечкой большого пальца ловя тот самый заветно подрагивающий кадык. Саске почти не отвечал; его волосы растрепались, он вздрагивал в такт выдохам Наруто, не решаясь ни прикрыть глаза, ни открыть их полностью. Ткнувшись носом в уголок глаза Саске, Наруто тяжело прохрипел, перехватывая его за талию и чувствуя, как ткани скользят под пальцами, словно чешуя золотой рыбки, вот-вот готовой выскользнуть из-под горячих ладоней. Хотелось быстрее найти заветные белоснежные полоски кожи, чтобы остыть. Чтобы окунуться в прохладный омут и застыть в нём, находя ту самую точку их зыбкого взаимопонимания. Ещё чуть-чуть… где-то здесь… — Узумаки-сама, — прошептал Саске, смачивая губы кончиком языка, и Наруто почувствовал, как цепкие пальцы хватают его за рукав, — что Вы делаете? Задумчиво переведя взгляд, барон отметил про себя, что влажное пятно от чая невероятно красиво расплывается по цветному шёлку. Накрыл его ладонью, медленно огладил, повёл её выше, и Саске подтянулся, шумно вытолкнув из лёгких воздух. Поведя плечом, Наруто упёрся коленом в татами и, подняв вторую руку до иссиня-чёрных волос, посмотрел, как с придыханием сводит брови Саске, как искажаются правильные черты его лица в какой-то непонятной ему самому агонии. А затем улыбнулся — прямо, светло, покровительственно. И быстро извлёк из заколотых волос канзаши, откладывая звенящие колокольчики в сторону, чтобы они, наконец, заткнулись и перестали гулом стоять в ушах. Но потом оказалось, что гудели вовсе не они. Гудела кровь. Яростная, кипящая, горячая. Ладони у Наруто были большие и шершавые. Саске зажмурился, когда они зарылись в его волосы, требовательно распуская их, спрятались под затылком, крепко придерживая и убаюкивая. Тёплые губы сняли спёртое дыхание с губ Саске, и тот, наконец, почувствовал, как лопается внутри натянутая пружина. — Прекратите, — почти требовательно прошептал он, приподнимая колено, и его ногу тут же подхватили под бедро. Он зашипел, как делал это только в далёком детстве, и перехватил напряжённые плечи своими пальцами. Говорить было тяжело — слова таяли на чужих губах, в чужих губах, и Саске злился от своего бессилия. Не потому, что ничего не мог с этим поделать. Потому, что не хотелось это прекращать. — Хватит, — твёрже сказал Саске, дробя в себе последние остатки хрупкого образа. А Наруто продолжал улыбаться, кусая его губы. А затем, подумав, ответил: — Ты — произведение искусства, Саске… как жаль, что я не могу спрятать тебя от посторонних глаз. Саске рванулся, не выдержав, и перехватил ладонями горячее лицо Наруто, обжигая его таким ледяным взглядом, что тот нерешительно замер, чувствуя, как воздух застревает в глотке. Время застыло — желейное, тяжёлое. Наруто в это время думал: да, действительно, нет бедствия в мире страшнее, чем взгляд обозлённой гейши. Особенно если эта гейша — Саске. Эта мысль показалась ему настолько абсурдной и смешной, что он не сдержался, прыснув. — Т-ты… ус-суратонкачи! — снова прошипел Саске, сморгнув удивление только тогда, когда большие ладони Наруто вновь загребли его к себе, а немного резковатый смех утонул в складках воротника. Саске подобрался, но крепкие руки не дали ему ничего предпринять. — Я думал, — сказал Наруто, комкая слова поцелуями, — главное правило гейши — уважение к клиенту. — Клиент тоже должен уважать гейшу! — вспыхнул Саске, а потом вдруг расслабился, разжимая ладони на плече барона. В груди тяжело громыхало сердце. Саске паниковал и пытался заставить себя посмотреть на это философски — так их учили. Философски, мать вашу. Посмотреть философски на то, что они, абсолютно наплевав на традиции и табу, лежали в объятиях друг друга, один — натянутый, как струна, и другой — дышащий спокойствием и силой. Саске показалось, что если бы сейчас к ним в домик запрыгнул тигр, Наруто не обратил на него никакого внимания. Прикрыв глаза, он расслабился, и его ладони скользнули по ткани тёмного хаори, лишь иногда цепляясь за складки на рукавах кимоно. — Назови меня своим данна, — прошептал Наруто — совсем как мальчишка, улыбаясь мыслям. — Вы ещё не мой данна, — спокойно ответил Саске, не удержав уголок своих губ, и его тут же коснулись тёплые пальцы. Саске поморщился, ощущая на себе чужой взгляд. — Всё ещё не твой данна, — смаковал Наруто, самодовольно усмехаясь. — Я заплачу за твой мидзуагэ сумму, на которую можно купить страну. Саске вспыхнул, медленно отвернувшись. — Как Вы можете обсуждать такое со мной, Узумаки-доно? — Данна, — поправил Наруто. — Доно, — настойчиво повторил Саске и резко открыл глаза, посмотрев на высокую нишу. В груди что-то ухнуло, и он выдохнул, глянув на губы Наруто. И улыбнулся — так, как улыбались барону все эти фарфоровые-куколки-гейши, неестественно, но красиво. Улыбнулся чужой улыбкой. Наруто лениво отпрянул, недовольно насупившись. — Время, — пояснил Саске, — вышло. Застывая, чтобы оттянуть ещё пару секунд до решающего момента, барон с тяжёлым выдохом перевёл взгляд на докурившееся в нише благовоние. Вот они — их маленькие ароматные секунды. Посмотрел на Саске с молчаливой мольбой, но тот, прикрыв глаза, даже лёжа на лопатках умудрился изящно склонить подбородок, мягко сказав: — Рад был составить Вам компанию. Наруто отстранился, тяжело переводя дыхание. Саске подумал, что он сейчас похож на подбитого зверя, а потому позабавился этой мыслью, дождавшись, пока барон усядется на колени, затем — на пятки, буравя недовольным голубым взглядом переносицу мужчины. Пытаясь скрыть свою улыбку, Саске мимолётным движением оправил на себе ткань кимоно, и поднялся на колени — легко, непринуждённо, будто каждый вечер какой-нибудь непутёвый клиент ронял его навзничь, не давая продохнуть. Саске дышал спокойствием и гордыней. Вот, чего никогда не было и не будет у других гейш. Чувства собственного достоинства. «Он самурай, — заворожённо подумал Наруто, — какой-нибудь странствующий ронин. Как он умудряется сохранять в себе все эти качества под женскими тряпками и бряцающими колокольчиками? Разве возможно такое?». «Нет», — ответил рассудок. Саске больше не поднимал взгляда, но покорности в этом жесте было не больше, чем в недавнем его тоне. Он делал то, что должен, но делал это так, что Наруто сам скорее ощущал себя пристыженной гейшей, нежели видел в нём размытый образ абстрактной «цветочной дивы». Будь у Наруто такая возможность, он бы всех убедил в том, что девушки никогда не смогут быть так прекрасны, как прекрасен Саске. Будь у него желание хоть с кем-то делиться собственным сокровищем и ценным наблюдением. Распущенные, лишь едва доходящие до плеч волосы Саске коснулись татами, когда он склонился в поклоне. Наруто ждал, когда его лоб ударится о пол, но Саске никогда не касался его. Всегда оставалась проклятая пара миллиметров, глубокой пропастью стоящая между ним и всеми остальными гейшами. Я склонюсь перед тобой, но я никогда не сломаюсь ради тебя. Наруто судорожно выдохнул, склонив голову в ответ и не сводя внимательного взгляда с макушки Саске. — Будешь ждать? — тихо спросил он, наблюдая, как Саске выпрямляется. Его спина была ровной, но ненапряжённой. Всё в нём было естественным и правильным. Наруто медленно начал подниматься на ноги. — Мой мидзуагэ стоит дорого, — вдруг сказал Саске. Наруто, застыв на полудвижении, удивлённо уставился прямо ему в переносицу. — Э?.. — Я говорю, — повторил Саске, почти не скрыв в голосе раздражение и… смущение? — Мой мидзуагэ обойдётся Вам вдвое дороже, чем какая-то страна, Узумаки-доно. Улыбнувшись снова, широко и открыто, барон выпрямился, оттягивая вниз хаори. — Не переживай, Саске. Даже если захочешь, ты всё равно никуда от меня не денешься, даттебайо, — и осёкся, сощуренно глянув на реакцию Саске: заметил или нет? Чёрт, пора прекращать ругаться — барон всё-таки! Саске улыбался краем губ, прикрыв глаза. — Жди! — коротко сказал Наруто, а затем, склонившись, нырнул в низкий проход, тут же погружаясь в сад. Чувствуя, как невидимые лапы отпускают его грудную клетку, Саске аккуратно выдохнул, тут же вслепую протянув в сторону ладонь и нащупывая свои канзаши. Сжал их в пальцах, переложил к себе на колени, задумчиво проведя по ним подушечкой пальца, а затем, открыв глаза, беззвучно усмехнулся. Пожалуй, в следующий раз он не станет их надевать. Или, наоборот, надеть, чтобы сильнее раздразнить? Он ведь помнил, как барон сосредоточенно ловил тихое пение колокольчиков, пытаясь определить по ним истинные чувства Саске. Сжимал кулаки, щурил глаза, прислушиваясь к их колебаниям. Истинные чувства Саске… А что он вообще чувствовал? чувствовал ли что-нибудь? Подняв ладонь к волосам, он коснулся затылка, задумчиво рассматривая низкий проход в домик. И вспоминая спину барона, утонувшую в умиротворении зелёного сада пару минут назад. Он любил уходить вот так — широко улыбнувшись, повернувшись спиной и спрыгнув в сад. В первый раз — Саске не сдержал ухмылки — он едва не навернулся на высоком пороге. Тогда мужчине пришлось приложить немало усилий, чтобы взять себя в руки и спокойно предложить свою помощь. Тогда же барон и ругнулся при нём впервые, заливаясь краской. И Саске понял: это не барон, это — просто Узумаки Наруто, обычный человек, который не прячется за своим титулом, как за спасительной маской. Он никогда не задирал нос, стоя на пороге, только кряхтел, когда приходилось наклоняться слишком низко, чтобы войти. Почти сразу начал обращаться к Саске на «ты», и его это смущало поначалу: такому не учат в школе гейш. Тогда же Саске и задумался: что будет, если он немного отойдёт от этикета? Барон никогда не был против. Для него это было игрой. Поднявшись на ноги, Саске разложил на ладони канзаши, рассматривая их. Может, всё это и было к лучшему? Гораздо проще быть чьей-то вещью, представляя это как игру. Никаких серьёзных чувств, никакого сковывающего ощущения несвободы. Ведь так? Действительно ли будет легче? Как долго барон сможет выпускать из рук «удила», наблюдая за вольным ходом Саске? Одно было хорошо: кажется, этот барон был полнейшим идиотом. — Хн, — не скрыв улыбки, Саске опустился на колени перед нишей, аккуратно задувая свечу. И вспомнил, как долго выпрашивал у него прощение Наруто, когда Саске, поймав горящую свечу в тот первый день, обжёг пальцы. Покачал головой, складывая ладони вместе и прикрывая глаза. — Усуратонкачи, — прошептал он. — Попробуй тут тебя не дождись. И снова не сдержал смешка.