Без названия

Дин смеется, а Сэм сучит. Сэм сучит почти постоянно, и Дин уже привык к этому факту, ведь сучность Сэма – лишь способ скрыть под собой тот факт, что он безумно волнуется за них с отцом. - Вас долго не было, Дин! Вы говорили – три дня! А сколько времени прошло? Почему телефон был выключен? – он кричит, и такое чувство, что и не ломался его голос несколько лет назад – он высокий и тонкий, и видно, что внутри Сэма беснуется страх. Дин в рубашке родился, он вернулся с охоты живой и невредимый, и более того, на нем действительно ни царапинки, и может быть, именно потому он может сейчас смеяться. Нет поводов шить раны, и его забавляет сейчас брат. - Пришлось задержаться, мелкий. Их было несколько, и мы не ожидали этого. Долго загоняли их, но как видишь, - Дин говорит и смотрит чуть свысока, и расслабленно, и хвастливо. Хотя понятное дело – хвастаться нечем, и Сэм не поехал с ними на охоту лишь потому, что приболел. Подхватил ли он в действительности простуду, или же просто захотел побыть дома один – никто не знал, но Джон был в хорошем расположении духа, и он позволил сыну остаться дома. Этому чертенку везло почти так же, как Дину повезло в покер по дороге обратно. - А почему телефон был отключен? – он говорит чуть тише, но это не отменяет того факта, что это еще крик – чуть менее громкий, но все еще крик. Дину хочется выпить пива, и он непременно это сделает, как только Джон отправится спать. Пить при нем не было чем-то запретным, но Дин старался этого не делать. Есть здесь что-то от прилюдного секса – сам по себе секс вещи хорошая, но вся мораль непременно портится, когда появляются свидетели. - Потому что сначала не брала сеть, а потом села зарядка, - легкомысленно отмахивается Дин. Сэм успокоится, он быстро успокаивается, и Дин ждет, когда Сэм прекратит буравить его взглядом так, словно он не спас день назад женщину с двумя детьми от неминуемой смерти, а как минимум сам им этим угрожал. Дин садится на диван и, наконец, вытягивает, ноги. Это ни с чем несравнимое удовольствие, думает он, приехать домой после удачно сделанной работы и понять, что это, черт подери, действительно удачно сделанная работа. Он позволяет себе на пару секунд прикрыть глаза, и когда открывает их, первым, что он замечает – это его рубашку. Теплая фланелевая рубашка в серую и синюю клетку. В ней нет ничего необычного, и она даже в довольно сносном состоянии, но суть не в этом. Дело в том, что Дин видит ее на Сэме, а вот это уже интересно. Дин облокачивается на свои колени и с интересом смотрит на брата. - Что это на тебе, Сэмми? Мне кажется, или я вижу свою рубашку? Сэм замирает, словно кто-то включил стоп-кран, и все замедляется. Только грудь мальчишки вздымается непозволительно высоко, словно он только что пробежал стометровку. Но Дин то знает в чем дело – адреналин. Вот оно. - Вас долго не было, я волновался, - с запинкой отвечает Сэм и опускает на брата глаза. Он действительно ощущает себя так, словно кто-то впрыснул нитро в его кровь – и это была смесь некая смесь стыда и – дерьмо – азарта. - И поэтому ты одел мою рубашку? – уточняет Дин, голос тверд, но глаза смеются. - Вас долго не было, я волновался, - упрямо повторяет Сэм, словно пластинку заело. Он отвел взгляд и уставился в пол. Руки теребят рукав рубашки – Диновой рубашки – она ему была немного велика, но пройдет пара лет, и все изменится. Дин забавлялся. Он действительно находил это забавным. Раньше он не заставал Сэма за подобным. С другой стороны он сейчас как хищник, как охотник, чует, что это неспроста. - Ты боялся, Сэмми? Надеюсь, тебе не надо будет включать ночник на ночь? Или ты все же боишься темноты? – он смеется, а Сэм мгновенно вспыхивает, как спичка. Еще мгновение – он бросается на Дина, возможно, его неловкий замах был бы прелюдией к вероятной долгой драке, но Дин легко ловит его запястья ладонями. Сэм бывает неловким, когда рассержен. Или смущен. Дину ли это не знать. Это опасно, Джон отошел к Импале, чтобы забрать оружие и необходимые вещи, а Дин уже нависает над Сэмом и вылизывает ему рот, неспешно и словно с ленцой. Нет необходимости смотреть на Сэма, чтобы понять, что тот не ожидал подобного поворота, но – ничуть не против. Или нет, против. Он с усилием вырывается из хватки брата и толкает его в грудь. Мальчишка развивается, и силы ему не занимать, так что Дин неловко падает обратно на диван. Он ничуть не сконфужен, он смеется и облизывает влажные после поцелуя губы. Сэм снова вспыхивает, и он поспешно вытирает рот рукавом. Рукавом Диновой рубашки. - Мне так спокойнее, - внезапно говорит Сэм, и его тон, ровный и негромкий, удивляет Дина. Он ожидал нового крика, ругани, нравоучений, в концов концов, это же его Сэм! Но он удивляет его, и изумление увеличивается лишь оттого, что он продолжает. – Мне спокойнее, когда на мне твоя вещь. Не сучить у Сэма получается плохо, его надолго не хватает, и после следующей фразы Дин понимает, что перед ним снова его мелкий братишка. - Она воняет. Так что долго я бы ее все равно не проносил. Дин фыркает и наблюдает, как отец вносит сумку с оружием в комнату. Он запирает дверь, проверяет линию соли на подоконнике и выгоняет братьев. Джон хочет побыть один, после охоты всем нужен отдых, и Дин только сейчас понимает, насколько он устал. - Забирай ее себе, я не буду после тебя ее носить, - парирует Дин уже тогда, когда кажется, что разговор закончен, и возможно, Сэм уже и не помнит, на что это мог быть ответ. Они в своей комнате – каждый сидит на свой кровати, и между ними не меньше метра, и это чертовски напрягает. Сэм не отвечает, но по глазам видно, что память ему не изменила – или уже в нем проснулся дар телепатии. А Дин продолжает, его несет. - Я всегда знал, что ты маленькая детка, Сэмми, но, знаешь, сейчас ты меня поразил. Не ожидал. Может все же включить ночник? Получается, это семейное, и Дин сучит почти также как и Сэм. Но Дин-то знает разницу – ведь брат сучит в том случае, когда пытается скрыть настоящие эмоции – такие как страх или волнение, Дин же использует эту семейную особенность редко, только когда заведен. Сейчас он именно в том состоянии, и ох как не повезет Сэму, если он ответит. Но нет, дар предвидения Сэму все также недоступен. Он заводится с пол-оборота, словно он хранил свой заряд всю неделю, которую Дин с Джоном отсутствовали. - Какая же ты сволочь, Дин! Ты можешь понять тот факт, что я беспокоился? – он цедит слова, в контраст собственному крику чуть раньше, и Дин понимает, что возбуждается. Его, видит Иисус, возбуждает эта чертова рубашка на брате. Сэм выглядит тощей вешалкой под ней, и в то же время – тем невыносимым, домашним и мягким засранцем, что у Дина чешутся руками – так он хочет дотронуться. Черт, он, на самом деле, совсем не против видеть свои вещи на нем. Это странно, и это интимно. И будоражит то, что Джон этого еще не замечает. Он не заметит, это не та вещь, которой Джон мог бы заинтересоваться, но сам факт доводит градус крови до кипения. Он игнорирует то, что от него, должно быть несет, и он пьян – не от алкоголя, Сэм не алкоголь, это что-то более крепкое. Отец за стеной, должно быть, еще не спит, и дом словно картонный, а он набрасывается на Сэма. Сэм протестует – или делает это только для себя, у него какой-то свой пунктик, Дин замечает, и этот пунктик не позволяет Сэму быть покорным и послушным. И Дин не может не признать себе, что его это возбуждает. Он снова перехватывает взметнувшиеся к нему руки и смеется в рот, а Сэм слабо бьется в его захвате. - Пусти, - шипит он, и Дин поспешно отстраняется, чтобы не быть укушенным за язык. С мелкого станется, они уже и не это проходили. Руки он все еще держит, и Дин мог бы поклясться, что злоба на лице у брата наигранная, и он возбужден не меньше. Это игра для двоих, они давно усвоили, и когда Дин отпускает его, отходя, а Сэм бросает короткое «От тебя несет. Иди помойся», он-то прекрасно знает, что еще ничего не закончилось. Ему лень идти в душ, но он преодолевает себя, пожалуй, только потому, что впереди его может ждать интересное. Он поспешно моется, в голове крутится образ Сэма в рубашке, и Дину не может устоять на месте. Едва выключая воду, он идет обратно в комнату, по дороге вытирая полотенцем короткие волосы. Но Сэм уже в кровати, и кажется, он сделал свой ход. Он как бы говорит «Ну что, Дин, обломись, сегодня ты ничего не получишь», если мальчишечий затылок и неприкрытая простыней спина могли действительно что-то донести до Дина. Возможно, это и правильно, и ему нужно лечь, после долгой охоты нет ничего лучше, чем сон, но он заведен, и виноват в этом именно Сэм. Он не спит – конечно, нет, и на Дина косит из-под челки глаз, когда он опускается на кровать напротив. Он садится, а не ложится, и смотрит на Сэма, и тот ерзает неуютно под настолько прямым взглядом. Дин воспринимает это как призыв к действию. - Что еще из моих вещей ты носишь? – выдыхает он в его губы, улыбаясь, и Сэм скалится в ответ. Он ни разу не ручной зверек, думается Дину, но он принадлежит ему, они друг другу, взаимно, и Дин знает, что вполне вероятно – он единственный, кому Сэм может так открыться. Дин ловит его взгляд, томный, поплывший, и чрезмерно сосредоточенный, сосредоточенный на нем, на Дине. Приподнимаясь над постелью, чувствуя, как шевелится под ним Сэм, он совершенно не ожидал увидеть в его руке собственные боксеры, извлеченные из-под простыни. Они были на Сэме – это было совершенно ясно, и Дин замечает белесые потеки на внутренней стороне трусов. Это заставляет его сердце ухнуть куда-то в область паха. Чуть позже туда, кажется, перемещаются и мозги, ибо Дин в один короткий момент, как перед огромной захлестывающей волной, успевает понять, что вот она – красная тряпка для быка. Он дуреет, практически свирепеет, и ему уже все равно, что за стеной отец, сейчас перед глазами стоит только лицо Сэма, расслабленное, улыбающееся, торжествующее, словно он уже выиграл эту игру. Но это игра для двоих, и черте с два, если Дин отступится. Тем более что он знает, что шаг Сэма далеко не последний, он приглашает за собой Дина, и он принимает это приглашение. Он был бы последним идиотом, если бы не сделал это. - Сучка, дрочил в моих же трусах? – и Сэм смеется в ответ, запрокидывая голову, открывая брату горло. Дин груб, он практически не может себя контролировать, и лезет рукой под простыню, чтобы проверить, действительно ли Сэм был в его боксерах. Бедро Сэма голое, между ног горячо и немного липко, и Сэм хныкает перед ним требовательно, потираясь о ладонь. Приподнимаясь над постелью, он целует брата, коротко, словно успокаивая, но это не работает, и Сэм это знает. Он все еще видит эти чертовы трусы, и пусть они уже давно отброшены куда-то в сторону, их образ, кажется, выжжен уже у него на сетчатке. Сэму удалось найти спусковой рычаг Дина, и это было неожиданностью для них обоих. Но Сэм – хитрая сучка, он продумал и воспользовался этой возможность. Дин набрасывается на его шею, и плевать, что она на завтра будет расписана багряными засосами, плевать, сейчас главное сделать больнее, засосать кожу сильнее, грубее, укусить требовательно, слыша в ответ сдавленный всхлип, именно это кажется единственной целью в жизни. Сэм мечется под ним, но не отстраняется, простыня уже сбилась на пол, и они оба неосторожны, они слишком громки. Сэм давит худыми коленками ему на бока, а он представляет его собственные боксеры на нем, и звереет окончательно. - Господи, хочу, - хрипло выдыхает он, смотря широко распахнутыми глазами на Сэма, и он прекрасно знает, что вид у него сейчас как у наркомана. Руки Сэма вокруг его шеи, требовательный и жадный до его прикосновений, и выгибается дугой, и Дин не видит в нем того подростка, брата, который ходит рядом с ним везде и повсюду. - Черт, - он слишком разговорчив, пожалуй, и ему бы заткнуться сейчас, ведь даже эти несколько слов кажутся лишними посреди их громкого напряженного дыхания и тонких всхлипов Сэма. Они трутся друг о друга, поспешно, и кровать скрипит, и чертовски неудобно, и мало, но каждое прикосновение члена к члену сейчас слишком необходимо, а от того кажутся самыми сладкими. Они бы и обошлись этим грубым петтингом, ловя на губах стоны друг друга, но Дин среди обрывков мыслей и фраз может вычленить только одну - ему мало, и одной дрочкой Сэм не обойдется. Спустя мгновение Сэм уже на коленях, низко опустив плечи и голову к подушке, он расслаблен, словно и не был только что взвинчен до предела. Он выставляется, подставляется доверчиво, Дин гладит прогиб его поясницы, и Сэм разводит ноги шире. Он прислушивается – в комнате чуть тише, и за стеной слышен телевизор. Джон не направляется, чтобы проверить, чем занимаются его мальчики. Сэм любит его пальцы, но еще больше пальцев он любит динов язык. Не губы даже, ведь кто бы мог подумать, что его губы не самое прекрасное, что может быть в сексе, а именно язык. Дин знает это и пользуется своим преимуществом. Он может не только болтать, но и заниматься делом. Когда ануса Сэма касается влажное и горячее, его словно простреливает молнией. Он был готов к этому – но все равно каждый раз это слишком неожиданно и слишком приятно, чтобы быть готовым окончательно. Он не удерживает короткого скулежа и скребет ногтями по простыне. Спина выгибается, и он неловко задирает зад, заставляя и Дина подняться следом. Дин жадный, он лижет длинно, мокро, от самых яиц до копчика, широкими мазками по самой дырке, и Сэм поджимается, всхлипывая, и он тянет. - Ди-и-ин, - тонко, тихо и прерывисто, словно у него нет сил произнести это короткое слово целиком. Но ему слишком хорошо, Дин сзади вытворяет что-то невероятное, Сэма кусают за ягодицы, и вздохи разрывают слова на части. - Ну же, Ди-и-ин, - снова выдыхает он, и стоны становятся выше и короче, больше похожие на тихие вскрики, и он не может более терпеть эту пытку, когда ощущает, как Дин придерживает его анус пальцами и вылизывает его по кругу. Лицо Сэма пылает, то, что творит брат – слишком пошло, и ему не понятно, как Дин еще держится, ведь сам Сэм уже дрожит беспомощно и мечтает просто потереться стояком о постель. Этого бы хватило. Он почти кричит, Дин закрывает ему рот ладонью, и Сэм извивается, умоляя всем своим видом. Он уже готов, более чем, его подстегивает нахождение отца рядом и необходимость быть тихим, когда он просто не в состоянии сдерживать стоны. Член между его ягодиц кажется такой же неожиданностью, как и язык ранее, но он трется об него ягодицами насколько позволяет поза, неловко вертит бедрами и кусает ладонь Дина. Тот накрывает его тело своим, прилипает к взмокшей спине грудью и крепко впивается зубами в загривок Сэма. Зубы держат сильно, и Сэму с постыдным удовольствием приходит в голову сравнение с течной сучкой. Черт, он действительно сейчас готов на все, чтобы ему только вставили. Дин не заставил ждать, и со сдавленным «Сэ-э-э-эм» грубым толчком загнал головку внутрь. Сэм давится вздохом и вытягивается струной. Он ощущает боль, но не она причина его напряжения – у него подкашиваются колени от одного осознания того факта, что Дин его трахает. Это было тем самым психологическим удовольствием, ради которого Сэм всегда лез в постель к Дину. Он выдыхает со всхлипами, со скулежом, он ерзает и вертится под Дином, пока тот медленными и короткими толчками загоняет в него член. На мгновение кажется, что дверь открывается и на пороге стоит Джон, и он дергается испуганно, сжимая Дина слишком сильно. Тот матерится приглушенно, обнимая брата за талию, словно слыша его мысли, но у Сэма просто плывет перед глазами – и двери закрыты, и никто не заходил. Он упирается ладонями в постель и несильно ведет бедрами назад. Он привыкает и пытается прочувствовать правильный угол, подсказать Дину, хотя в этом нет никакой необходимости - первым же толчком он таранит правильное место внутри, отчего Сэм снова падает на локти и не сдерживает низкий протяжный стон. Это только разогрев, еще неполная доза удовольствия, но одно предвкушение позволяет ощущать Сэму все вдвойне. Дин гладит его по пояснице, по ягодицам, он уже не покрывает его как суку своим телом, и Сэм чувствует себя свободнее. Это разные ощущения, но он не может между ними выбирать, ведь это Дин – он не может выбирать между ним и ним. Дин нетерпелив, и хочет всего и сразу, и он подтягивает на себя Сэма за бедра, заставляя его двигаться, и Сэм готов слишком быстро. Кажется, что вокруг них кипит воздух, и очень странно то, что их еще не заметили. Они трахаются быстро, это тот самый подростковый секс, который не приносит полного удовлетворения и после которого хочется только еще, но Дин уже не подросток, и после секса его явно вырубит усталость. Сэму лишь остается с отчаянием бороться за каждый грамм лишнего удовольствия. Дин двигается размашисто, с силой ударяя бедрами вперед, так, что Сэма провозит по кровати, он вкладывает в каждый толчок какое-то свирепое чувство, сродни собственничеству, Сэма клеймят, он ощущает это, и все это чертовски быстро заканчивается. Дин наблюдает, как растягивается дырка от его члена, подхватывает Сэма под мышки, за грудь, заставляя встать на колени, проникновение настолько глубокое, что Сэм кричит, не сдерживаясь, его простреливает наслаждением настолько сильно, что он кончает первый раз, и сразу же после этого – второй. Он знает, что оргазма два, он ощущает границу, и это выбивает из него все силы сразу. Он всхлипывает и чуть жив от испытанного, и пока Дин крепкими точными толчками таранит его зад, изливаясь внутрь, он уже почти вырубается. Этого было слишком много, его пробивает дрожью, и сверху нависает Дин, дыша ему в затылок. Он уже не помнит, с чего началось – никто из них не помнит. Дин ощущает себя так, словно только что утолил зверский голод – отчасти это действительно так, и перебирается на свою кровать. Он находит на ней трусы Сэма, или точнее его собственные трусы, испачканные спермой Сэма, и это заставляет его усмехнуться. Сэм вытягивается на постели и замирает. Им бы испугаться – они не были тихими, но кажется, что вместе со спермой Сэма покинул страх и любая тревога. Телевизор за стеной приглушен, но еще более отчетливо слышится храп. Везение Винчестеров не покидает. Дин на соседней кровати, но Сэм не ощущает себя брошенным. Он улыбается, когда замечает в руках Дина боксеры, и довольно хмыкает.