Симпатии и антипатии

Мы все — деревья, и лишь ветер делает нас крепче и сильнее. Джордж Герберт

Стайлз осторожно встал с кровати, пытаясь привыкнуть к яркому солнечному свету. Накануне, он дал себе слово прервать этот обязательный ежедневный ритуал, — перестать проверять свое тело на наличие новых ссадин и кровоподтеков. — Доброе утро, как спалось? — как всегда вежливо приветствует одна из множества безликих медсестер больницы Сент-Клэр. Стайлз давно уже запутался в их именах и, если быть честным, то не особо стремился их запоминать. Практически с самого рождения он не покидал стен этого закрытого учреждения, куда власти стремились спрятать тех, кто по каким-то не совсем очевидным причинам мог подорвать устои общества. Стайлз знал, что с подобным диагнозом, как у него здесь находятся трое — Джулиус, Джеймс и Динкан, — у них в разной степени проявляется анальгезия или другими словами синдром Бельмондо. Из-за отсутствия ментальной связи, которая от рождения дает возможность людям чувствовать свою вторую половинку, их боль или отголоски эмоции, вероятность того, что Стайлз или кто-то из ребят когда-нибудь встретят своего человека или хотя бы покинут это заведение, практически равна нулю. Отец всегда повторяет, что Стайлзу опасен внешний мир и если что-то случится с ним, то тот человек, который вероятно с ним связан, прочувствует всю ту скрытую от самого Стайлза палитру ощущений и это может закончиться более чем плохо: — В истории были случаи, когда люди погибали из-за болевого шока, который передался второй половинке через связь. Поверь мне, я понимаю, о чем говорю. Сейчас ты слишком маленький, чтобы осознать всю серьезность проблемы, но скажу лишь, что тот человек, твоя вторая половинка… Ему будет слишком больно, если что-то пойдет не так, — Ноа слишком крепко прижал к себе шестилетнего сына, — я не могу больше подвергать твою жизнь опасности. Я не смог уберечь твою мать, а потерять тебя… я не переживу, если с тобой что-то произойдет. Стайлз все еще хорошо помнит тот последний день в своем настоящем доме, прежде чем эти белые бесцветные стены палаты стали считаться таковыми. Иногда в памяти всплывают еще какие-то фрагменты из того времени, когда мама была жива, а в мире было чуть больше красок. Отчётливо представляет ярко-зеленые стены детской с плакатами супер героев на стенах, коллекцию ретро-машин на подоконнике, которую разглядывал перед сном. Иногда Стайлз даже чувствует осторожное прикосновение матери, как та нежно целует в макушку. И слишком много того, что, пожалуй, можно было бы счесть за игру воображения, когда пытаясь восполнить какие-то пробелы в памяти, сочиняешь сам, и выдумка постепенно становится реальностью. Так Стайлз убеждает себя, что мама обожала сладкие духи и пирожные с помадкой, а отец после работы смотрел старые американские детектива 50-х, 60-х годов. — Прекрасно, — также бесцветно и с небольшой заминкой отвечает Стилински, неторопливо садясь на кровать и слегка щурясь, — ты не знаешь, кто открыл шторы? Медсестра слегка пожимает плечами, прежде чем на ее лице появляется признак озарения. — Должно быть новый волонтер, Хейл, кажется, — та недовольно поджимает губу, — очень грубый юноша, знаешь, такому как он, не помешал бы в свое время кнут. — Дает совершенно нелестную оценку она, прежде чем спешно покинуть палату. Стайлз никак не комментирует, потому что он вновь может затронуть больную для себя тему — отсутствие друзей и редкие визиты отца. Практически все свое свободное время Стайлз читает или играет в бесконечные партии шахмат сам с собой. Любой контакт с новой вещью подвержен сомненью, его лечащий врач, хотя, глупо считать его таковым, в общем, мистер Валэнтен всячески ограждает Сталза от контактов с современными гаджетами, переживая, что может помимо физической травмы, развиться и душевная, ведь интернет, впрочем, как и все социальные сети, переполнены счастливыми фотографиями пар, фантастических мест, который должен посетить каждый, или кучей вещей, которые должен попробовать любой уважающий, и стремящийся познать саму жизнь, человек. Одним словом все то, что противопоказано Стайлзу и не заставит свернуть с правильной дороги. В корпусе, где живет Стайлз, практически нет сверстников, да и те, кто больше подходит по возрасту, не спешат идти на контакт с тем, кого ничего не чувствует. Отсутствие у человека самой возможности ощутить боль, страх или любое другое чувство — пугает и ужасает. Стайлз сам не раз видел, как у нового собеседника вытягивается лицо, когда сбивчиво парень начинает пояснять, что не понимает, что вообще есть страх, боль, сострадание или любовь. Почему эти эмоции так сильно влияют на человеческие поступки и поведение. Его пустые дискуссии и разглагольствования, как правило, заканчиваются капитуляцией, ведь никто из собеседников не хочет сдаваться и вставать на сторону другого. Может поэтому книги и стали его лучшими друзьями. Они дают ответы и при этом не спешат разбежаться в разные стороны, будто перед ними прокаженный. Словесные описание эмоций; через литературных героев, Стайлз узнает причины поступков и мотивы. Первое время он сам очень злился на отца и весь мир за то, что родился таким и живет так, но потом настало принятие. Простое осознание того факта, что иначе просто не выжить и дело тут вовсе не в пустом подростковом эгоизме. — Прекращай так таращиться, выглядишь очень тупо, — доносится откуда-то из-под кровати, — брось, только попробуй проболтаться этой «Мисс, чем такой сладкий мальчик провинился», что я здесь. Без шуток, я знаю, где ты спишь и твой режим, мне ничего не стоит, как следует проучить тебя. — Хорошо, — как всегда спокойно ответил Стайлз, не без любопытства поглядывая на пол. Может он и не умел читать людей, но ему хочется посмотреть на этого парня, который так бесцеремонно ворвался в его унылое утро. — Ты давно там сидишь? — Меньше десяти минут, но я не засекал. Резкое движение и достаточно крепкий парень вылезает из-под кровати Стилински, заставляя последнего думать как тот вообще мог поместиться в том узком пространстве. — Я вижу по твоему бестолковому виду, что тебе не терпится что-то мне сообщить, — сквозь зубы шипит тот, прежде чем привстать и осмотреться. — А ты здесь неплохо обжился, книжками все углы обложил. Надеешься призвать духа книжного червя или принял участие в марафоне «1000 книг за один год»? Стайлз неуверенно кивает, соглашаясь с двумя вариантами сразу. Обычно разговор с собеседником всегда начинает он, и правила эти никогда не меняются. — Ты язык проглотил, если решил притвориться глухонемым, то ты поздно спохватился, я в курсе, что ты умеешь говорить, — парень выпрямляется и обтряхивает рукава толстовки, — ну и пыльно же на твоем полу, приятель. — Ты назвал меня «приятелем»? — Стайлз искренне удивлен, не то, чтобы внутреннее чутье не кричит, что это лишь одна из форм обращения, несколько фамильярная и часто встречается среди подростков, но какая-то потаенная часть подсознания надеется, что парень перед ним мог бы счесть его хоть чуть-чуть интересным. — А ты походу один из местных чудаков, которым запрещено выходить, — Дерек указывает пальцем на него, явно гордясь собой и собственной ошеломительной догадкой, — мне рассказывали, про тебя. Стайлз Стилински, верно? Между прочим, это твой отец придумал мне такое наказание. Нет, мне, конечно, не стоило портить школьную собственность и затевать драку во время состязаний о чем я, к слову, очень раскаиваюсь, если ты решишь рассказать о нашей встрече своему отцу, но… — Дерек внезапно прерывает поток слов. — Мне практически восемнадцать и я не мог спокойно реагировать на то, что какой-то засранец решил поиграть в альфа-самца и соблазнить мою младшую сестру. А ей, между прочим, пятнадцать! — Я понял, — очередной неуверенный кивок, — я обязательно передам ему, если он вспомнит о моем существовании. — Что? Хочешь сказать… — Дерек вновь осекается, и его самоуверенность буквально тает на глазах. — Прости, приятель, я не хотел задевать тебя. — Ничего, — Стайлз выдает какое-то подобие улыбки, ведь с проявлением обычного дружелюбия, рукопожатий и обменом улыбок тоже были проблемы. Мистер Валэнтен всегда настаивает на ограничении физического контакта с пациентами и этим все сказано. — Забыл представиться, Дерек Хейл, — парень легко и без каких-либо сомнений вытягивает руку вперед, приветствуя. Стайлз несколько настороженно смотрит на открытую, крупную ладонь Дерека прежде чем решится дотронутся до нее. — Стайлз. Стайлз Стилински, — он слегка потрясывает руку, будто не он, а Дерек от природы хрупкий и может внезапно растворится. — Прости еще раз за бесцеремонность, — отчего-то Дерек не спешит разорвать контакт, — я слишком привык быть в наступлении. Ты понимаешь, хотя откуда… — бормочет тот, — я просто хочу сказать, что ты не должен воспринимать мои слова всерьез. — Я понял, — еще одна натянутая улыбка, — мне стоит умыться и показаться врачу, иначе через пару минут у порога соберется целый консилиум, а ты ведь вроде хотел остаться незамеченным?.. — А! — удивленно произносит Дерек, резко выпуская ладонь Стайлза, будто бы тот сказал «стоп» слово. — Могу заглянуть позже, если ты не против? В эту секунду Стайлзу впервые на своей памяти захотелось сказать все, что было на душе. Что он вовсе не против и ему по сути некуда деваться, а Дерек за все это время единственный, кто представляет для него интерес, но какая-то едва объяснимая сила заставляет Стайлза промолчать и наблюдать за тем, как Дерек просто уходит. Со странной улыбкой и выглядя при этом не менее растерянно, чем сам Стайлз. Может именно так и начинается настоящая дружба?