Правдивая история Толика

У каждой истории есть начало и конец… Своя канва, синопсис, содержание, ключевые моменты, прологи и эпилоги. И не бывает книги, в которой при каждом новом прочтении не открывались бы вещи, на которые раньше не обращал внимания. Беспорядок в моей квартире, ставший чем-то привычным, неотъемлемой частью моего маленького мирка, оставленного далеко позади… Похабное слово из трёх букв на спинке сидения автобуса, в котором я заснул и в котором мне уже никогда не суждено проснуться… Тени моего прошлого в лесу, наблюдающие за тем, как я раз за разом наступаю на одни и те же грабли… И наблюдатель в самом углу столовой, не спускавший с меня печального взгляда каждый день моего пребывания в «Совёнке»! Для меня он был частью интерьера, декорацией, которую я иногда случайно видел краем глаза. Меня волновали куда более насущные вопросы… Как найти отсюда выход? Кому помогать, а кого следует остерегаться? Как не дать той, кого полюбил, покончить с собой или выкинуть тебя из своего сердца? Да, цикл был длиной всего в неделю, но за вечность, проведенную здесь, я так и не научился принимать эти удары без последствий. Пусть даже несколько дней спустя всё начиналось сначала… Мои мысли занимало то, как повлиять на эту историю, чтобы у нее был счастливый конец, хоть и ненадолго. Тень Пионера, появляющаяся в самые неожиданные моменты, усмехалась надо мной, будто все мои действия не значили ровным счетом ничего. Как и он, я уже знал, что выхода нет, но не опускал руки, отыгрывая снова и снова этот выученный до мелочей сценарий. Я держался десятки циклов, прежде чем понял, что порой становлюсь не участником игры, а наблюдателем, который раз за разом смотрит любимое кино, следит за игрой, кровожадно улыбаясь из тьмы главному действующему лицу. Превращение из Семена в Пионера, то, о чем я догадывался и чего поклялся любыми способами избежать, произошло для меня незаметно. Впрочем, любая история, какой бы длинной она ни была, легко затеряется в вечности… Почему в лагере сахар хранится только в двадцатикилограмовых мешках? Почему Мику так быстро тараторит, но не может выговорить ни одной скороговорки? Почему Шурик ни разу не споткнулся и не расшиб голову о рельсы в шахте? Я задавался самыми разными вопросами, постепенно выходя из тьмы, но оставаясь незаметным. Сколько лет я провел так? Я уже не помню… Я думал, циклы запускаются вновь и вновь, отматывая «Совенок» на самое начало, без единого напоминания о прошлом… Кроме моих воспоминаний. Но ведь и их я получил не сразу. То, что я научился возвращать себе память, и сделало меня Пионером. Но сколько циклов прошло, прежде чем я стал другим? У каждой истории есть начало и конец… Но, согласись, глупо же думать, что превращение в Пионера стало бы концом, последним моментом лета, которое никогда не кончается. Воспоминания о прошлом не были последней трансформацией, произошедшей с течением циклов, в которых, казалось бы, ничего не меняется. Сколько раз я жил и сколько раз я умер в «Совёнке»? Уже не сосчитать. Но один раз я запомнил хорошо. Съев торт, приготовленный в честь возвращения Шурика, в одно рыло, я попал в медпункт и был вынужден провести там ночь. Помнится, со скуки сожрал все таблетки, что нашел у нее в шкафчиках. А потом запил водкой. И вновь я проснулся в Икарусе, зная, что всё сотворенное в «прошлой жизни» никак не отразится на новой неделе моих бесконечных каникул! Но тут меня ждал сюрприз. Славя, встречавшая меня у ворот, лишь выдавила: «Привет! Ты, наверное, нове… Пиздец тебя раздуло!» Услышать такое от образцовой пионерки мне доводилось примерно… НИКОГДА! Сломя голову, я метнулся к «Икарусу», чтобы посмотреть в боковое зеркало. И увиденное меня не обрадовало. Я и правда слегка потерял форму. И под «слегка» я имею в виду вполне ощутимый прирост в весе. Да моя рожа теперь была шире газеты! Я тряхнул головой и вновь посмотрел в зеркало. Нет, это было не наваждение. Похоже, таблетки с тортом и водкой были чем-то, чем я обидел эту вселенную. Причиной, почему она со мной так жестоко обошлась. Мне ничего не оставалось, кроме как пойти за Славей и вновь перезнакомиться со всеми в лагере. И если Славя отреагировала еще довольно мягко, то Ульянка и Алиса не переставали подкалывать меня до самого конца смены, а Ольга Дмитриевна даже не доверила мне мешок сахара. Я думал, что хуже уже не будет. Но как же я ошибался, когда моя родная Леночка, с которой я был физически не в состоянии играть в бадминтон, вскрылась… Вдоль, а не поперек. Я всю ночь провел на коленях у ее залитой кровью кровати. Я громко рыдал, звал на помощь и рвал на себе волосы. Но в лагере никого не осталось, все уехали… Семен, Пионер… Какая уж там разница? Я проснулся в «Икарусе». Меня встречали ворота «Совёнка», озаренные яркими солнечными лучами. И Славя, на лице которой при виде меня застыла гримаса ужаса. Не дожидаясь ее реплик, я посмотрел в зеркало и обнаружил залысину, которая вкупе с моим по-прежнему раздутым как вареный пельмень лицом, делала меня еще «моложе и краше». Еще не раз я потом ощупывал свою макушку, чувствуя там фантомные волосы. Но их не было… Эта неделя показалась мне еще хуже предыдущей. И большую часть времени я провел вместе с Мику. С болтливой пионеркой мало кто общался, по крайней мере, подолгу. Ее бесконечное щебетание обо всем на свете отпугивало даже самого терпеливого слушателя. И поэтому моей компании она была очень рада. Ну а я в какой-то момент от нее устал. Устал настолько, что не придумал ничего лучше, чем вспомнить «Во все тяжкие» и утопиться в бочке фтористоводородной кислоты, которую я смешал в Старом лагере, найдя всё необходимое на складе и в бункере. Я свято верил, что на этом мои мучения будут окончены. Но как же я ошибался, проснувшись тем, кем я стал после Пионера… И тут появляюсь я! Реакцию Слави я лучше опущу. Хоть бедная пионерка и не помнила этого, каждую неделю она встречала у этих ворот кого-то все более и более странного. Пожалуй, если сравнивать меня прошлого и меня нынешнего, я бы назвал себя мутантом. На сей раз по моему, казалось бы, целому и невредимому лицу, будто прошлись ластиком. И, взглянув в боковое зеркало «Икаруса», я узнал Толика… — Не-е-ет! — мое грузное тело упало на колени, и мой обасевший голос разнесся над лагерем отчаянным криком. Было время, когда я жаловался на то, что в этом мире ничего не меняется. Как же я ошибался. Забавно, теперь у меня совершенно другая роль в этой истории. Я был Семеном, потом стал Пионером, теперь стал Толиком. У каждой истории есть начало и конец… Своя канва, синопсис, содержание, ключевые моменты, прологи и эпилоги. И не бывает книги, в которой при каждом новом прочтении не открывались бы вещи, на которые раньше не обращал внимания. Например, то, кем на самом деле является Толик. Я не помню, когда перестал просыпаться в автобусе. Моя мечта исполнилась. Циклы в неделю подошли к концу, и я вырвался из этого порочного круга. И попал в другой круг. Теперь моя жизнь длится дольше. Я просыпаюсь в своем покосившемся домике в начале смены и покидаю лагерь в самом ее конце, чтобы снова очнуться там же и начать всё заново. Каждое утро я гляжу в зеркало, и оттуда на меня смотрят две точки глаз, выражающие всю тоску и тлен моего теперешнего существования. Рот, словно карандашная черта, проведенная рукою ребенка, напротив, не выражает ничего. Он просто есть, и хотя бы за это я благодарен… Я проверяю, насколько у меня поседели волосы, то ли от старения, то ли от пережитых невзгод. Потом небрежно поправляю пионерский галстук, печально гляжу на округлое пузо и иду в столовую, где уже кто-то другой идет по проделанному мной пути. Я гляжу на нового Семена из угла столовой, уныло помешивая гречку в тарелке. Судя по его жизнерадостной улыбке, по тому, как смеются Алиса и Ульянка, когда тот обнаруживает в своей тарелке сколопендру, его бесконечные каникулы только начинаются… Иногда я ощущаю зависть, но все же чаще смотрю на него с печалью в сердце. Он не знает печальной истории Толика, а я знаю. Мне ничего не мешает рассказывать ему это снова и снова. Это разрушит его оптимистичный взгляд на лагерь как подарок судьбы асоциальному хикки, попавшему в волшебный мир. Но я не Пионер, чтобы кровожадно насмехаться над своим прошлым, появляться из тьмы и пугать зловещими предзнаменованиями. Я Толик, и я всегда на виду, пусть не все обращают на меня внимание. Я Толик, и такова моя история.