осознанно.

Это привычно. Грубые руки, которые властно обхватывают пальцами правой руки горло, заставляя запрокинуть голову и тонуть. Захлёбываться в своих чувствах, которые лезут и лезут, в чужом запахе — одеколона и сигарет, тонком аромате кожи и совсем слабого пота, в грубости и нежности одновременно. Растворяться во власти чужого человека. Это привычно, но колени неизменно подкашиваются, а из лёгких в момент пропадает весь кислород. Олег привык к этому, хотя каждый раз как первый. Волнительный и на грани ужаса от того, что Рома может переборщить и доставить боль, которая не была бы желанной. Олегу нравится, когда изящные пальцы смыкаются на его горле, очерчивают кадык, слегка надавливают на бьющуюся на шее жилку, а вторая рука сковывает запястья за спиной. До саднящего чувства, до лёгкой тянущей боли в плечах. Но это приятно. Ещё лучше, когда мужчина позади давит ему коленом на поясницу, заставляя вжаться в любую пригодную для таких трюков поверхность — столешница, тумба, кровать, комод или же просто встать на колени и ложась грудью на пол. Сегодня это письменный стол. Олег тихо стонет, когда обнажённой спины касается горячая рука, ведёт ниже по пояснице, а после проскальзывает длинными пальцами между ягодиц, давит и проникает, медленно растягивая. Это мучительно и каждый раз чертовски стыдно до горящих краснотой ушами, закушенных губ и стоящего члена. — Давай же, — Олег сглатывает вязкую горькую слюну и подаётся бёдрами назад, позволяя пальцам проникать максимально глубоко и упираясь бедром в пах Ромы. Через ткань штанов чувствуется чужой стояк. И это всё ещё максимально неловко из-за всего, что происходит. Однако мужчина выпускает его руки из своей, за спиной звенит пряжка ремня, а в промежность упирается член. Стыдно и слишком желанно, чтобы отказываться от того, что судьба подкинула. Крестик на шее нелепо елозит по столешнице, тихо звенит и неприятно впивается в кожу, когда Рома придерживает одной рукой свой член, второй вжимает в стол и вставляет, медленно, глубоко, так, что перед глазами начинает темнеть. А после вновь перехватывает под кадыком и тянет на себя вверх, заставляя прогнуться в пояснице. И горячо сбивчиво шепчет на ухо: — Сейчас, среди всех моих игрушек, ты — самая любимая, — и это лучше, чем самое красивое признание в любви. Олег срывается на стон и слегка поворачивает голову в сторону, позволяя себе посмотреть на лицо Ромы, вбивающего его в стол и улыбающегося так, что расшифровать все тайные смыслы этой улыбки невозможно. Но теперь это не кажется таким неловким. Потому что это не односторонние чувства, рвущие душу на части. И от осознания этого становится в разы проще отдавать и принимать. Отдавать себя и принимать всё то, что ему может отдать Рома. Себя, свою жизнь, свою любовь. И Олег готов шагнуть в этого человека, захлебнуться в нём, но быть счастливым, пока может. Мужчина разворачивает его к себе лицом, подтягивает за бёдра вверх и продолжает двигаться , вырывая глубокие стоны, наблюдая за раскрасневшимся лицом, оглаживает большим пальцем скулу и вплетает пятёрню в тёмные кудри, за которые тянет на себя и целует. Глубоко, влажно, с пошлым причмокиваниеи. Двигается неспешно, проникая членом так глубоко, насколько возможно и наслаждается мелкой дрожью, прошедшей по чужому телу. Олег готов скулить от счастья как собака, когда чувствует долгожданную нежность и надолго его не хватает, ощущения топят в себя, срывая на оргазм, за которым гонится и Рома. Он кончает с гортанным стоном в ухо Олега, сжимает пальцы на бёдрах и притягивает ближе к себе. — Скажи что-нибудь, Олег. — Я выбрал тебя осознанно.