***
Так не могло больше продолжаться, он сидел здесь уже десять дней, надо было хоть что-нибудь предпринять. Скорее всего, эти утырки уже перемыли ему все кости, а теперь посмеиваются над его обещаниями. Майк пошёл в ванную, умылся и тщательно оглядел себя в зеркале: двухнедельная щетина несколько портила впечатление, создаваемое короткими русыми волосами и узким лицом с торчащими скулами и большими голубыми глазами. Впрочем, бриться он не собирался: сейчас не до этого, да и некоторую маскировку обеспечивает. Натянув обычные потёртые джинсы и надев кожаную куртку, красиво облегающую широкие мускулистые плечи, Фримен осмотрел оружие. Пистолет удобно лежал в руке, не скользя и не выпадая. Довольный проверкой, молодой человек зарядил его и сунул вторую обойму в карман. Брать с собой оставшиеся патроны смысла не было, всё равно он не успеет снарядить ими магазины. Четырнадцать выстрелов: можно убить тринадцать уродов. И себя. Закончив приготовления, Майк вышел на улицу. Здесь уже происходила полная мешанина: на одной стоне дороги стояли здания восемнадцатого и девятнадцатого веков, до краёв полные разными деталями, вроде балкончиков, а на другой встали чёрные монолиты, стремящиеся куда-то вверх, к самим небесам с их бесполезными богами, не пришедшими на помощь в такой момент. Мужчина сплюнул. Особенно аккуратно обходя всюду снующих полицейских и вездесущие столбы с камерами, Фримен всё ближе подбирался к одному из таких чёрных шпилей. Войдя в здание, он оказался перед охранником, вперившимся в свои мониторы и не обращающим особого внимания на входящих и выходящих. Майк тщательно подготовился к этой операции, а потому надо было лишь нажать на одну маленькую кнопочку на пульте, принесённом с собой, и во всём здании отключилось электричество. Что странно, никто даже не двинулся с места. Только тот самый охранник резко уставился своей свиной рожей на устройство, которое молодой человек не успел убрать. Ничего не оставалось, кроме как выхватить пистолет и выстрелить прямо в эту морду. Искажённую ужасом гримасу залила кровь; Фримен, вздохнув, пошёл дальше. Из-за угла выскочил ещё один силовик, теперь уже готовый отрыть огонь, но он не успел, получив два выстрела в упор, и так же свалился на пол, покрывая его красной жидкостью. Та же ситуация произошла в лифте и на выходе из него на верхнем этаже. Они словно были совсем не готовы к атаке: только последний смог задеть его, прострелив плечо. Минус семь выстрелов. Майк, шипя от боли, перезарядил своё оружие. Коридор шёл прямо, но справа находилась дверь, а слева — небольшой закуток. На первой молодой человек разглядел какую-то табличку и сначала решил проверить закуток. Здесь оказался ещё один проход, охраняемый ещё одним свиноподобным мусором. Тот вскинул пушку, но тут же получил восемнадцать грамм в харю.***
Когда отключилось электричество, я понял, что, похоже, сегодня мне предстоит заговорить ещё одного человека. И действительно, буквально через десять минут на этаже раздались выстрелы, вновь кто-то умер, пытаясь поддерживать хлипкий порядок. Но как порядку справиться с хаосом? Я глубоко вздохнул. Вновь выстрелы, теперь уже прямо за дверью. Хорошо, что не решил сначала вломиться к девочкам. Что-то упало, мне стало дурно. Бедный Мишель, он ведь ни в чём не виноват. От сильного удара деревяшка чуть не слетела с петель, впрочем, не жаль. Мой «убийца» вошёл в комнату: ничего особенного, обычный спортсмен, чьё лицо не обезобразил интеллект, решивший, что может положить конец сложившемуся мировому порядку, просто убив пяток охранников. Хм, немного старше меня. Я медленно поднял руки. Он подошёл ближе, но стрелять не спешил, похоже, думая, похож ли я на того человека, что он видел в телевизоре. Похож, похож. — Раз уж мы оказались в такой ситуации, могу я предложить вам виски? Вы ведь всё равно меня пристрелите, а живым уже не выберетесь, чего уж напоследок не выпить хорошего алкоголя? — первым заговорил я, улыбнувшись. Он не выстрелил, но продолжал молчать, значит, мне удалось. На самом деле, сюда ещё разве что выехал отряд, он успел бы меня убить и скрыться десять раз. — Садитесь, что теперь стоять, — показал я на вполне удобный стул перед моим столом. Он послушно занял это место и, вновь направив на меня ствол пистолета, кивнул. Я, чтобы не раздражать его, полез в тумбочку левой рукой. Закинув инъектор в рукав и взяв бутылку за горлышко, я поставил её на стол и повторил процедуру с роксами. Кажется, он не совсем понимал, почему я не ползаю перед ним на коленях, прося о пощаде, а я разливаю напиток и чувствую, как меня душит жадность-жабка. Забавно, раньше я не жадничал. Я пододвинул к нему один из стаканов, он, не сводя с меня глаз, проверил запах. Остался чем-то недоволен, чем же? Машет пушкой, я снова поднимаю руки, он хватает мой стакан и тоже его нюхает. Возвращает оба: — Пей. Делаю глоток из обоих стаканов, доливаю выпитое, возвращаю ему уже свой рокс. — Зачем? — Что зачем? — не совсем понимаю я. — Я пришёл убить тебя, а ты меня поишь. Какой-то глупый вопрос. Детский. Неужели он думал, что я буду унижаться перед ним, словно комичный злодей из низкобюджетного фильма? — А почему нет? Конечно, я бы мог выпить один, но это же некультурно, поэтому предлагаю вам разделить со мною удовольствие. Как можете заметить, никакой отравы в нём нет. Вновь направил на меня пистолет. Ой, как страшно. На самом деле, есть, просто, только для тебя. Да и что на деле мне мешало, например, отравить и себя, и его. — Хорошо. А теперь объясни мне, зачем всё это? — А теперь про что вы? — Про всё, что творится вокруг. — А что творится вокруг? — Просто объясни мне, пока я не вышиб тебе мозги, какого чёрта вы творите?! Зачем нужен этот тоталитаризм? Зачем нужны ликвидаторы? Расстрелы?! Какого чёрта вы ведёте себя как киношные фрики?! — Ну, про что вы. У людей и так никогда нет выбора… — Ты про что?! — Позвольте мне отвечать на ваши вопросы, не перебивайте, — с улыбкой говорю я и нагло делаю пару глотков. — Я так понимаю, вы недовольны нашим принципом, звучащим как «Один народ, одна страна, один канцлер», верно? — Да. — Но ведь какая разница? Вот за какую партию вы сейчас голосуете? — За «Единство». Но какой в этом смысл, если партия всего одна. — А если бы у вас был выбор, за кого вы бы голосовали? — Думаю, за либертарианскую партию. — Ну и в чём же разница? — Во всём! У меня, у других людей был бы выбор! Кажется, я говорю с ребёнком. Очень скучно, хоть у этого малыша и есть пистолет. — У людей никогда нет выбора. Не важно, консервативную партию выбирать или либеральную, коммунистов или демократов, социалистов или республиканцев — они все суть есть одно и то же, меняется только обёртка. — Да что ты несёшь. Просто пытаешься меня запутать. Ты уже запутался. — Ну, давайте проще. Позвольте, — я вновь влез в стол. — Вам красную или жёлтую шоколадную конфету? — А разница? — Вот и с партиями то же. Зачем вам десять, если на деле она одна? — Хах, по телеку ты говоришь так же, как там тебя, канцлер Саливан? — он почти смеётся. Похоже, близок к истерике, но оружие на меня больше не направляет. — Может, у тебя найдётся, что сказать и по поводу твоего единоличного правления? — Естественно. Ситуация такая же, как с конфетами. Какая разница, которого из десятка кандидатов привести к власти, если нос в кормушку сунет каждый, просто, предположим, в лице сенатора. А так есть только канцлер. В десять раз меньше затрат с тем же результатом. — И ради этого убивать людей? Да что вы творите?! — Мы никого не убиваем, кто вообще вам такое сказал? В наших тюрьмах люди не умирают с голоду и не сходят с ума, наша полиция не стреляет в людей, закрашивающих наши плакаты, мы не трогаем ни каких-нибудь чёрных, ни гомосексуалов, ни филателистов — нам вообще нет дела до чужих штанов, карманов и трусов, если там нет оружия. Как вы можете заметить, в последнее время даже появилась так любимая вами альтернатива — Белая партия, ещё более либеральная, чем наша. Возможно, ещё пару лет, и у людей на выбор будет уже два канцлера. А ранее упомянутые вами ликвидаторы и вовсе используются исключительно, чтобы обезвреживать террористов. Проблема только в том, что в современных реалиях террористами являются люди вроде вас, — я развёл руками. — И это стоит тотальной слежки? — Это? Конечно, нет. Слежки стоит почти полностью исчезнувшая преступность, уверенность людей в завтрашнем дне, в том, что они не потеряют работу, не окажутся на улице, их детей не утащит в тёмный подъезд обезумевший педофил, а для молодых людей найдутся места в университетах и институтах. Тем более, думаю, вы же и сами живёте где-то? Часто ли вы видите камеры и микрофоны под кроватью? В туалете или в ванной? Вы сами это выдумали, — пока я это говорил, мой клиент всё больше смурнел, опуская оружие. Наконец, он подложил руку под голову, уже не глядя на меня. Я широко улыбнулся. — Собственно, поэтому я хочу спросить у вас. А что творите вы? — Что?! — возмутился «революционер» моей атакой, но он уже проиграл. Когда зашёл в этот кабинет. — Я спрашиваю вас. Только десять минут назад вы убили пять человек. Просто так, потому что вам так хотелось. — И что? — спросил он, покрываясь испариной. — Разве это поступок человека, который меняет мир к лучшему? Как вас зовут? — Майк Фримен. — Фри-мен… Это больше похоже на прозвище или кличку. Можно настоящую фамилию? — Смит, — тяжело ответил он. — Вот видите, Майк Смит, у вас красивое имя и фамилия. Меня вы знаете, — я снова улыбнулся. — Кто ж тебя не знает. А теперь поясни свои слова. — Вы, как я уже сказал, убили пять человек, а скоро убьёте и меня, шестого. Вы подумали об этих людях? — Почему я должен о них думать? Я тут типо в народного мстителя играю. — Ну, у них ведь тоже были семьи, любимые, у кого-то дети, а у кого-то, возможно, даже внуки. — И что? — спросил он, всё больше мрачнея. — Просто подумайте, сколько жизней вы оборвали? Сколько жизненных путей было связано с этими людьми? Сколько судеб вы в одночасье полностью разрушили, сколько оборвали, сколько изранили и искалечили? Сегодня эти пятеро были, а завтра нет. Их дети уже остались без отцов, внуки без дедов, жёны без мужей, девушки без любимых молодых людей. Взять, например, Тома, это был первый охранник, которого вы пристрелили. Вы ведь застрелили человека на входе? — это жалкое существо только вздохнуло. — У него ведь была и жена, и престарелая мать, о которой он исправно заботился, и трое ребятишек. Совсем недавно они взяли огромный кредит на двадцать пять лет, чтобы купить новый дом. Теперь Тома нет. Что делать его семье? Откуда брать средства к существованию? И ведь убил его не какой-то страшный и кровавый режим, а вы, спаситель. Только что. Мы с вами сейчас говорим, а его тело потихоньку остывает. Я добился цели: этот болван побледнел, словно смерть. — Ну что вы! Вы уже и на человека не похожи. Можно вашу руку? — я потянулся к его свободной левой кисти, но он одёрнул её. — Хорошо, давайте продолжим. Вторым был Клод. Да, он француз. У него не было семьи, официально он живёт один. Жил. Но у него была любимая девушка, Мари. Она уже три месяца носит под грудью его ребёнка. Их свадьба была запланирована через две недели, туда пригласили даже меня, — я демонстративно сделал вид, что усмехнулся, — знаете, у меня даже были планы пойти туда. Спасибо, теперь не придётся переносить дела. Я нагло встал и подошёл к огромному окну во всю заднюю стену. Люблю пить виски, глядя на улицу. Я уже не боялся поворачиваться к нему спиной. — В лифте был Майк, ваш тёзка, иронично, правда? Его свадьба была как раз два месяца назад, возможно, именно по её поводу Клод с его девушкой и решили перейти к более серьёзным отношениям. Через семь месяцев его жена родит. Может, нового Майка, Джона или Генри, а может, Франциску, Эмму или Мэри. Но у маленького человечка уже не будет папы, — мне показалось, что даже у меня покатилась слеза. Кажется, я стал слишком сентиментальным: непозволительная роскошь. — На выходе вы встретились с Чарли. Он вообще пошёл работать по идейным соображениям, хотел, чтобы люди, которых он охраняет, не беспокоились о том, что может прийти такой вот Майк Смит и расстрелять их. Двоих он остановил, третьим стали вы. У него так же остались родители. Нет, не престарелые, просто они оба инвалиды. В их машину врезались убегающие от полиции бунтовщики. Такие же, как вы. А перед моим кабинетом стоял Райан, военный врач… Я вернулся в кресло. Думаю, теперь он доведён до нужной кондиции. — Вы уже больше похожи на мёртвого, чем на живого. Можно всё-таки вашу руку? До того, как пойти в политики, я был врачом. Обещаю, я не причиню вам зла. Не хочу, чтобы вы страдали в такой ответственный момент, нам ведь с вами скоро умирать — естественно, он меня уже не убьёт. Эта мерзость, доверившись, протянула мне руку. Я тихо прикоснулся к ней, нащупывая пульс, он даже не смотрел. Одно движение, и игла инъектора проникла в его вену, впрыскивая мой яд. Я действительно был врачом, пусть и не таким, как ты подумал. Осознав произошедшее, он вскинул пистолет, но я оттолкнул его, бросившись на стол и расплескав виски. Пытается встать, но уже не выходит. — Ничего, через пять часов выветрится. Знаешь, — я подошёл к нему, ногой выбил из рук пистолет, кажется, сломав большой палец, и наклонился к его лицу, — Райан был моим хорошим другом. Мы учились в одной академии, пусть и на разных факультетах. Если бы не он, я бы не сидел здесь. Но ты убил его. Я говорил, что в тюрьмах никто не умирает? Для тебя не сделают исключения. Но ты ещё очень пожалеешь об этом. Много раз. Мерзкий же ты боров, — я не выдержал и пнул его. Приезда полиции пришлось ждать ещё пять минут. А если бы меня действительно убили?***
— Как всегда, блестяще, мистер Смайлс, — похвалил меня Клер, лично глава полиции. — А вы, мистер Вичхайв, похоже, не очень спешили? — Как только могли. Пробки способны задержать даже полицию, — скривился он в усмешке. — Но вы же справились. — Конечно. Уже пятый за полгода. Второй, что дошёл до меня. — Это не считая того, что ворвался с дробовиком к девочкам? — Да. Хорошо, что бухгалтерию с кабинетом директоров поменяли местами, они бы, наверное, вообще погибли бы от инфаркта. — Здесь вы правы. И чего их туда так тянуло, была же даже табличка. А они всё равно пёрли пугать счетоводов, да и сейчас всё в ту же сторону бредут. — Я вообще не понимаю, почему убить хотят именно меня. Ноги-то у системы растут не от канцлера, а как раз от начальника госбезопасности, — снова улыбка. — Не согласен. Она не может существовать ни без начальника безопасности, ни без канцлера, ни без всех остальных, ведь именно они и образуют систему. Если бы эти великие революционеры ещё знали, что их просто разводят психолог, глава полиции и ещё десять человек, состоящих в сговоре с премьер-министром, а настоящей системы вообще не существует, что было бы тогда? — Думаю, это был бы такой разрыв шаблона, который эти идиоты, пересмотревшие фильмов про бравых революционеров и забывшие про судьбу восставших из книг более серьёзного содержания, просто не смогли бы пережить. Что ещё непонятнее, почему обязательно заявляться сюда, неужели, не знаю, не подкараулить меня по дороге домой? — Ох, да. Но, пожалуй, вам надо лучше о себе заботиться, а то скоро эта прекрасная чёрная шевелюра, которой, я уверен, поразительно легко цеплять барышень, поседеет, а то и отвалится от нервных перегрузок. Я машинально поправил прядь, упавшую на плечо. — Что же, по такому случаю, думаю, стоит пригласить вас сегодня вечером к нам в компанию? Не откажетесь от простых мужских слабостей? — Не откажусь, только сильно не спаивайте, мы, психологи, люди очень нежные. А эклеры будут? — Хорошо, Себастьян, не буду, — он растянул губы, поняв шуточку. — Пирожных не будет. И да, смените одежду: возможно, случайно, но вы явно раздавили животом что-то стеклянное и мокрое. — Обязательно. Я вышел из кабинета, направляясь вниз. Смотреть на тело Райана духу не хватало, остальных уже убрали. Кресло на входе было забрызгано кровью и мозговым веществом. А ведь Том так мило шевелил щёчками, уничтожая пончики. Да и поговорить с этим весёлым толстячком было о чём. Теперь по моей щеке действительно скатилась слеза. Уже выйдя из здания, я почувствовал, что на меня кто-то налетел. Обернувшись, я увидел Флёр, главу службы федеральных новостей. Обычно весёлая, она поглядела на меня красными, заплаканными глазами. — Ой, Себастьян, извините, не заметила вас. — Да ничего. Почему вы плачете? — Это так ужасно. Они ведь никого не трогали. А сейчас сказали, он по пути убил ещё и кого-то из агентства кадров. — Это действительно ужасно, — я, поджав губы, подошёл к ней, слегка обнял и протянул носовой платочек. — Но это, к сожалению, наша жизнь. Вот, держите, вытрите слёзы. — Но ведь он ещё и вас хотел убить! Боюсь подумать, что было бы, если бы он пришёл к нам! В прошлый раз только вы нас и спасли. — Спас бы и в этот раз, не стоит так себя изводить. Пойдёмте, я провожу вас до дома. — Ну, тогда я буду просто обязана позвать вас на чашечку чая, — улыбнулась девушка, вновь вытирая слёзы. — Ну, тогда я буду просто обязан согласиться. Пойдёмте, не стоит стоять на открытом пространстве, осень всё-таки, простудитесь. Мы шли с ней по улицам и спокойно разговаривали, Флёр довольно скоро успокоилась и уже вновь улыбалась, изредка оборачиваясь и провожая здание Центрального телевидения грустным взглядом. Какой смысл в революции, которая несёт только смерть невиновных? Кем можно считать бунтовщиков, несущих вдесятеро больше разрушений и хаоса, чем режим, с которым они борются. Когда же они поймут, что уже не двадцатый век, создавать империи зла с концлагерями не получится. Впрочем, вполне возможно, что не прав именно я.