Yeah you and me,We can rule the world.

Не могу понять, почему мне так тяжело. Почему я, в свои тридцать с копейками лет, стою и дрожу, как школьник. Почему я заискиваю и жду суда от другого человека, хотя мне всегда было плевать на мнение других. Да потому, что Марк не все, и на него мне не плевать. — Прости, Робби, но уже слишком поздно, — серо-голубые глаза Марка смотрели на меня с осуждением и какой-то безысходностью. А раньше ведь на него так смотрел я. — Ты счастлив с ней? — я не хотел слышать ответ на собственный вопрос, но не мог не задать его. — Да. Она моя тихая гавань. — Та гавань, которой не смог стать я? — Именно, — взгляд напротив стал жестким, обозленным. — Или, может, Эмма стала гаванью, которой не смогла стать Нева? — Иди к черту, Робби! Зачем ты вообще явился?! Читать мне морали? Ты, который сидит на викодине или еще какой дряни и спит со всем, что движется? Непривычно и немного больно. Он кидает в мой адрес жестокие слова. Черт возьми, больнее не от того, что все это правда, а от того, что мой Маркс больше не верит ни во что. Не верит в нас… в меня… — Да именно так, Маркс! Я завязал, и рад, что и ты смог побороть себя. — Именно. Я поборол себя. Но без тебя, — в холодных голубых глазах плескалась боль. Я вздрогнул и на секунду отвел взгляд, чтобы собраться с силами. Каждое слово как обвинение, как удар. Вновь посмотрев ему в глаза, я сократил дистанцию между нами и, схватив его за плечи, крепко их сжал. — Это я звонил и ей, и Гэри, я подыскивал ту клинику. Ты неблагодарный кусок дерьма, Марк, если считаешь, что я мог тебя бросить. Потому что я никогда не забывал ничего из того, что ты для меня делал. Хотя ты можешь думать иначе. Но это не так. Он смотрит на меня снизу вверх, высоко задрав подбородок. Теперь в этом взгляде нет восхищения мной, только вызов. Когда он так близко, когда вновь в моих руках мне становится плевать на все и всех. Даже на то, что он холоден со мной. Не в силах бороться с желанием быть к нему ближе, я склоняю голову и прижимаюсь своим лбом к его. — Не назовешь меня как раньше? «Моя дрянная девчонка», я скучал по этому. — Ты больной ублюдок, Робби. Просто старый больной ублюдок. И тебе нужно было лечить не зависимость, а мозги. Не оттолкнул. Значит ему самому приятно. Усмехаюсь его словам. О да, я тот еще больной, одержимый — им. — Я слышал ее, слышал вашу новую песню. — И как тебе? — его руки оказались на моей талии. Он несмело гладит меня по ребрам, бокам, а после сжимает в кулаках мою рубашку. — Ты освещаешь небо надо мной, Маркс, Ты яркая звезда, ты слепишь меня… Я немного переделал слова их песни и пропел пару строк почти что ему в губы, не отрывая взгляда от его глаз. Он тихо выругался сквозь зубы, а после проговорил низким грудным голосом: — Ты моя дрянная девчонка…– я даже не успел улыбнуться, как он меня поцеловал. Удивительно, как один поцелуй может заставить тебя ощутить столько эмоций разом. Восторг, горечь, страсть… Его пальцы уже были в моих волосах, а я прижимал его за плечи к себе. Как и раньше он привстал на цыпочки, а я склонился. Мне захотелось вернуться назад, в далекие 90-е, когда мы оба были молодыми, когда весь мир был в наших руках, когда у нас было время и вера… Он оторвался от моих губ так же резко, как и поцеловал меня. — Что бы ты ни сказал или что бы сейчас ни произошло, я не могу, я больше не подведу Эмму и детей, Робби. Больше не подведу. Грустно улыбаюсь. — Не подведешь… — Не подведу. Хоть и люблю такого придурка, как ты. — Я знаю, ты стонал мне это на ухо. Тогда, после концерта… Он несильно стукнул меня в плечо. — Один раз был сверху и зазнался? Ты был моим, все те годы ты был моим. — И сейчас буду. Всегда был, есть и буду твоим, Марк. — Будешь… твою мать, как я тебя ненавижу и люблю, — он уткнулся лбом мне в плечо. Он никогда не признается, но я-то знаю, что он пытается уловить запах моего парфюма. Его любимого, того, что он мне когда-то подарил. Одной рукой глажу его по затылку и целую в волосы. — Это и есть наша главная проблема, Марк. Только мы знаем, как сильно любим и за что ненавидим. — Я знаю, — он вновь поднял голову и посмотрел на меня. — Это все равно ничего не изменит. После у меня не было времени ответить ему. Притянув мое лицо к себе, Марк меня поцеловал. Как и много лет назад я млею от его поцелуев. Он, как раньше, ведет. Как же тогда я любил быть в его руках. Мне хватало простых объятий, легких прикосновений. Перестать вспоминать о прошлом, мне помог тот факт, что Марк повалил меня на диван. И смех, и грех: меня, взрослого мужика, уложили на лопатки, раздели и предали мое тело ласкам. А хотя мне плевать, кто что подумает, мне даже плевать, если нас застанут. Единственное, что я хочу, чтобы он не останавливался. ***** Телесная боль ничто по сравнению с тем, что ощущают наши душа и сердце. Как он и сказал, тот вечер ничего не изменил. Почти ничего. Мы оба излечились от обид друг к другу. Да, мы не перестали любить, эта та зависимость, которую не излечишь, как ни пытайся. Но мы нашли силы идти вперед. Недавно я сделал Айди предложение и сейчас лечу к ней. Мне приходит сообщение. Не ожидал, что он напишет так скоро… Даже интересно, что там. Послание было относительно коротким. «Решил поделиться с тобой. Это наша новая песня: Shine (Сияние) * You, you’re such a big star to me You’re everything I wanna be But you’re stuck in a hole and I want you to get out I don’t know what there is to see But I know it’s time for you to leave We’re all just pushing along Trying to figure it out, out, out» Весь путь я улыбался, как дурак. Ведь знал, что настоящий смысл этой песни будет понятен только мне. Ведь он звезда для меня. Моя звезда по имени Марк.