Тёмные очки, весна и несчастный случай

      Ваня проснулся, потягиваясь и зевая. Хорошо поспал, хорошо себя чувствует, даже голова, кажется, уже почти не болит, а, скорее, чешется — можно завязывать с таблетками. Он протянул руку к часам на тумбочке: «одиннадцать часов двадцать одна минута», — произнесли они. Определенно хорошо.       Вообще, Ваня старался в будни вставать рано, чтобы поболтать с сонными ребятами о всякой чепухе или выслушать их угрюмое похмельное бурчание, позавтракать с ними, проводить на работу, а потом насладиться одиночеством (Гришенька не в счет) в этой большой квартире. Обычно, закрыв за ребятами дверь, Ваня сразу же наполнял квартиру звуками — слушал книги или музыку, параллельно делая какие-то ненапряжные домашние дела. Потом принимался работать — заказов, к счастью, в последнее время было много: Ваня писал тексты для музыкантов-ноунеймов, баттл-рэперов, высокодуховных дев, развлекательных интернет-порталов и магазинов мебели (последних, к счастью, в Ваниной жизни становилось все меньше), а также немножко сочинял музыку и биты.       Иногда, впрочем, было и по-другому — внешние звуки, работа и дела вдруг становились незначительной чепухой, Ваня садился, поджав ноги, и начинал шептать выходящие из его головы слова и фразы. Стихи он обычно складывал, много раз проговаривая только что родившиеся строчки, потом подбирал и перебирал к ним новые, нужные, повторял снова и снова, шептал, кусал губы, кусал пальцы, декламировал в полный голос, — пока не понимал — вот оно, закончено — и шёл к компу записывать. Или не шел. Бывало, Славка возвращался вечером и так его и заставал — весь день просидевшего на своей кровати, сплетая слова. Отбрасывал скомканное одеяло, тащил Ваню на кухню, кормил, поил, накуривал, накуривался сам, слушал свежесочиненные Ванины творения, говорил, что он в жизни ничего пиздатее еще не слышал.       Славка — друг. На этой неделе, когда Ваня из-за травмы толком не занимался ни своими стихами, ни работой, а большую часть суток валялся и отдыхал (и на самом деле это было неплохое времяпрепровождение, если бы, конечно, не обезболивающие, которые надо было принимать, и которые помогали, подчас, весьма условно), Слава вообще специально два раза уходил с работы пораньше, приносил вкусный хавчик и даже вроде как пытался окружить заботой. Довольно часто они выбешивали друг друга, ругались из-за каких-то глупостей, Ваня злился из-за херни, которую он частенько творил, и даже сейчас это всё не прекратилось, но Славка — друг, Славка — охуенный друг, из-за которого он решился переехать в Питер и начать новую жизнь. Если быть откровенным, очень заебатую новую жизнь.       Ваня встал с кровати и открыл окно, шумно втянул в себя свежий воздух. Пахло тающим снегом и солнцем. В голые ноги уткнулось что-то тёплое и мохнатое — Гриша пришел. Ваня схватил тяжелого кота в охапку, завалился обратно на кровать. «Гриииша, — пробормотал он, ласково трепля кота, — там уже весна на улице, заебись, да? Март, кошечки, все дела. Но нихуя я больше на улицу не пойду, нахуй-нахуй эти приключения. Будем с тобой дома дальше хикковать, согласен?» Гриша в ответ выдал что-то среднее между «мяу» и «фррр», и бодрым галопом свалил из комнаты, напоследок задев Ванину щеку пушистым хвостом.       Выходить из квартиры Ване, и правда, не было практически никакой нужды. В Питере курьеры могли доставить ему на дом все что угодно, хоть вегетарианский воппер с фалафелем, хоть новые музыкальные примочки, только плати. Работа у него была на дому, а если было нужно, клиенты сами к нему приезжали, и он уже познакомился с большим количеством питерских ребят, записывающих рэпчик и всякий андеграунд. Да и со сдаваемой в Хабаровске квартиры денежки тоже капали. Гулять Ваня обычно ходил на балкон — хотя, нужно признаться, чаще он туда ходил курить. Философские разговоры и шумные тусовки чуть ли не каждый день обеспечивали его соседи — Миша и Слава — и их друзья. Их с Ваней общие друзья, как с некоторых пор ему стало казаться. Иногда их безудержное общение длилось до рассвета: одни люди уходили, другие приходили, одни голоса сменялись другими; Ване в руки вкладывали рюмку водки, затем наливали пива, потом протягивали бутылку Егеря — и Ваня отхлебывал и понимал, что для организма это пиздец, но проводить ночи вот так, рядом с офигенными творческими людьми — мог ли мечать об этом когда-то Ваня-подросток, хабаровский мальчик-задрот, стремительно терявший остатки своего зрения и не ждавший от будущей жизни примерно ничего?       Ещё один пункт, которым он мог бы похвастаться перед хабаровским Ваней — в его новой жизни у него даже был секс. Правда, в реальности это оказалось не то что бы прямо в разы приятнее собственной руки, но всё же. В самый последний раз девочка, которую привел к ним домой кто-то из ребят, и с которой Ваня познакомился лишь пару часов назад, утянула его в сторону его комнаты прямо в разгар их посиделок. Ване казалось, что все слышали, как они трахались, и обратно он вернулся с горячими и, вероятно, покрасневшими щеками. Позже вечером, в более тесной компании, ребята действительно над ним подтрунивали — Миша бубнил, схуяли к Фаллену липнут тянки, хотя сам он в сторону них и палец о палец не ударит. Андрей ответил, что Фаллен у них в Антихайпе самый красавчик (Ваня так и не понял, был ли он серьезен), потрепал Ваню по голове совсем как котика и, кажется, отвесил Мише подзатыльник.       Иногда, впрочем, их алковечеринки приводили к проблемам. Совсем как в прошлую субботу. Ребят позвали тусить в «1703» — Витя из Москвы приехал, да и вообще куча народу собиралась там быть — они, естественно, согласились, однако перед уходом щедрый Слава достал откуда-то бутылку Баллентайнса и предложил разогнаться дома и распить ее на троих. Третьим подразумевался Ваня, и он собирался пропустить полстаканчика, затем проводить Славу и Мишу и пойти переслушивать «Таню Гроттер» и гладить Гришу. Однако что-то пошло не так, виски хорошо зашёл, и Ваня совершил опрометчивый поступок — согласился пойти в Семнашку вместе с ними. Происходившее после Ваня помнил уже довольно смутно… ***         Вначале Ваня сидел за столом в глубине клуба и пил. Слава и Миша то были с ним, то отходили — и возвращались, как правило, вместе с новыми чуваками, желающими лично познакомиться с Фалленом. Кто-то подходил и сам, с кем-то Ваня раньше уже контактировал. Ваня вдруг осознал, что он, оказывается, известнее, чем мог предположить. Он действительно ввязался за последнее время во много музыкальных и околомузыкальных проектов, да и его многолетнее участие в онлайн-баттлах тоже не прошло незамеченным — Миша ему рассказывал, что его конкурсный дисс про туалеты без стука разлетелся на цитаты, которые он встречал и на двачах, и чуть ли не у пацанов на улице. Так что к Ване-Фаллену шли и шли знакомиться, и количество алкоголя в нем возрастало, а желание дружелюбно общаться постепенно падало — и через некоторое время он понял, что повышенное внимание к его персоне начало заёбывать, и попросил Славу отвести его на улицу покурить.       Судя по траектории, по которой они шли, Слава ориентировался в пространстве уже немногим лучше Вани — его качало, и за эти несколько метров пути он три раза остановился, облокачиваясь на мебель и стены, и два раза послал кого-то нахуй, причем Ване показалось это весьма забавным, и ближе к входным дверям они уже посылали всех нахуй хором.       На улице было морозно, скользко и дымно от сигарет. Не успел Ваня затянуться, как его грубо отпихнули — их со Славой догнали и решили послать нахуй взаимно. Завязалась драка. Слава орал, что ебал в рот весь окситабор, а Ване досталось кулаком по еблу, и он оказался лежащим на покрытом ледяной коркой асфальте, холодившем спину сквозь толстовку. Голове почему-то было тепло, и, судя по испуганным голосам вокруг, голову согревала его собственная кровь.       А дальше была поездка на скорой и несколько неприятных часов в больнице с ожидаемо уничижительным отношением медперсонала к привезенному в ночи пьяному слепому чуваку. Впрочем, рядом с ним находился трезвый и серьезный Витя — они с Ваней были не особо близко знакомы, так что Ваня, осмыслив после всю ситуацию, был очень признателен ему за его поддержку. К счастью, сотрясение мозга все-таки не диагностировали и, наложив шов, его отправили под расписку домой, приказав пристально следить за состоянием здоровья и соблюдать постельный режим. Возле больницы его ждали Слава и незнакомый ему парень. Парень был причиной Ваниного нокдауна, и ему явно было не по себе от содеянного. Его звали Охра или Рудбой, он был бэк-МС самого Оксимирона — последнее Ваня узнал уже после, от Славы, и это была основная тема шуточек в их квартире в последующие дни. Всё было просто: Ваню-Фаллена он в лицо не знал, черные очки, естественно, принял за граймовый аксессуар и несколько не рассчитал свои силы. У Вани, в принципе, не было к нему особых претензий — сам напился и выебывался, вот и получил — но и желания продолжать диалог тоже никакого не было, так что Рудбой был отправлен восвояси, а они со Славой поехали на такси домой. ***       Потоки весеннего воздуха из раскрытого окна приятно освежали и создавали контраст с воспоминанием о той промозглой ебанутой ночи. Какие-то рисковые ранние птички уже начали щебетать в полный голос, сосули таяли и капали по карнизу. Ваня повалялся в кровати еще немного, потом все же решил подняться, натянул штаны, одернул футболку и стал складывать постельное белье — но его занятие прервал дверной звонок. Хмм, он вроде бы никого не ждал.       Пока он дошел до входной двери, звонящий нетерпеливо нажал на кнопку еще пару раз.       — Кто там?       — Ваня, — произнес смутно знакомый голос, — в смысле, я — Ваня. Евстигнеев. А ты же Ваня, верно? Открой, пожалуйста.       Ваня мало что понял, однако надел прихваченные с собой темные очки, провел пятерней по лохматым волосам и надавил на дверную ручку. Неуверенно вошедший в квартиру парень пах сигаретами и жвачкой, немножко шумно дышал и был ощутимо выше Вани.       — Так что ты за Ваня, говоришь?       — Ваня Естигнеев. Рудбой. Охра. Мы с тобой недавно… Эээ… Познакомились, при не слишком удачных обстоятельствах…       Ваня хмыкнул.       — О, сорян, Рудбой, я не знал, что тебя тоже Ваней зовут. Тезки, значит, — на его лице появилась улыбка, которая, впрочем, быстро искривилась. — Слушай, Рудбой, а ты не боишься один в мою квартиру приходить? Я вообще-то и уебать могу, с учетом специфики нашего знакомства.       Его собеседник, кажется, наклонил голову.       — Ну, лучше давай без этого, мэн, хоть сдачи я и заслужил, конечно. Но вообще я пришел извиниться перед тобой еще раз, да и просто проведать, как ты. Я тут в магазин зашел, не знаю, что ты любишь, но я купил кое-чего съедобного, возьмешь?       Ваня колебался, но в итоге вздохнул и протянул руку к шуршащему пакету.       — Давай, хуй с тобой, дядя. Я еще не завтракал как раз, присоединишься? Снимай ботинки, проходи на кухню, — и пока Рудбой копошился в коридоре, Ваня отнес пакет. — Слушай, а как ты адрес-то мой узнал? Слава сказал?       — Если бы. Мы с ним вообще-то обменялись номерами, но что толку-то, если на все мои сообщения он не отвечал, звонки сбрасывал, а потом вообще нахер послал? — Ваня рассмеялся, это было очень в духе Славяна, да и происходило это как раз в его присутствии, но вопрос, с кем он там ругается, Слава решительно проигнорировал. — Так что в итоге я у Вити ваш адрес выпросил. Вы только не обижайтесь на него, я применял шантаж и угрозы, у него не было другого выбора! — по смеющемуся голосу Рудбоя он понял, что это было не совсем правдой, но что уж взять с их нареченного бати Витеньки. — Вообще, конечно, мне стоило просто тебе лично написать, ты же есть в соцсетях, — тон Рудбоя стал гораздо серьезнее, — но я как-то сильно застремался. Неловко мне перед тобой, чувак, — пауза. — Как твоё здоровье?       Ваня ему немножко рассказал о том, что он идет на поправку, усадил за стол, поставил чайник, предупредил, что на минуту отлучится и пошел умываться. Подставляя лицо под струи воды, он осознал, что слегка нервничает. Не каждый день в их квартиру заглядывают чуваки из Окситабора. Да и не каждый день чуваки, с которыми ты посрался с неблагоприятным для тебя исходом, приносят тебе пироженки и извиняются примерно раз в минуту.       Вернувшись, Ваня сделал горячие бутерброды с сыром и сварил какао. Рудбой прихлёбывал напиток, жевал бутерброд и возносил похвалы Ваниным кулинарным способностям. По его рассказам Ваня понял, что о его существовании Рудбой до последних событий знал мало, однако за эти несколько дней успел заценить большую частью его творчества и даже проникся некой симпатией к его сольным трекам (хотя фиты с его товарищами по Антихайпу обругал, но что ж еще взять с бэк-мс Мирона…) Впрочем, несмотря на некоторые моменты, сидящий у него на кухне Рудбой все равно умудрялся вызывать у него скорее положительные чувства, а уж по контрасту с тем, насколько отрицательно обычно Слава описывал компанию Мирона, был просто ангелом во плоти. Пришедший на кухню пожрать Гриша, тоже, против своего обыкновения, вел себя с Рудбоем весьма дружелюбно и даже давал тому себя гладить и шептать пошлые банальности в духе «хорошая киса». Не подействовала Славина антипропаганда ни на Гришу, ни на Ваню, хех.       После завтрака они собрались пойти на балкон покурить, но Рудбой остановился у его музыкальной аппаратуры и стал про нее расспрашивать. Ваня начал рассказывать про свое творчество, работу, про программу звукозаписи для незрячих, которой он обычно пользовался, про ее достоинства и недостатки. Рудбой внимательно слушал и задавал вопросы.       Потом они курили — последнее время Ваня обленился и все больше вейпил в квартире, но вдыхать свежий солнечный воздух попеременно с терпким сигаретным дымом Рудбоевских сигарет было очень приятно. После перекура Ваню вообще понесло на откровенности, он рассказал немножко о своем детстве, о болезни, потери зрения, нескольких годах депрессии, просиживании на хип-хоп форуме и, наконец, о переезде в Питер. Рудбой попросил его снять очки — Ваня кивнул и снял их, но только на минуту: он знал, что его замутненные глаза не представляют для людей чего-то ужасающего, но все же предпочитал не демонстрировать их лишний раз. Рудбой, вроде бы, не испугался.        В какой-то момент Ваня включил музыку — плеер заиграл последние треки, и это было рейвовое техно от его приятеля Давида, с которым они собирались писать фиты. Рудбой поржал и стал вспоминать, под какие песни и как он отжигал на школьных дискотеках. Ваня стал рассказывать Рудбою свою теорию о том, что слушание максимально всратой музыки разных жанров есть для музыканта единственный способ избежания стагнации — Рудбой начал было серьезно вникать, но потом, где-то к моменту предложения записать специальный плейлист от Фаллена МС для Оксимирона, расхохотался, не выдержав потока Ваниной постиронии.       Потом они всё-таки сменили музыку на какой-то нейтральный инструментальный хопчик, сидели на полу, облокачиваясь на диван, и обсуждали свои творческие планы. Рудбой травил истории о буднях окситабора, иногда чертыхаясь, но Ваня не мог не заметить, что, в целом, он с большой нежностью описывал его команду. У Рудбоя уже была деловая встреча утром, а вечером ему надо было ехать забирать мерч — и Ваня абсолютно не возражал, чтобы время до вечера Рудбой провел у него: дел у него не было, а Рудбой рассказывал интересные вещи, и на Ванином лице то и дело появлялась улыбка.       Ваня испытывал странное чувство подъема и любви ко всему миру. Иногда, в его нынешней жизни, он испытывал что-то подобное, и чувство это тогда достигалось какой-то магической, не известной ему, пропорцией травы, алкоголя и большой душевной компании. Однако сейчас у него был только Рудбой — чувак, с которым они всего-то пару-тройку часов как общались — да периодически тычущийся меховым лбом Гриша.       Время летело быстро. Ваня отправился на кухню готовить здоровую сковородку пасты с курицей и сливочным соусом на обед. Рудбой восторженно орал, что по сравнению с ним, умеющим только замороженные обеды в микроволновке разогревать, Ваня просто гуру кулинарии, и пока, по просьбе Вани, искал в шкафу нужные специи с малоизвестными ему названиями, предлагал Ване вести кулинарное шоу. Ваня отшучивался, что на самом деле он обычно на обед ест чебупели или пьет пиво без ничего, это уважаемый бэк-мс у него в гостях так положительно на него влияет. Частично это была правда — будучи один, он и вообще мог забыть поесть, но сегодня он чувствовал и голод, и вкус самой еды. «Миша и Слава явно порадуются», — промелькнула у него мысль.       Потом они снова сидели в комнате и разговаривали. Рудбой рассказывал о своих игровых стримах, Ваня вспоминал об эпических играх из своего детства (оказывается, они с Рудбоем задротили в одно и то же) и жаловался на убогость компьютерных игр для незрячих (об их существовании Рудбой, естественно, не знал). Потом опять говорили о музыке, обсуждали нынешние направления европейского рэпа.       И вот уже время близилось к вечеру, и Рудбою надо было скоро уходить. Они в очередной раз стояли на балконе. Ваня достал последнюю в пачке сигарету и чиркнул зажигалкой.       — Ты очень атмосферно смотришься здесь, — задумчиво произнес Рудбой. — а я, блин, без фотоаппарата сегодня. Хотя… Пожалуй, это было бы странно просить тебя сфоткаться, извини.       — Да нет, — хмыкнул Ваня, — мне в принципе, было бы не западло, разве что только в очках. А если я плохо выйду на фото, я все равно этого не увижу, ха. В плане ракурсов и прочего мне, конечно, пришлось бы довериться фотографу, но в то, что тут атмосферненько, я верю. Тут стена облезлая и приятно шершавая, — коснулся, — и решетка кованая и старая. Немножко декаданса?       — Именно. Стена шикарная, ты прав. А у тебя бледная кожа, взлохмаченные ветром волосы, и ты прикольно сжимаешь сигарету в руке…       — Это подъёб такой, да?       — Нет, Ваня, тебе идёт всё это. А еще ты слегка наклоняешь голову, когда чем-то интересуешься. И это тоже хорошо бы смотрелось в кадре, — пауза. — Блядь, ну какой же я конченый визуал!       — Почему сразу конченый? — Ваня улыбнулся.       — Вот прикинь масштаб бедствия: я вечно смотрю на мир как будто через объектив фотоаппарата. Дизайнерю всякие штуки. Придумываю сценические образы. Выбираю самых красивых и глупых девочек. Колю себе новые татуировки и дырки для пирсинга, чтобы, блядь, любоваться самим собой, — Рудбой шумно выдохнул.— Дашь покурить, ладно?       Ваня почувствовал прикосновение холодных пальцев, перехватывающих сигарету, и неторопливое рассеивание дыма в воздухе.       — Я так привык к миру со всеми этими внешними визуальными составляющими, — продолжил Рудбой после паузы, — и я никогда раньше даже не задумывался, каково это — жить без них. Смог бы я? Всё это так странно…       Его голос звучал грустно.Ване захотелось приобнять печального Рудбоя, но он не был уверен, насколько это будет уместно.       — Эй, Рудбой, вообще-то я не планировал тебя вгонять в рефлексии и депрессии, — он все-таки протянул руку, коснувшись его плеча. — Всё норм?       — Норм, — Рудбой все-таки вздохнул еще раз. — Прекращаю грузиться, так уж и быть… А еще у меня вот к тебе вопрос родился, можно задам? Вот мы с тобой сегодня весь день общаемся, а нет ли у тебя потребности, например, потрогать мое лицо, чтобы понять, как я выгляжу? — кажется, от размышлений об уместности тактильных контактов Ване все-таки было не уйти. — Или тебе это не нужно?       «Обычно не нужно, но сейчас — да, очень», — вдруг промелькнула в голове Вани четкая и несколько пугающая мысль, однако он отогнал ее и отвечать Рудбою начал стандартно (ведь этот вопрос в тех или иных вариациях ему уже не раз задавали разные люди, просто обычно это было… в другой обстановке?)       — Знаешь, как правило, я как-то обхожусь без этого. Хотя бы потому что не все поймут, если я их общупывать буду, согласись. А я людей характеризую по каким-то другим признакам. Например, голос, интонации, тембр говорят мне о многом… Поведение и привычки человека, я обращаю внимание на какие-то мелочи. Запахи, опять же, мне кажется, я реально людей по запахам стал различать — на близком расстоянии, конечно. Хотя с запахами мне не очень повезло, от моих соседей чем только не воняет, по утрам особенно. Но я и сам в этом плане не отстаю от них иногда.       Ваня рассмеялся, и Рудбой вместе с ним.       — Но если говорить откровенно, — Ваня продолжил, — я ж не от рождения не вижу, у меня в голове всё еще много картинок живет, и все равно рождаются в голове смутные внешние образы людей, с которыми я общаюсь или о которых слышу… И, в большинстве случаев, я не знаю, насколько эти образы соответствуют реальности. И потом иногда случается, что я узнаю какие-то новые факты об этих людях, и приходится ломать свои шаблоны. Но что поделать, привык уже.       — Мне кажется, у меня так бывало с героями книжек, в детстве особенно. Когда ты уже придумал себе внешность персонажа, а в третьей книжке узнаешь, что у автора было на этот счет своё мнение, и сильно обламываешься, — кажется, настроение Рудбоя действительно улучшилось.       Ваня подумал, что про книги с Рудбоем они еще сегодня не разговаривали, и кажется, они могли бы многое обсудить, но во-первых, у них действительно было мало времени, а во-вторых, Ваня все-таки решился на несвойственный для себя поступок.       — А знаешь что, — сказал он Рудбою, — я бы все-таки прикоснулся к твоему лицу — если ты не против, то давай. Пойдем в комнату?         Ваня потянул Рудбоя за рукав, закрыл балконную дверь и предложил тому сесть на диван и сам сел рядом, чуть соприкоснувшись коленом. Рудбой был холодный, как и сам Ваня, все-таки мартовские температуры пока еще не благоволили долгому нахождению на улице.       Двумя руками Ваня не слишком уверенно дотронулся до плечей Рудбоя, а затем скользнул вверх по шее и очертил контур его головы — пирсинг в ушах и обросшие, как у самого Вани, и довольно жесткие волосы. Он медленно провёл подушечками пальцев по лбу, ощутив ими едва заметные горизонтальные морщины, провел по бровям и вискам, практически невесомыми прикосновениями — по прикрытым глазам и складкам под ними, по прямому носу, скулам и щекам, по мягкому контуру губ и небритому подбородку с ямочкой на нем. Рудбой сосредоточенно дышал и не двигался.       — Ну, примерно понял, спасибо, — тихо произнес Ваня.       Рудбой промолчал, а потом почему-то взял его руку, вложил в свою и переплёл их пальцы. Несколько минут они сидели на диване рядом и молчали. Это было странно, казалось пиздец неправильным и пиздец правильным одновременно, и разрывать прикосновение не хотелось. Однако через какое-то время Рудбой все-таки расцепил их руки и, судя по глухому звуку, уткнулся лицом в спинку дивана, чем Ваню немало позабавил. Застеснялся?       — Вань, мне неловко тебя спрашивать, — голос Рудбоя, и правда, звучал смущенно, — но, может, я завтра опять к тебе приду? У меня день опять будет почти ничем не занят, в кои-то веки, так что если вдруг у тебя нет планов… А то у тебя тут клёво: и Гриша есть, и музычка хорошая, и кормят вкусно. И с тобой… — Рудбой остановился, подбирая слова, — и с тобой бы я еще поговорил с удовольствием. Да и фотик как раз возьму, как говорили.       — Да не вопрос, приходи, у меня и правда планов особо нет, — сглотнул и добавил чуть тише, — я буду рад, — затем потянул его за плечо, отстраняя его лицо от диванных подушек. — Дядь, нос себе не прищеми, харэ смущаться.       — Хорошо. Тогда я завтра днем забегу, договорились?       — Договорились, да.       Снова возникла небольшая неловкая пауза.       — Вань, можешь свои очки еще раз снять? — Ваня снял. И снова пауза. — Закрой глаза, — тихий голос Рудбоя раздался близко, очень близко к его лицу. Закрыл.       Щеку обожгло дыханием, губы — всё еще немного холодные — слегка коснулись уголка его глаза и задержались на несколько секунд. Затем поцелуй переместился на скулу, и Ваня почувствовал прикосновение рук к его плечам и, кажется, перестал дышать. Когда губы коснулись губ, Ваня подался вперед, вовлекаясь в поцелуй. Нежные и слегка грубые губы, запах выкуренных на двоих сигарет, горячий язык… Но Ваня все-таки заставил себя медленно отстраниться, перевел дыхание.       — Что ты… Что мы с тобой делаем, а? — прошептал он.       Рудбой уткнулся головой в его плечо, совсем как в диванную подушку несколькими минутами ранее.       — Не знаю… Хуйню какую-то творим.       Ваня перебрал рукой его волосы на затылке, провёл рукой по шее вдоль позвоночных косточек, приподнял его голову и вновь потянулся к губам, втягивая Рудбоя в мокрый и горячий поцелуй.       Они целовались нежно и долго, но на Ванин телефон несколько раз пришли сообщения (скорее всего, это Миша и Слава возвращались домой и собирались узнать, не надо ли ему чего), а телефон Рудбоя так и вовсе разразился звонком.       — Видимо, и правда, пора тебе, Ванька. Придешь завтра?       — Приду, — Рудбой сидел рядом с ним на диване, касаясь его плечом. — Правда, что я там сказал, что хочу с тобой поболтать? Поболтать очень хочу, но теперь сомневаюсь, смогу ли я ограничиться теперь с тобой одними лишь разговорами… — он крепко сжал Ванины пальцы. — Извини, это всё такая наглость с моей стороны. Пришёл, блин, навестить больного.       — Эй, хватит уже извинений на сегодня. Это всё было неожиданно, конечно, — Ваня непроизвольно коснулся собственных губ, — но мне, вроде бы, понравилось…       — Для меня тоже неожиданно. Нет, я, конечно, явно нездорово зависал на твоих интернет-страницах последние несколько суток, но… — Рудбой замялся.       — Но ты типа не пидор? — Ваня засмеялся.       — Типа… Типа я до сегодняшнего дня так думал, да, — пауза. — Вань, я что хочу сказать. Если ты передумаешь, ты мне напиши, ладно? Если не захочешь, я не приду, окей?       — Окей, — Ваня решил, что действительно попробует сегодня чуть позже поразмыслить о резкой смене своей ориентации, но кажется, все уже было решено, и об этом говорили не только его недвусмысленные ощущения в паху, но и что-то, наполняющее изнутри всего его счастьем и теплотой. Если конечно, Рудбой сам не передумает, испугавшись своих странных гомопорывов к странному чуваку. Хорошо бы не передумал.       Он поднялся и отправился провожать Рудбоя. Гриша в коридоре путался между ногами, мешал обуваться и, кажется, не хотел отпускать их гостя.       Закрыв дверь, Ваня взял Гришу на руки и прошептал ему на ухо: «думаю, этот дядя завтра снова придет, не переживай».       Гриша мяукнул.