Сын полка

Два предмета, с которыми не расстаётся полковник Линц, – десантный нож и альбом для рисования. Парни говорят, что нож он кладет ночью под подушку, на всякий случай. Над ножом смеются и шутят шутки. Над альбомом – никогда. Просто в свободные минуты полковник всегда что-то в нём черкает. Время от времени на стене в штаб-квартире, на пробковой панели для памятных записок появляется новый рисунок: чей-нибудь портрет, пейзаж или натюрморт – в том смысле nature morte, как его понимают десантники. Иногда какой-нибудь портрет снимают со стены, аккуратно упаковывают и отправляют обычной, не мгновенной почтой. К портрету прилагается письмо на полковом бланке, написанное от руки – всегда от руки – и начинающееся словами: "Сим извещаем Вас, что Ваш сын... брат... муж... внук... пал смертью храбрых..." Другой смерти у розенриттеров не бывает. У майора Блюмхарта на портрете вид тихого интеллигентного мальчика, смущающегося от громких шуток, и задумчивый взгляд из-под ресниц. Среди других розенриттеров майор как-то теряется – он среднего роста, худощавый, и от него не веет характерной для десантников физической угрозой. Трудно поверить, что он автор половины действующих в полку традиционных приколов и лозунгов. И один из авторов мести перебежчику, бывшему одиннадцатому командиру полка, Герману фон Люнебургу. Историю Юлиану рассказали как-то после тренировки, в комнате отдыха. – И вот берём мы на абордаж что поменьше – эсминец там или отбившийся от строя крейсер, проходим в рубку, и Блюмхарт требует громкую связь, – рассказывал лейтенант Шульц. – И они дают... Глаза круглые, за оружием даже не тянутся, понимают, что против брони с ручным бластером делать нечего. – А вы что? – спросил Юлиан, ожидая услышать что-нибудь возвышенно-рыцарское, как в романе. – А мы песенку пели. Куплетов на двадцать, и все матерные. Он и вышел... У Юлиана хорошее воображение, и он после этого рассказа мысленно видел всё как наяву: косо всаженный во внешний коридор "Кериона" абордажный рукав, мерцающий красный свет аварийного освещения, человека в имперском доспехе, с лабрисом в руке – как он поднимает маску в форме черепа и за бликующим блистером проявляется лицо. И как другой человек, с томагавком, поднимает поляризованное забрало, салютуя врагу. И кровь под ногами, и упавшего головой к врагам бывшим соратникам, предателя. И как отчаливает штурмовой катер, и в оставленную буром дыру утекают воздух, мелкий мусор и застывающая на лету кровь, а безмолвные фигуры в белых доспехах отдают честь павшему. Песенку ему тоже спели, под большим секретом. Ее содержанию Юлиан не удивился, розенриттеры были известны своим словотворчеством на обоих языках, но вот что автор примерно половины этих безумно смешных, жестоких и неприличных куплетов – майор Блюмхарт, оказалось открытием. Впрочем, Юлиану не понадобилось особо напрягать свое хорошее воображение, чтобы представить себе, как майор (в те времена еще старший лейтенант) сочиняет это всё с видом филолога, изучающего фольклор какой-нибудь изолированной патриархальной общины на Родосе. Да, кстати, полковник Линц – четырнадцатый командир розенриттеров. И нож свой он действительно кладёт на ночь под подушку, чтобы был под рукой. И вообще с этим ножом не расстаётся. Каждый род войск – свой мир, со своими законами и языком, это Юлиан знает на примере пилотов-спартанцев и техников. Но розенриттеры – это мир внутри мира десантных частей. Мир людей, которые ходят в бой лицом к лицу с противником и убивают собственными руками, не нажатием кнопки. Из кабины "спартанца" бой кажется перемещением цветных точек и мельканием линий условных траекторий на тактическом экране. "Валькирия" в прицеле выглядит оранжевой фигуркой, выстрел – красным пунктиром, попадание гасит оранжевый, иногда вместо него на экране остается серое пятно – так компьютер рисует крупные остывающие обломки. Опытные пилоты не смотрят в экран, они включают проекцию на блистер шлема изнутри, и синтезированная цветная картинка накладывается на то, что видно невооруженным глазом сквозь колпак кабины – черноту без дна и края, неподвижные огоньки звёзд, мерцание пылевых скоплений, и на этом фоне взрывающиеся, вспыхивающие точки. Одно движение штурвала – и точка стремительно превращается в бронированный бок крейсера, и перед глазами проплывают изъязвленные космической пылью тусклые плиты обшивки, щетинятся в сочленениях кусты датчиков и антенн, вращаются стрелковые башни, готовые взорваться ливнем заградительного огня... Майор Конев, командир второй эскадрильи, которую неофициально называют "Водка", вечно таскает с собой кроссворд и карандаш. Это может быть толстый развлекательный журнал головоломок, тоненькая брошюрка из серии "Развлечение на час", распечатка из информсети – но обязательно на бумаге. Буквы он вписывает в сетку чертёжным карандашом с мягким грифелем. Тут, на Изерлоне, розенриттеры ему натащили имперских кроссвордов, думали подшутить. Но майор Конев только поблагодарил и тут же углубился в подаренный журнал с нечитаемым готическим названием. Лейтенант Шульц и сержант Шварценберг разочарованно переглянулись, пожали плечами и попросились поучаствовать. До вечера из того угла кафетерия доносилось: "Жвачное парнокопытное животное с ветвистыми рогами?" – "Das Ren". – "Не подходит. Семь букв". – "So... Wasserreh". – "Он безрогий! Это ваш шварцвальдский безрогий олень". – "И букв восемь... So... und dann... das Rentier?" – "Посмотрим. По горизонтали... По горизонтали тут... ага... общее название для средств перемещения между планетами... Raumschiff... значит, тут вторая I". – "Не лось же это, лось – das Elch..." – "Олень это! Обыкновенный лесной олень! Das Hirsche..." – "Не das, сержант, а der Hirsche". – "Вы еще будете меня родному языку учить, сэр?!" – "Увы, Шварценберг, майор Конев прав, олень – мужского рода, артикль der..." В мирной жизни, до военного училища, Себастьян Шульц выучился на филолога, немного поработал в школе, а потом вдруг, внезапно подал документы в военное училище. Сын эмигранта в первом поколении, он не подлежал призыву. А майор Поплан, командир первой эскадрильи, которую неофициально называют "Виски", своим хобби называет секс и обольщение. Он и правда меняет подружек чуть ли не каждую неделю, но никто на Изерлоне (да и в прежних местах его службы) никогда не слыхал жалоб от его бывших любовниц. Многие удивляются, как это ему удаётся, но Юлиан давно заметил, что Поплан ухаживает только за теми женщинами, которые относятся к сексу так же легко, как он сам. Соперником в донжуанстве Поплан считает генерала Шёнкопфа. Хотя тот никогда не хвастается количеством своих любовных побед и не рассуждает о тонкостях ухаживаний. Если бы Юлиана спросили, как он представляет себе военную аристократию, он ответил бы, что в облике Вальтера фон Шёнкопфа: выправка – строгая, но не деревянная, стремительность и отточенность движений, сила, отвага и умение точно рассчитать риск. Вопреки своей фамилии Шёнкопф темноволос. Он не красавец, но у него запоминающаяся внешность – нос с горбинкой, густые брови, крупный, резко очерченный рот, высокие скулы, подчёркнутые баками. Он говорит хорошим литературным языком, с развернутыми предложениями, сравнениями и метафорами, кланяется и прижимает руку к сердцу – у кого другого это выглядело бы пафосно и искусственно, но у Шёнкопфа все это приправлено легкой иронией и выходит естественно. Он немного позёр, особенно на тренировках, но иногда и в бою – когда есть время и силы на то, чтобы принять красивую позу. Сказать что-нибудь историческое или ввернуть особо сложный финт. Шёнкопф умеет убеждать и настаивать на своём, но всё его умение, всё обаяние, напор и доказательства разбиваются о непреодолимую стену, когда Ян Вэньли говорит: "Нет" – и советует больше никогда не заговаривать о том, чтобы устроить путч и вытолкнуть Яна на вершину власти в Союзе. Да, и не надо забывать, что Вальтер фон Шёнкопф – тринадцатый командир розенриттеров и именно он убил одиннадцатого командира, перебежчика Германа фон Люнебурга. Иногда Шёнкопф рассеянно напевает или насвистывает песню, которую розенриттеры поют редко и в особенных случаях: Drei Rot, Drei Rot... Жизнь моя и смерть прокляты навек, цветом алым прокляты они. Кровь и пламя, красная роза... Вся моя жизнь - Лишь красный цвет. Это старая песня, очень старая. Юлиану больше нравится другая: Три красных цвета выбрал я: Кровь, пламя и розу... Когда он заходит к розенриттерам попрощаться, мимо уха свистит дротик. Юлиан уклоняется, даже не задумавшись над этим и смущается, услышав аплодисменты. – Хорошая реакция, – одобрительно говорит полковник Линц. Он, по обыкновению, сидит на краю стола. Остальные – о, да здесь почти все офицеры полка! – сидят кто на чём и как попало. С розенриттерами всегда так – не сразу и поймёшь, то ли у них тут расширенное заседание штаба, то ли они дурака валяют всем личным составом. – Не бойся, уж мы как-нибудь защитим адмирала Яна, пока тебя не будет, – говорит майор Блюмхарт. Линц достает из ящика стола что-то круглое и бросает Юлиану. – Захвати с собой. Юлиан разжимает пальцы. На ладони лежит круглая нарукавная нашивка с эмблемой полка – десантником, звездой и розой. – Это же... – Ты принят, – говорит майор Блюмхарт, и полковник Линц одобрительно кивает. – Благодарю! Юлиан отдает им честь. Ему пора. Надо зайти еще кое к кому. Эмблема в кармане кажется плотной и тяжёлой, словно отлитой из металла. Юлиан никогда не слышал, чтобы розенриттеры сделали кому-то такой подарок. Это и не подарок вовсе. Кто он для них? Просто мальчик-вольноопределяющийся, которого они учили стрелять и драться, а заодно быть мужчиной и любить родину? Сын полка – было когда-то такое понятие. Да. Именно сын полка. ---- * Дзуйхи́цу (яп. 随筆, вслед за кистью) — это жанр японской короткой прозы, в котором автор записывает всё, что приходит ему в голову, не задумываясь о том, насколько это «литературно». Дзуйхицу может рассказывать о каком-то внезапном воспоминании, пришедшей в голову мысли, увиденной бытовой сценке. (Википедия)