***
— Чем светлее за дверью, тем темнее кажется твоя комната. Латвия, не обращавший до этого момента никакого внимания на Эстонию, поднял на того голову, отвлекаясь от книги. Холодный свет снежных просторов за окном ровно падал на лицо говорившего, теперь снова пребывающего в молчании и увлечённого вышивкой. — Что ты несёшь? — сухо и недовольно спросил Латвия, продолжая сверлить взглядом Эстонию. В воздухе медленно нарастало напряжение, разбавляемое монотонным ходом часов и шуршанием нити по ткани. Но Эстония прекратил шить и вместо того, чтобы ответить на вопрос Латвии, почему-то стал долго всматриваться в книжный стеллаж, прикрывавший вход в библиотеку. Он будто нарочно не замечал, как у Раймондса всё более явно тряслась челюсть от злости. Латвия опустил на стол потеющие ладони. — Я выцарапаю тебе глаза, если ты не объяснишь, зачем отвлёк меня от чтения, — хрипло осведомил Раймондс, стуча по столу крепкими белыми ногтями. Эстония наконец-то посмотрел на него. — Ты слишком вспыльчивый, Латвия, — начал он довольно серьёзно, затем мягко улыбнувшись. — Я лишь имел в виду, что тебе следует почаще выходить из своей комнаты. Встав со скрипучего стула, Эстония постарался как можно быстрее удалиться к выходу (всё-таки Раймондс бегал быстро, а его ногти казались довольно острыми), но остановился у того самого стеллажа и, чтобы Латвия не услышал, шепнул: — А вам следовало бы получше прятаться, Россия-сан. — Эстония перевёл взгляд на едва смутившегося Александра и снова улыбнулся, продолжая так же шепотом: — Я вас прямо не узнаю. Если Вы хотели пошпионить, то подпол библиотеки всегда открыт. К счастью, быстрое исчезновение Эстонии избавило Россию от необходимости оправдываться. Хотя тот и не планировал. Но в комнате ещё оставался Латвия, теперь подозрительно смирно уткнувшийся в книгу. Смерив его аккуратную спину взглядом, Александр поспешил уйти. — Вы тоже считаете, что я вспыльчивый? Нога России зависла над ступенькой, затем как-то мягко опустившись на неё. Он впился ладонями в шарф, накрыв рот. Под собственный бутафорный кашель Александр преодолел ещё одну ступень и оказался на пороге. — Да. Спустя секунду Россия покинул комнату, отнимая ткань от теплых губ, одолеваемых лёгкой дрожью.***
Раймондс шёл по коридору второго этажа, посматривая на бившийся в пыльные стекла снег. Взгляд привык к белому сиянию, поэтому Латвия встрепенулся, когда увидел через окно большую черную скалу на балконе — спину России. Скользнув в щель между косяком и незакрытой дверью, Латвия проник на террасу, затем тихо зашипев от холода. Вообще дома у России бывало по-настоящему жарко, но мысли о лете абсолютно никого не грели. Александр не шелохнулся. Он стоял спиной к Латвии и непринуждённо курил. Видимо, стараясь не скрипеть подошвами по снегу, Раймондс шагнул вплотную к спине России. Если бы Латвия провел своим красивым и острым ноготком по его телу, то почувствовал накопленное тепло: сильное и безответное. Узнав об этом, Раймондс бы не побрезговал оставить на Александре ещё одну царапину, спустя время слизывая редкую кровь. Он питался бы только ей, потому что она горячая и солёная, отдающая металлом и согревающая внутренности. Страшнее было осознавать, что Россия бы просто наблюдал за этим. Сильнее сжав в зубах фильтр, Александр четко представил движения розового и блестящего языка Латвии по свежей ране. — Чего тебе надо? — отрезал он, повернувшись к Раймондсу и осмотрев его скучающим взглядом. Латвия резво поднял голову и пристально посмотрел на Россию. — Почему Вы такой огромный? — как-то безнадёжно спросил он, тем не менее ухмыльнувшись. Это были определённо не те слова. По крайней мере, так решил Александр, всматриваясь в блекло сияющие глаза. Раймондс лишь нахмурился, добавив: — Огромный, как Варшавская радиомачта. Россия молчал. Перекинув языком сигарету на другую сторону рта, он продолжил хмуро смотреть на Латвию, который всё ещё сохранял решимость. Он не боялся Александра. Наверное, потому что был невоспитанным, резким и самонадеянным. Но оттого казался России совершенно очаровательным. Александр медленно наклонился к Латвии, намеренно согнувшись примерно вполовину. — У тебя какие-то комплексы относительно роста? Ухмылка исчезла с лица Раймондса, а его челюсть стала слегка подрагивать. Это означало, что он начинал злиться. Россия поднялся в полный рост, отвернул голову и выплюнул бычок. Тогда, снова кротко глянув в лицо Латвии, наливающееся кровью, Александр впервые на многие десятилетия позволил себе улыбнуться. — Не расстраивайся, ты вырастишь, — сухо хохотнул Россия, отворачиваясь от Раймондса, и спокойно выдохнул: — когда Иван распустит свой гадюшник, я тоже с превеликим удовольствием вас всех отпущу. Я, знаешь ли, как и ты не люблю, когда рядом кто-нибудь ошивается. Настало молчание. Оно не казалось естественным, но при этом не смущало. Александр мог бы слушать его часами, наблюдая за снежинками, но от обилия белого перед глазами спустя время начинала кружиться голова. А ещё он никому не признавался, что и ему бывало холодно. Правда, редко. — Знаешь, что имел в виду Эстония, говоря «чем светлее за дверью, тем темнее твоя комната»? Он снова развернулся к Латвии, но встретил лишь пустой взгляд. Раймондс мотнул головой по сторонам, показывая, что не знал. — Это значит, что вне моего дома больше возможностей. И чем их больше где-то там, на западе, тем печальнее существовать здесь. Это тебе бы и Эстония сказал, если бы меня не заметил. Александр собирался покинуть террасу, но путь ему преградил застывший Латвия, чей правый глаз нервно задёргался. — На западе я или нет, — начал он, сжимая шершавые пальцы в кулак, — я не вырасту. — Теперь он смотрел на снег под сапогами. — Я никогда не стану как вы. — Его голос вздрогнул, но при этом стал сочиться непонятной яростью. Через секунду шарф России взволновался от резкого движения, и с головы Александра едва не слетела чёрная фуражка; а Латвия не видел ничего перед собой, кроме чужих рубиновых глаз. По подбородку Раймондса скользнули пальцы в перчатках, заставляя не сводить взгляда с России. За такое откровенное посягательство на личное пространство Латвия мог бы отгрызть чужую руку. Но, к счастью, не стал. — Такое отчаяние в голосе… — протянул Александр, но его манера речи стала жёстче. — Латвия, — он немного отстранился, — ты и не должен быть как я. — Окончательно отступив от Раймондса, Россия медленно обошёл его, хрустя подошвами по белоснежному сугробу. — Просто не будь жалким. Этого достаточно, чтобы я любил тебя больше всех в этом доме. Александр выскользнул с террасы.***
Жужжание метели в утренней мгле угнетало. Россия долго пытался рассмотреть что-нибудь в ужасной темени, но не видел даже снежинок. Оранжевый светильник показывал Александру лишь его собственное гладкое лицо в стекле. От своего отражения Россия отвести взгляд даже не пытался, ведь он бы всё равно не нашёл ничего интересней за окном. Спустя время Александр устал от игры в гляделки с самим собой и откинулся на спинку самого удобного стула в этой кухне. На спинку своего стула. Плечи России стало едва покалывать. Он почувствовал чужой взгляд и снова не сдержал усмешки. — Иди спать, — довольно промычал Александр, выправляя спину. — Не приказывайте мне. Латвия сделал пару мелких шагов к сидевшему у окна России. Александр повернул голову и оглядел сонного и озадаченного Раймондса, укутанного в серое одеяло. Тот потихоньку приближался к России, не сводя с чужого профиля глаз. — Тогда я могу поинтересоваться, зачем ты пришёл? Качнувшись в сторону, Латвия быстро вернулся в вертикальное положение и остановился в метре от Александра. Его маленькие пальцы на ногах попали под тусклый свет, а затем бледное оранжевое сияние окрасило и всё его тело. Неожиданно Раймондс скинул одеяло с плеч, оставшись в сползших пижамных штанах и застёгнутой на две пуговицы большой рубашке. Его взгляд приобрёл ясность и негодование. — Зачем Вы сказали, что любите меня? Это было глупо, — громко пробормотал он. Латвия задрожал. Тем не менее, его глаза сохраняли ярость и серьёзность. А Россия в голос засмеялся, задрав голову к потолку. Его радость словно сжигала тьму. — Ну почему только тебе удается провоцировать меня на такое поведение, мальчишка?! — заливался он, вытирая слёзы на глазах. Александр, задыхаясь от дикого смеха, протараторил: — Я не говорил такого. Я сказал, что если… ах-ха… ты не будешь... то я… ха-ха… — Россия глубоко вздохнул и прикрыл глаза. — Но я не говорил, что ты не… — ...жалкий? Холодное острое лезвие остановилось у подбородка Александра, потея в аккуратной руке Раймондса. Странно, что он принёс нож, забыв про убийственную остроту своих ногтей. Нет. Он не забыл. Ведь если бы Латвия расправился с врагом как обычно, то убийца был очевиден для пришедших утром на кухню обитателей дома. Когда Александр спокойно поднял веки, Раймондс уже сидел у него на ногах. Его глаза сияли, а челюсть дрожала. Облизнув сухие губы, Латвия грубо пролепетал: — Для меня важно то, что Вы обо мне думаете и чувствуете ко мне. Потому что это зависит от того, что должен чувствовать я. — Опустив ножик, он в итоге выкинул его на пол и смело глянул Александру в кровавые и тихие глаза. — Не относитесь ко мне несерьёзно. Я обязан знать наверняка. Россия никогда не забудет, как Латвия едва снова не поранил его. А ещё, смотря на Раймондса, его маленькому сердцу становилось и горько, и весело. Александр потянул горячую руку к нежной щеке Латвии и небрежно сжал её пальцами. Рот Раймондса приоткрылся, и из него вышел тёплый воздух. — Дурак, — заключил Россия, хватая второй рукой Латвию за талию. Наконец-то встретив испуганный взгляд, Александр был счастлив. Немного приподняв голову, Россия потянулся к лицу Латвии, но получил поцелуй первым. Раймондс был неестественно податливым, позволяя Александру углубиться и сжать себя в объятиях. Латвия глубоко и часто дышал, искал ладонями груди России. Александр обхватил чужую задницу, заставляя Раймондса ёрзать на своих бёдрах. Тот и не был против, начиная двигаться более резво и тихо постанывать в губы России. Раймондс — маленький комочек любви, пусть и прикрывал это тягой к насилию и невежеством. Латвия горячее, чем любая кровь. А внутри он, наверное, невинно узкий и по-настоящему чувствительный. Александр не мог не думать об этом, чувствуя скользящие по его груди и плечам пальчики Раймондса. Отлипнув от губ России, Латвия шепнул что-то неразборчивое, затем громко хватая ртом воздух. Его мокрые ладони потянулись к ремню Александра. Когда Россия понял, что сказал ему Раймондс, то, будто ударившись током, вздрогнул и бережливо обхватил чужое запястье, теперь целуя синие сплетение вен на коже. — Ещё слишком рано, — не улыбаясь, тихо прохрипел Россия и обвел большим пальцем скулу Латвии, — шуруй спать. Раймондс нахмурился, но затем лишь неловко кивнул. Не смея теперь ослушаться, он отправился в постель, чтобы доспать последние часы перед завтраком. Однако взбудораженные нервы не позволили ему заснуть.