***
Юрий просыпается и жалеет о том, что не умер ночью где-нибудь в подворотне. Уж лучше такая смерть, чем эта головная боль, что буквально разрывает его. Во рту настоящая пустыня, глаза невозможно открыть. Настоящий ад. «Пиздец» — ничего иного в голову шестнадцатилетнего фигуриста не приходит. Он со стоном привстает на локтях и и прищуренно оглядывается. Окно распахнуто настежь, из-за чего в комнате довольно холодно. До Юрия доходит, что на улице ранние сумерки, а сам он завернут в теплое одеяло. Голова как в тумане, парень не понимает, где находится, и это пугает его до чертиков. — Бля-я, бля-я, где я? — он бубнит под нос и оглядывается. Надо же было так надраться, чтобы оказаться неизвестно где. Перед глазами появляется разгневанное лицо Якова и мальчика невольно бросает в дрожь. Ему, как подростку и особенно фигуристу, категорически запрещено пить. А он что? Вылакал бутылку в одно лицо. Тотальный пиздец. Он не помнит ничего после того, как купил в каком-то круглосуточном самую дорогую марку виски и отправился на Невский проспект. Пешком. Пять километров. Вдруг до него доходит, почему он захотел напиться: вечером Отабек прислал ему сообщение, которое гласило, что он расстается с Плисецким, ужасно сожалея и утаивая причину. Конечно, Юра не нашел иного способа забыться, как пригубить душевные муки алкоголем. Идиот. Тупой дурак. Зачем?.. Дверь открывается, и яркий свет заливает комнату. Кажется, Юрий слепнет. Он гневно шипит и неожиданно теряет дар речи, когда слышит омерзительно знакомый голос: — О, Юрий, ты уже проснулся! Я принес тебе воду и обезболивающее, голова сильно болит? — голос Юри радостный, и это ужасно раздражает. — Ты какого хуя тут забыл, Кацуки? — Вообще-то вы в нашей квартире, молодой человек, очень прошу не забываться, — Плисецкий хочет умереть. Правда. Он видит Виктора в двери, и все в нем выражает не скрытую угрозу. Юри качает головой. Если Виктор переходит на русский, то дело плохо. И слава богам, он понимает речь возлюбленного достаточно, чтобы знать, о чем сейчас будет разговор. — Понятия не имею, как тут оказался, — хмуро отвечает Юрий, даже не притрагиваясь к принесенным стакану воды и таблеткам. Из гордости, конечно. Ему не нужны подачки, он, блять, не беспомощный. — Ты вообще понимаешь, как я волновался за тебя? — от тихого голоса Виктора идут мурашки. Никогда еще Плисецкий не видел его таким грозным, и это еще больше вгоняет его в ужас. — Мы объехали каждого знакомого, обзвонили все больницы, ладно, до моргов не добрались. А ты просто до бесстыдства напился и всю ночь шлялся непонятно где. Ужасно тобой горжусь, парень. — Витя, не дави на него, может, что-то случилось, — высказывается Юри. — Не спеши с обвинениями. — Что бы не произошло, нельзя вести себя настолько безрассудно, — Виктор по-прежнему держится сурово, но голос его все же немного смягчился. — А если бы ты попал в какие-то неприятности? Юра с нечитаемым выражением лица откидывается на спинку дивана и пронизывает взглядом Виктора. Юри наблюдает за этим немым прожиганием друг друга и неуютно ежится. Шестнадцатилетний фигурист похож на зашуганного котенка, который пытается оборонятся дабы его чувства не были задеты. Раньше японец был уверен в том, что проблема характера Юрия в намеренной вредности, но по прошествии года, когда им приходилось довольно часто контактировать, он понял, что дело в самозащите себя и своих чувств. Плисецкий не хочет казаться людям ранимым, поэтому по отношению к ним он так груб и холоден. Это многое объясняет. — Могу я в душ сходить? Просто искупаюсь и свалю, — Юра подает голос первым. — Конечно, — Кацуки подходит к шкафу и достает полотенце и сменную одежду для парня, но Плисецкий отрицательно качает головой. Не нужно ему. Виктор проводит его по коридору до двери ванной, по дороге подросток разглядывает квартиру Никифорова-Кацуки. Простор, минимализм и много света. На стенах висят их совместные фотографии, где-то с выступлений, где-то с совместного отдыха за границей. Юрий думает, что обжито довольно неплохо. По крайней мере, намного лучше, чем в собственном жилище, где все холодное и чужое. Находиться там для него всегда настоящая мука. — Приводи пока себя в порядок, если что, мы будем на кухне, — Виктор уже не злится, и Плисецкому в какой-то степени становится легче дышать. Все-таки суровый Никифоров выглядит устрашающе, даже вечно злобному и угрюмому Юрию становится не по себе от его пронизывающего серьезного взгляда. Мальчик спешно запирается в ванной комнате, раздевается и залезает в ванну, вслепую врубая душ. Его окатывает ледяной поток, тело тут же начинает ломить, но он даже не дергается. Самое то. Плевать на вероятное воспаление легких, на похмелье, на все. Все отходит на второй план и всего его заполняет душевная боль. Он вспоминает, как чудесно было с Отабеком последние полгода (то время, что они встречаются) до вчерашнего вечера и искренне не понимает, почему парень пожелал расстаться. Отабек Алтын его первый во всех смыслах. Первый в жизни друг, первая любовь, первый поцелуй… секс. Все это было у Юрия лишь с ним. Темноволосый красавец забрал его сердце, клятвенно пообещав хранить как самое ценное в его жизни и… что же теперь? Что ему делать? Юрий рыдает, как никогда. Никакие поражения на соревнованиях, никакие оскорбления тренеров не заставляли его страдать так, как сейчас страдает он. Идущие градом слезы смываются струящейся по лицу водой, а голова начинает ныть еще сильнее из-за ужасного холода, но парень не обращает внимания. Его не волнует ничего, кроме собственного разбитого сердца. Он и представить не мог, что может быть настолько больно… Изо рта вырываются истерические рыдания, благо за шумом воды их не слышно. Последнее, чего хочет Юрий, это лезущих под кожу Виктора и Юри. Что, если они начнут его жалеть, как тупого ребенка? Это отвратительно, блять. Он хочет к Отабеку. Прижаться к его теплому родному телу, зарыться пальцами в волосы и забыться в любимом запахе, оставив все проблемы вне их крошечного мира, созданного лишь ими двумя. Твою мать. Как же сильно он любит его. Юрий выходит на кухню через тридцать минут и делает вид, что не замечает настороженных взглядов парней. Конечно, потому что его глаза, блять, малиновые из-за слез. Легче утопиться, чем признать, что он плакал. Никогда в жизни. — Чаю? — Юри спрашивает по-русски. Плисецкий кивает и плюхается на табурет рядом с жующим печенье Виктором. — Ты выглядишь изнуренным, — Подросток цокает на замечание старшего. — Так ты расскажешь, что произошло? — Не хочу, — еще не хватало ныть в плечо этой гейской парочки. Фу. — Мы не чужие тебе, Юра, пойми это наконец. Если ты расскажешь, что тебя тревожит, станет намного легче. И я серьезно сейчас. Лучше поделиться с кем-то, чем держать все внутри. Так люди и закрываются в себе. — Чего прикопался? Мне не пять лет давно, — Юрий груб, как и всегда. Но Виктор терпит. Такая уж у парня сложная натура. — Моя жизнь не вашего ума дела вообще, со своими проблемами я могу разобраться сам. «По рыданиям в ванной этого не скажешь», — едва не срывается с языка Виктора. Он глубоко вздыхает. Нужно быть тактичным и не давить на него. — Дело в Отабеке? — Никифоров мысленно стонет. Юри, да что ж ты за человек? Кто ведет себя настолько прямолинейно? По мнению Вити, реакция Юры странная. Он словно захлебывается воздухом и грозным взглядом прожигает поверхность стола. — Не в нем. — Лжешь, — Черт побери, что не так с этим Юри Кацуки? Юрий шепчет что-то вроде «Достали» и быстрым шагом выходит из кухни. В прихожей слышится грохот вперемешку с отборным матом, что-то падает, и наконец все смолкает после того, как хлопает входная дверь. — Добился своего, дорогой? — Виктор роняет голову на сложенные на столе руки. Вот же черт. Юри не отвечает и молча отпивает из кружки. Квартира погружается в тишину, которую через пару минут рассеивает вновь хлопающая дверь. Никифоров недоуменно поднимает голову. Неужели он вернулся?.. Тощая фигура в красно-белой олимпийке показывается в дверном проеме. Кулаки сжаты до побеления, а глаза полны слез. — Я, блять, ненавижу вас. Со всей этой вашей заботой, волнением. Вы паритесь обо мне и меня аж трясет, насколько это мерзко. Нахуй это не сдалось, ясно? Мне никто не нужен. И спорт мне ваш не нужен. В печенках все это уже сидит! — Юрий верещит не своим голосом. — Хотите знать, зачем я напился? Да? Меня Отабек вчера вечером бросил, понятно? Сказал, что дело в нем и нам лучше перестать общаться. Думаете, я за бухлом ради развлекухи пошел? Весело мне? Да я, блять, вздернуться в любую минуту готов, настолько мне хуево. И вы еще лезете. «Расскажи, расскажи». Все! Получайте! Довольны? Виктор в два шага преодолевает расстояние между ними и крепко обнимает его. Мальчик плачет в его руках, беззащитно опустив руки. Юри не может поверить в происходящее и закрывает лицо руками. Как же это?.. Японец не слышит, что Никифоров шепчет подростку, но он уверен, что парень все разрешит. Он влияет на Юрия сильнее, чем кто-либо еще. Плисецкий, конечно, никогда этого не признает. Они вместе идут в ванную и выходят оттуда лишь через десять минут. Юри чувствует, что между ними состоялся непростой разговор. Но судя по невероятно спокойному выражению лица шестнадцатилетного, он понимает, что Виктор уладил ситуацию. Осталось решить, как быть дальше и что делать с Отабеком. — Прямо сейчас покупай билет до Алматы и лети к нему. Выясни отношения лицом к лицу, сдаваться из-за глупого смс — поступок, достойный идиота. Глаза человека не дадут соврать, в отличии от его рта. Запомни это. Захочешь узнать правду — всегда смотри в глаза. Юри считает слова возлюбленного достаточно мудрыми. Это то, что Юрио должен сделать сейчас. Вероятнее всего, он бы впал в депрессию, закрылся в квартире и рыдал, сидя в углу и убиваясь по собственному разбитому сердцу. Взгляд Плисецкого скептичен. — Что, если он прогонит меня? — Нет. В первую очередь, Отабек твой друг, а потом уже возлюбленный, он не поступит так с тобой. Поверь, плохого он тебе точно не желает, — Виктор дотрагивается до плеча мальчика, и тот обреченно вздыхает. — Я не заслуживаю его. Он по-любому понял это и решил оставить меня. Потому что я больше не вижу причин для расставания, ну, типа все же было… классно. Кацуки решает подключиться к разговору: — Поэтому ты обязан поехать к нему. Мы что-нибудь придумаем, чтобы по возвращению тебе не досталось от Якова. Только обещай не натворить делов, Юрий, ради бога. Иначе голову открутят не только тебе, но и нам. — Ладно, — единственное, что отвечает Плисецкий и устало трет глаза. Через четыре часа он сидит в Пулково в ожидании пятичасового перелета с пересадкой в Шереметьево, черт бы побрал этот ближайший рейс. Но в его душе горит огонек надежды, который заставляет его не опустить руки и не сдаться. В девять пятнадцать его самолет отрывается от земли, и Юрий забывается беспокойным сном. Ровно десять минут Плисецкий стоит перед дверью квартиры Отабека и пытается заставить себя позвонить в дверь. Ладони ужасно потные от волнения, а сердце давно поселилось в пятках. Кажется, он готов послать все к черту и вернуться домой, признав поражение. Почему, когда дело касается Алтына, он становится таким слабым? Куда девается его вечная решительность и невозмутимость? Он чертыхается и с силой жмет пальцем на кнопку звонка, жмет, пока дверь не распахивается и не показывается заспанное лицо Отабека. Юра застывает словно восковая фигура и молча глядит на меняющегося в лице парня. Хмурость приходит на место шока в считанные секунды, и сердце Плисецкого, он уверен, вот-вот готово остановиться. — Ты чего тут в такую рань делаешь, боже мой, — казах трет ладонью слипающиеся глаза. Сказать, что он удивлен — не сказать ничего. Неужели этот сумасшедший прилетел к нему из Петербурга? В эти гребаные пять утра? Судя по взъерошенным волосам и глубоким мешкам под глазами — так и есть. — Я к тебе. Нам нужно поговорить, — Юра ненавидит себя за собственное мямленье. Почему он так жалок? — Можно пройти? Или… ты не один? Плисецкий мысленно молится, чтобы тот сказал «нет». Ибо если в его квартире кто-то еще, он умрет прямо здесь и сейчас. Скорее всего, от разрыва сердца. — Если Джессика считается, то да, не один, — Юрий готов заплакать. Он любит эту гребаную собаку Алтына слишком сильно. Отабек отходит в сторону, пропуская Юрия в квартиру. Она кажется ему роднее, чем его питерская. Все тот же приятный запах дерева и хвои, все та же его любимая фотография с олимпиады на стене. Все кажется таким родным и одновременно чужим. После суток самоуничтожения входить сюда — целый подвиг. В этих стенах произошло слишком многое, чтобы относиться к этому так просто. Плисецкий снимает обувь и мнется в прохожей. Алтын кивает на гостиную, и они вместе проходят в комнату. Юра опускается на диван, Отабек, словно не нарочно, — в самое дальнее от него кресло. Русский, конечно, замечает, но тактично об этом умалчивает. — Почему ты приехал? — Ты и сам прекрасно знаешь, — Юра удивляется собственному самообладанию. Его голос спокоен и тих, невозможно представить, что какие-то десять часов назад он бился в истерике, сидя в ванной. — Знаешь, в самолете я много думал о твоем сообщении. Понимаю, что мог сам написать, позвонить, но все это ничего не значило бы. Мне нужен личный разговор с тобой, и я ни капли не жалею, что преодолел весь этот путь сюда ради этого разговора. Он выдерживает небольшую паузу, чтобы собраться с мыслями, и Отабек молча ждет продолжения. Он всегда понимал Юрия с полуслова. — Почему? — самоконтроль Плисецкого рушится подобно карточному домику. — Ах, — Отабек прикрывает ладонью глаза и болезненно морщится. — Не знаю, как объяснить тебе весь этот бардак в моей голове. Правда. Для начала я очень сожалею, что так сильно навредил тебе. Меньше всего на свете я хочу, чтобы тебе было больно, поверь мне. Причина, по которой я решил расстаться с тобой, заключается в том, что я кое-что осознал: я не заслуживаю тебя. Это может показаться глупейшим поводом, но мысли о собственном ничтожестве убивает меня не первый день. Прости, что утаивал это от тебя, не хотел, чтобы ты беспокоился. Я понял, что тяну тебя ко дну. Это моральное самоуничтожение заставило меня открыть глаза на то, насколько хорош ты для меня и насколько плох для тебя я. Не мог больше выносить этого и решил оборвать все связи. Сейчас ты здесь, и я вижу, что поступил, как настоящий идиот. Мне нелегко тоже, пожалуйста, пойми это, Юра. Не представляешь, чего стоило мне написать то сообщение. Никогда мне еще не было так плохо и больно. Плисецкий слышит его слова словно через толщу воды. Одинокая предательская слеза катится по его щеке, но он спешно вытирает ее рукавом олимпийки. — Ты разбил мне сердце, — на большее его не хватает. — Прости меня. — Ты идиот. — Я знаю. Но я не вижу другого выхода. Твоя личность деградирует рядом со мной, пойми это. Я желаю тебе лишь счастья и считаю, что без меня тебе будет лучше. — Повторю еще раз: ты идиот, — в уставшем голосе Юрия ни доли гнева, лишь только грусть и изнеможение из-за осознания происходящего. — Ты эгоистично посудил судьбу наших отношений, не поговорив со мной об этом, а просто взял, блять, и бросил меня. Я, правда, не понимаю, почему ты подумал, что, отдав тебе свое сердце, я буду счастлив, когда ты исчезнешь из моей жизни. Я умру без тебя, ты, кусок никчемного дерьма, если продолжишь совершать подобные опрометчивые поступки, то хотя бы будь добр посадить маргаритки на моей могиле. Слова потоком льются из его уст, и с каждой произнесенной фразой он видит, как белеет лицо Отабека. — Ты самый лучший человек в моей жизни, я никого так сильно не любил, как тебя, блять, чего ты еще хочешь? Ты прекрасный друг и замечательный парень, идеальнее человека я не встречал, так что ты еще хочешь, а? Ты мог просто позвонить мне или написать, не знаю? Прилетел бы сюда, перезвонил, да что угодно, сука! Мы бы все обсудили, как и всегда, и все бы было хорошо. Но нет, ты ведь самый умный, лучше нас обоих все знаешь. Отабек качает головой. Не одному Юрию хочется прямо сейчас сбежать из этой чертовой комнаты и больше никогда не возвращаться. Он не может пошевелиться, каждый его нерв напряжен, и это просто невыносимо выдержать. — Я не знаю, что делать, Юра, правда. Не знаю. Я хочу быть с тобой, я брежу мыслями об этом, но понимание того, что без меня твоя жизнь поменялась бы к лучшему- — Заткнись, я даже слышать не хочу. Замолчи. Закрой рот, — Юрий грубо прерывает его, рывком встает и падает на колени перед ним. Отабек напряженно вздрагивает. Очевидно, что он пытается пересилить себя и держаться от Юрия на расстоянии. — Пожалуйста, молю тебя, скажи, что ты не хочешь, чтобы я уходил. Пожалуйста. — Юра… — Умоляю. Отабек молчит. Глубоко внутри Юрий умирает. — Я не хочу. — Чтоб ты сдох, блять, — Плисецкий резким движением забирается на колени парня и буквально накидывается на его губы. Он целует со всей страстью и отчаянием, что копились в нем одним огромным комком, и Отабек отвечает с не меньшим напором. Они похожи на изголодавшихся хищников, что долгое время не видели плоти, и наконец получили свое лакомство. Пальцы Юры скользят под футболкой Алтына, ощупывая выступающие ребра и рельефные кубики пресса. Парня пробирают мурашки от подобных ласк, и он с неестественным рыком набрасывается на хрупкую шею блондина, покрывая ее поцелуями и укусами. В его планах не оставить и живого места на такой привлекательной шее русского фигуриста. — Скажи, что ты больше — ах! — никогда не оставишь меня, — Юрий сильно стонет, когда его кожу прикусывают особенно сильно и сразу же зализывают. Его глаза в полном блаженстве закрываются, и он полностью отдается ласкам возлюбленного. — Обещаю. Я обещаю, — Отабек спешно стягивает с него олимпийку и футболку и переходит на ключицы, на короткий миг его заполняет гордость при виде алевшей шеи подростка. — Ты мой, а я твой. — Навеки.***
Виктор расшнуровывает коньки, когда звенит его телефон. На загоревшемся экране видно пришедшее сообщение от Юрия. «Пулково в 14:00» Никифоров быстро набирает сообщение. «Как все прошло?» Ответ приходит незамедлительно. «Мы прилетим вдвоем» Фигурист блокирует телефон, этого ему достаточно, чтобы начать улыбаться. Через пару секунд приходит еще одно смс. «Передай привет япошке Кацудону» Виктору кажется, что он давно так не смеялся.