Королева коньков.

Точнее, со смешного случая в первом классе, после зимних каникул. С Гошей они жили на соседних улицах, дружили с детского сада, потом пошли в одну школу и сели за одну парту. Однажды в утренней толкотне у вешалок, когда Гоша, как обычно, вытряхнул из мешка сменку, вместо сменки на пол грохнулись коньки. Девчонки захихикали, мальчишки загоготали. Мишка посоветовал Гоше вместо уроков дуть на каток, Вадик торопливо разувался, чтобы прокатиться на коньках по скользкому полу вестибюля. Гоша на всю эту кутерьму внимания не обращал и сосредоточенно переводил взгляд с коньков на свои грязные, потемневшие от влаги ботинки, размышляя, в чем лучше заявиться в класс. Прикинул, что в коньках на перемене не побегаешь, а кататься по вестибюлю наверняка не позволят, и решил идти на уроки в ботинках. Оправдываясь перед учительницей, Гоша объяснил, что недавно начал «ходить на коньки» и случайно перепутал мешки. «Ходить на коньки» звучало так заманчиво, что Маше тут же захотелось на каток. А когда она отвечала наизусть стихотворение Пушкина и слова «коньками звучно режет лед» перекатывались на языке, как разноцветные леденцы, захотелось еще сильней. Она не могла дождаться, пока закончатся уроки, чтобы упросить маму записать ее в Гошину спортивную школу. – Еще чего, – отмахнулась мама, – дел у меня других нет, по спортивным школам с тобой мотаться. Да и к чему это? Пустая трата времени. И денег, между прочим! – Не скажи, Риточка, – возразила Гошина мама, тетя Таня. – Знаешь, как для здоровья полезно! Говорят, фигурное катание прекрасно влияет на вестибулярный аппарат. Координация развивается, мышцы, легкие. Даже эстетический вкус! Каток у них только по средам и субботам, а в понедельник хореография под музыку и обычная гимнастика в зале. И подвигаться есть возможность, и на воздухе лишний раз побыть… Одни плюсы, уж поверь! Мама как-то странно взглянула на тетю Таню, а та продолжала рекламировать спортивную школу: – И ни к чему не обязывает, вот что мне нравится. Тренировками не перегружают; пропускаешь занятия – твое дело. Да и стоит вполне по-божески – тысячу пятьсот в месяц. – Мам, ну пожалуйста! – умоляла Маша, ободренная поддержкой тети Тани. – Если у тебя так туго со временем, – продолжала тетя Таня, – я могу ее вместе с Гошкой после уроков забирать. Завтра нам как раз на каток, пусть Маша с нами сходит, посмотрит, что там и как, а я заодно спрошу тренера, можно ли присоединиться к группе в середине года. – Ладно, – нехотя сдалась мама. – Спасибо, Тань. В самом деле, хоть на воздухе побудет… Тренер оказалась энергичной шумной женщиной в вязаной шапочке и свитере с красными оленями. Она неустанно сновала по льду: показывала одному, как держать свободную ногу, командовала другому «выше руки», кричала «По очереди! Не толкаться!» – тем, кто учился прыгать через снежный валик, устремлялась к противоположному бортику и мимоходом хлопала по спинам всех подряд, напоминая о правильной осанке. Казалось, она умудрялась находиться одновременно в нескольких местах, а уж звонкие команды и вовсе заполняли весь каток и наверняка разносились далеко за его пределами. Громогласно разговаривала она даже с теми, кто стоял у нее перед самым носом, как будто ее голос раз и навсегда включили на полную громкость. – Ну, зайка, что ты можешь? – обратилась она к Маше. – Разгонись-ка и покажи, как ты тормозишь. Маша проехала неполный круг и сильно затормозила, сдвинув коньки носками внутрь – пятками наружу. Едва не потеряла равновесие, отчаянно замахала руками и устояла. – Как мишка косолапый, – заключила тренер. – Но на льду держишься, ничего. А подсечке тебя кто научил? «Змейку» делать умеешь? «Фонарики»? Маша недоумевающе похлопала глазами, помотала головой. Она не знала, что такое подсечка, «змейка» и «фонарики». Просто когда-то бабушка по вечерам водила ее на каток за домом. В городе таких дворовых катков уже не осталось, а этот каждый год, как только наступали морозы, кто-то прилежно заливал из гигантского шланга, надетого на кран в собственной квартире. Кроме Маши и нескольких малышей, кое-как ковылявших по льду, на катке иногда появлялся взрослый дяденька, который катался красиво, по-настоящему. Глядя, как он стремительно и вместе с тем плавно скользит по периметру катка, Маша пыталась подражать его движениям. Потом бабушки не стало, вечерние вылазки на каток прекратились. Но раздвижные коньки, которые бабушка купила с расчетом на несколько зим, все еще были впору. На эти самые коньки и уставилась тренер, покусывая нижнюю губу и что-то обдумывая. – Ну хорошо, пусть присоединяется, – кивнула она. – Правда, детки занимаются с начала года, так что даже не знаю, сумеет ли она догнать группу… Но Маша догнала группу за две недели, а еще через две недели тренер позвонила маме. – Маргарита Львовна? Добрый день. Тамара Витальевна беспокоит, тренер по фигурному катанию. Я по поводу Маши. Вы не думали о том, чтобы со следующего года отвести ее в спортивную спецшколу? У девочки очень неплохие данные. – Машу я перевожу в английскую спецшколу, – ответила мама с упором на слове «английскую», – с сильной математикой. Это лучшая школа Москвы, – добавила она многозначительно. – И со следующего года Маша на каток ходить не будет. – Жа-аль, – обескураженно протянула Тамара Витальевна. – Такие данные… Может быть, все-таки подумаете? – Нет, – отрывисто сказала мама. – Спасибо. Маша, однако, была не в курсе, что переходит в «лучшую школу Москвы», и беззаботно «ходила на коньки», жалея только, что нельзя заниматься на катке каждый день. На первом занятии ей было велено стоять у бортика и «смотреть, что умеют ребятки». Она внимательно следила, как все делают «елочку» – отталкиваются и скользят то на одной, то на другой ноге, чуть согнутой в колене, и на льду остается рисунок в виде веточек. Когда Тамара Витальевна объявила конкурс, кто проедет «елочкой» от бортика до бортика и сделает меньше всего шагов, Маша вызвалась ехать вместе со всеми. С первого же толчка укатилась вперед с неожиданной для самой себя скоростью (лед был гладким, послушным, совсем не таким, как на щербатом дворовом катке), за несколько шагов доехала до противоположного бортика, а веточки получились длинными и ровными. – Да-а, ребятки, – удивленно прокричала Тамара Витальевна… – посмотрите, что умеет новая девочка! За полтора часа занятий Маша ни разу не упала, будто бы внутри у нее была спрятана волшебная точка равновесия. С первого раза почувствовала, насколько нужно наклониться, чтобы не кувыркнуться на спину, когда делаешь «саночки»: едешь в полном приседе, вытянув вперед руки. Дольше всех продержалась на льду «цапелькой»: одна нога поджата, руки в стороны. А когда Тамара Витальевна показала, как разогнаться «змейкой» и на полном ходу развернуться в обратную сторону, Маша после разворота несколько раз прокрутилась вокруг своей оси и не сразу поняла, что у нее получилось вращение, похожее на то, которое делают фигуристы по телевизору. Больше всего ей нравились «фонарики». Коньки упруго разъезжались и съезжались, на льду оставался узор, похожий на новогоднюю гирлянду. Может быть, потому-то она и выбрала этого злополучного гнома с фонариком, когда отправилась в магазин покупать Гоше подарок на день рождения, хотя мама уверяла, что такая чепуховина годится только для трехлетки. Гном носил красный колпак и кудрявую бороду; глаза у него были мечтательными, а улыбка, честно говоря, немножко придурковатой. Склонив набок голову, он застенчиво протягивал вперед руку с фонариком, смахивавшим на мороженое-рожок, который загорался золотым светом, если сдвинуть рычажок выключателя. На последней перемене Маша вытащила подарок из коробки под партой, протянула Гоше и неуверенно чмокнула его в щеку. – Жених и невеста! – выкрикнул Вадик у нее над ухом. Маша схватила учебник, чтобы треснуть Вадика по голове, тот отскочил и радостно заблеял: – Жених и невеста, тили-тили-тесто! Двое-трое мальчишек, которые торчали в классе, подхватили: – Жених и невеста! А Вадик вырвал у Гоши гнома и заверещал: – Кому свадебный подарок! – и швырнул его мальчикам. Гнома начали перекидывать по классу, как мяч, Гоша безуспешно пытался его перехватить, Маша надрывалась: – Отдайте сейчас же! Тут гном со звоном ударился об пол. Гоша кинулся к нему, поднял… Рука гнома была пуста, разбитый фонарик валялся под чьей-то партой. Маша закричала: – Что вы наделали! – отвернулась к стенке и заплакала, а Гоша с кулаками набросился на Вадика… Все чтение Маша просидела насупившись. Когда урок закончился, она первая сорвалась с места, живо оделась и, не дожидаясь Гоши, побежала домой. На следующий день в школе Гоша виновато говорил: – Ничего, Маш, он и так хороший, без фонарика… – Нет, он дурацкий! Выброси его. – Но… – Обещай, что выбросишь! – Маша топнула ногой. – Ладно, – буркнул Гоша. – Обещаю. Но вспоминать про испорченный подарок и особенно про «жениха и невесту» все равно было неприятно. И дружба пошла на убыль. Маша попросила пересадить ее на первую парту, якобы поближе к доске, на занятия фигурным катанием ходила без прежнего удовольствия; а когда узнала, что с сентября пойдет в другую школу, даже обрадовалась. К переменам Маша всегда привыкала легко. Сама не заметила, как привыкла каждое утро ездить с мамой на метро в час-пик и возвращаться домой самостоятельно. Уроков задавали раза в два больше, чем в прежней школе, появились новые подружки, Гоша был забыт, да и прошлогодние занятия фигурным катанием почти не вспоминались. К тому же зима не задалась: снег чавкал под ногами бурой кашей, разливался по тротуарам бесформенными лужами. Но в день, когда лужи затвердели и превратились в продолговатые дорожки, по которым с разбега прокатывались все, кому не лень, а с неба полетели частые снежинки, Маша, шагая от метро, заскучала по катку. И ноги сами собой понесли ее к спортивной школе. Она попала на перерыв в середине занятия. Почти вся группа сидела на лавочке, кто-то перешнуровывал ботинки, кто-то потягивал минералку. Маша поискала глазами Гошу – его не было. Несколько девочек разминались на льду; одна отрабатывала вращение «пистолетиком». В прошлом году Маша только-только начала его осваивать, да и то по частям: отдельно подход, отдельно въезд. Но сейчас мысленно дублировала вслед за девочкой каждое движение, будто бы сама делала поворот-тройку и махом свободной ноги закручивала себя в волчок. Приоткрыв рот от усердия, она непроизвольно пригнула голову и прижала локти к корпусу для правильной группировки. И вздрогнула, когда сзади раздалось: – Ну как, есть от чего рот открыть? Тамара Витальевна со смехом потрепала ее по плечу. Она ничуть не изменилась: все тот же голос повышенной громкости, вязаная шапочка, свитер с оленями; и Маше показалось, что полугодового перерыва в занятиях вовсе не было. Тамара Витальевна спросила про новую школу, Маша разболталась. Выложила, что на математике решает задачи повышенной сложности, что к завтрашнему дню нужно написать сочинение по английскому на две, а лучше на три страницы и что до школы ехать больше часа. Тамара Витальевна кивала в такт Машиным словам, лицо ее выражало боязливое сочувствие: в ее представление о мире не укладывалось, что на дорогу в школу можно тратить столько времени. – Это во сколько ж ты возвращаешься? – спросила она и, узнав, что Маша еще не заходила домой, констатировала: – Да уж, в дневную группу ты бы никак не успевала… «А есть другая группа?» – хотела спросить Маша, но Тамара Витальевна ее опередила: – …а в вечерней уже разрядники занимаются, там требования выше, тренировки дольше, но им-то ничего, они и живут по соседству, и вообще… Она неопределенно повела рукой, очевидно имея в виду, что разрядники из вечерней группы – обычные земные люди, которым не приходится писать трехстраничные сочинения по английскому и решать задачи повышенной сложности. На Машин вопрос, можно ли ей ходить в вечернюю группу, недоверчиво подняла брови, но сказала: – Конечно, можно. Когда в замке повернулся ключ, Маша вприпрыжку выскочила в прихожую. – Мама, я снова буду ходить на коньки! – выпалила она с воодушевлением. Мама на миг остолбенела, словно вместо родной дочери увидела привидение. – Никаких коньков, – проговорила она железобетонным голосом. – Ну, мам! Там вечерняя группа есть! – У тебя и так по английскому четверка в четверти, – тем же голосом отозвалась мама, отряхивая от снега пальто и вешая его на плечики. – Притом что преподаватель у вас – кандидат наук. – А если в следующей четверти будет пятерка? Если у меня все-все пятерки будут? – Маша пообещала бы и сама стать кандидатом наук со следующей четверти, лишь бы выторговать себе право ходить на каток. – Речи быть не может. Ты уроки уже начала делать? Маша яростно засопела. Не глядя на нее, мама скинула сапоги и направилась в ванную комнату мыть руки. Маша ринулась наперерез, как камикадзе в лобовую атаку. – Знаешь что, мама! Если ты не разрешишь мне ходить на коньки, я вообще никогда не буду делать уроки! И стану учиться на одни двойки! – Ты меня не шантажируй! – прикрикнула мама. – Мала еще, чтобы другими командовать! С непроницаемым, как танковая броня, лицом, которое ясней всяких слов показывало, что вопрос исчерпан, она прошла на кухню. И совсем другим тоном заговорила: – Я тебе шоколадное молоко купила, твое любимое. Пельмени будешь со сметаной или как? – Никак! – Маша отвернулась. – Не нужно мне шоколадного молока! – Да пожалуйста, – фыркнула мама. – Хочешь голодать – твое дело. Изо всех сил топая ногами и тем выражая крайнюю степень протеста, Маша ушла в свою комнату. Захлопнула дверь и уселась на кровати. Воздух за окном посинел. Во дворе зажглись фонари. Мама гремела посудой на кухне, клацала компьютерными клавишами в своей комнате, долго разговаривала по телефону. Наконец заглянула к Маше. – Почему в потемках сидишь? Ответом послужила гробовая тишина. – Ты что, и уроки не сделала?! Молчание. – Даже не обедала, хотя бы йогурт съешь! Молчание. Мама щелкнула выключателем, посмотрела на Машино отчаянное лицо. И устало опустилась на стул возле двери. – Сумасшедшая. Сил моих больше нет. Ходи на свой каток. С условием: если начнешь хуже учиться, коньки сразу отменяются. Договорились?.. Два дня спустя Маша целеустремленно семенила по утопавшей в сугробах тропинке к крытому катку спортивной школы, а в рюкзачке за спиной подпрыгивали новые раздвижные коньки, которых должно было хватить минимум на три года.