Найти, отбить и...полюбить

      Они устало пялились в экраны своих смартфонов, мчась куда-то в метро по разным веткам. Протирая сонные глаза, убирая отросшие волосы с глаз, каждый раз одновременно бросали телефоны на асфальт, не беспокоясь о целостности стекла. Не решались звонить друг другу, дышали в одном ритме и смеялись, падая с ног от выпитого безалкогольного, смеялись, будто в последний раз, смеялись, когда хотелось плакать навзрыд, смеялись, давно уже находясь далеко друг от друга.       Наруто грустно посмеивался, когда смотрел на звёзды, вспоминал, чем началась их любовь, и чем закончилась — двумя строчками от неё: «Прости, я врала тебе, ты для меня такой же, как и остальные». И всё же, на фоновой картинке стояла её фотография, там, где заноза по имени Саске Учиха показывала язычок, её любимая депрессивная музыка ещё играла в его безнадёжно запутанных, как их бешеная любовь, наушниках. Ядовитые фразы, услышанные случайно из уст Саске немногочисленным подругам, медленно расходились болью по сердцу, и хотелось кричать, вопить, орать — лишь бы не слышать тех самых слов.       Они привыкли чувствовать страдания друг друга — вот, ей в эту же секунду одиноко, как и ему, а через пять минут Учихе весело — Узумаки всё ещё ужасно плохо, наверное, ей тяжело, когда в виски давит чужая боль, но приходится привыкать, когда отрекся от родной души. У неё часто случались перепады настроения, Саске любила прикусывать губу, когда что-то шло не так, как ей хотелось, и часто Наруто чувствовал назойливое покалывание в своей, ведь у них была одна боль на двоих.       И когда что-то начало пульсировать в груди, Узумаки рвал и метал, выскочил прямо из кровати, особо не заморачиваясь над внешним видом, накинул футболку и штаны, вылетел из собственной квартиры, ступая босыми ногами по лужам. Ветер нещадно вырывал волосы Наруто, но тот, не закрывая глаз, бежал, позволяя дождю лететь прямо в лицо.       Среди одинаковых серых многоэтажек стоял один особенный дом — он не сильно отличался от остальных, кроме как яркой надписи на всю стену, что её нарисовал Наруто, казалось, пару тысячелетий назад — «Я люблю тебя». Саске тогда звонко засмеялась и легко ударила Узумаки по лицу, парень разозлился, но через секунду уже вовсю улыбался, как и его любимая.       Наруто вбежал в подъезд, тяжело дыша, но не стал ждать лифт, поднимался сам, до крови счёсывая голые подошвы ног, на каждом этаже останавливался, спираясь на грязно-зелёную стенку, не видя следующей ступени, но всегда продолжал путь, добежав до верхнего этажа. Нажал на звонок, ещё раз, ещё… Звук эхом прокатился по пустынной квартире, а потом — по пустой голове Узумаки, тот сплюнул и выхватил длинный острый ключ из-под коврика, сунул в замочную скважину и ввалился, не чувствуя собственных кровавых ног.       Наруто упал прямо на гору мусора, устало отодвинул её из-под себя и закрыл глаза, под которыми безнадёжно пролегали фиолетовые мешки. Воняло плесенью, и прокисшим молоком, и квартирой, в которой когда-то царила радость, а теперь в неё просто не наглядывались неделями. Словно здесь жила не та Саске, которую он знал, а бездомная собака.       Его губы кровоточили от каждого раза, когда она кусала свои, и, наверное, ей было больно чувствовать адскую боль в ступнях, спине, а голова болела у неё самой — от выпитого. Саске ввалилась в дом почти утром, когда небо начало сереть, и даже Наруто почти оклемался, поднимаясь на дрожащие ноги, Учиха упала ему в объятия, и Узумаки шепнул ей на ухо, из-за чего девушка вздрогнула, а мороз прошёлся по коже:       — Ты же ещё школьница, почему в таком виде дома?       — У меня нет семьи, прихожу, как хочу, — буркнула Учиха, уткнувшись в грудь парня. От него пахло слишком приятно, если учесть, что ночевал он по соседству с её мусором, и девушка приобняла тонкими ручками его мощный торс. — Я так скучала, — капризно, словно маленькая избалованная девочка, протянула Саске, а Наруто засмеялся.       — Зачем тогда отвергла?       Учиха пролепетала что-то непонятное и закрыла глаза, Узумаки положил подбородок ей на затылок, и засмеялся. Почему-то её присутствие помогало излечить его глубокие, нанесённые любимой в самое сердце, раны, хотелось закружить её в безумном танце, но вместо этого Наруто положил её голову на подушку и медленно укрыл одеялом, а сам, лыбясь вовсю, лёг на полу.       Утром его разбудила острая режущая боль, и, по привычке, парень крикнул: «Не трожь вены!», хотя это была скорее шутка, чем реальные слова. Саске порезалась, пока готовила — а готовить она любила, и Наруто, поднявшись на ноги, медленно пошагал на кухню, накинулся со спины на девушку, схватил её палец и вытер его краем салфетки. Учиха фыркнула, а потом, сгорая от интереса, спросила:       — Я ничего не помню… Что ты тут делаешь?       — Ты мне позвонила среди ночи, сказала, что безумно влюблена в меня, и я приехал к тебе, — безразлично соврал Узумаки, воруя котлеты, любезно нажареные девушкой. Саске вздохнула, и резко кухня заполнилась запахом её перегара.       — Неправда!       Они оба засмеялись, как всегда без причины, их волосы трепыхал ветерок, проникший из приоткрытой форточки, приласкалась огромная чёрная кошка к ногам влюблённых, и Наруто надеялся, что перепад настроения у девушки случится нескоро.