Ревностно

В грустных глазах Гарри едва отражается разочарованность, когда уже какой раз ему отказывают хотя бы просто пройтись по Хогсмиду в это воскресенье — предложить такое недосягаемому Малфою гриффиндорец всё же боится. Но всё так же исподлобья наблюдает за ним, даже не надеясь, что, Боже, он — такой идеальный — сможет хоть посмотреть на него мельком, не бросая при этом обидные слова. Если уж даже какая-то симпатичная на вид шестикурсница чуть розовеет, выпаливая, что у неё какие-то жутко неотложные дела. И Гарри продолжает с ещё более грустными глазами восхищённо изучать такие тонкие пальцы Малфоя, его непослушные волосы, путающихся солнечных зайчиков в светлых ресницах… если быть честными, то, в общем-то, всё. Только вот Поттера вновь отшивают, тогда что и думать о том, что Гарри хоть когда-нибудь сможет погладить чуть волнистые пряди, ну, или прикоснуться к прохладной кисти. Но он лишь надрывно, горько вздыхает и думает, что Малфой всё так же великолепен да и нравиться он может и без взаимности. Гарри едва не останавливается посреди коридора — ему вовсе не хочется думать о том, что слизеринец ведь на него и вовсе не смотрит: ни влюблённо, ни злобно — никак. Поэтому единственное, что хочется — вернуться обратно к Рону и Гермионе в гриффиндорскую башню, выпить тёплого глинтвейна и наконец перевести дух. Только вот это совсем не удаётся: хриплый шёпот Малфоя Гарри издалека узнаёт безо всяких усилий, моментально. Сердце горит огнём и падает куда-то вниз, когда он подходит ближе, чуть ли не на цыпочках, к обладателю раздающегося голоса, выглядывает из угла. Гарри замирает: Малфой всё более гулко произносит сквозь зубы оскорбления какому-то совсем незнакомому мальчишке. Поттеру даже стоит усилий отвлечься от приятного звучания на сами слова. А по ушам внезапно режет: — Я сказал тебе, что Поттер мой, это ясно? — на этом моменте Гарри даже ненадолго забывает, как дышать. — Никто, особенно кто-то вроде тебя, не вправе даже смотреть на него, не говоря уже о приглашениях на свидания. Он. Мой, — Малфой произносит это с такой ненавистью, с таким непривычным огнём в глазах, что Гарри невольно приоткрывает от изумления рот. А затем подаётся назад с невероятным желанием ущипнуть себя за вмиг запылавшие алым цветом щёки, дабы убедиться, что это на самом деле не чересчур счастливый сон. Гарри тяжело выдыхает с каким-то надломом. Сползает по стене, утыкаясь лицом в тёплые ладони. И дышит так громко-громко, смотрит в пол с таким ошеломлением, что даже не замечает, как напрягаются плечи Малфоя, а взгляд воровато мечется по коридору. У Гарри на лице горит настолько счастливая улыбка, румянец подступает к шее, а у слизеринца широко раскрываются глаза тотчас. Когда Поттер наконец замечает уставившиеся на него совсем бездонные глаза в свете факелов — и да, он видит заалевшие розово-красные щёки — он изумлённо поднимает голову и моментально встаёт на ноги, мямлит: — М-малфой, я- — О, Мерлин, Поттер, — выдавливает из себя Малфой ещё более тихим голосом, почти шепчет. Ему в голову будто ударяет осознание, когда он видит невероятно сконфуженного гриффиндорца, так странно смотрящего на него, что он даже на мгновение теряется, — я… я не то имел в виду… И замолкает, замечая, как Гарри улыбается в искреннем жёлтом смехе, а на щеках давно расползается сладко-смущённый румянец. — О боже, Малфой, — не веря произносит тот, влюблённым взглядом наблюдая за непривычно вспыхнувшим Драко. — О боже! Ты… Я правда тебе… н-нравлюсь? — последнее звучит едва слышно, но достаточно, чтобы Малфой покраснел ещё гуще и отвёл взгляд куда-то в сторону, что намного красноречивее какого-нибудь торопливого кивка. — Правда? Гарри только сейчас замечает, как становится тихо в коридоре, настолько, что ему кажется, что он слышит почти что сбившееся дыхание Малфоя. И собственное колотящееся сердце в бешеном ритме. И тишина сохраняется ровно до того момента, как Гарри говорит, глядя на взволнованного Драко: — Ты мне тоже.