Докучная сказка про птицу и пса

Телефон зазвонил, когда Леша, стоя посреди собственной гостиной, пытался вспомнить, куда заныкал не так давно приобретенный пакет с травой. Трубку брать не хотелось, но этот рингтон стоял только на близких друзьях и родственниках. Специально выбирал максимально раздражающий, чтобы опознать его в любом состоянии. Сейчас это звук навязчиво проникал в уши, сбивая с мысли. Раздраженно выругавшись, Леша подошел к журнальному столику, на котором лежал телефон, и глянул на дисплей. Звонила Птичка. Пожалуй, Леша даже не удивился. Подумал только, что нужно поставить на уебка какую-нибудь глумливую песенку или тречок про пидора. Есть же треки про пидоров? Леша сам не знал, но ради такого даже погуглил бы. Пока он об этом размышлял, звонок сбросился. Даже не прикасаясь к мобиле, Леша отошел от столика и вздрогнул, когда телефон зазвонил снова. Даже оборачиваться не стал, вышел из комнаты на кухню, включил чайник и тут понял, что его буквально трясет от злости. Это было хуево, Леше нельзя было срываться, нельзя было позволить этому мудаку вывести его из себя. На баттле же получилось держаться спокойно, насмешливо, достойно. Леша вдохнул, выдохнул, покрутил головой, разминая шею, ощутил острый укол сожаления, что не успел найти заначку. Но ладно, похер, и так справится. Чуть успокоившись, он вернулся в гостиную, взял в руки телефон и стал ждать, когда Птаха позвонит в третий раз. Случилось это довольно быстро. Леша тут же свайпнул по экрану в сторону, отвечая на звонок, и набрал в легкие побольше воздуха, чтобы сходу высказать все, что наболело, однако Птаха успел первым: – Леееееша, ты ответил, – пьяным голосом протянул он. – А я уже отчаялся. Услышав эти тягучие интонации, Леша забыл, что хотел сказать, и просто спросил раздраженно: – Тебе чего надо, мудила? – Леша, Лешка, Алешенька, злишься на меня, да? Но все равно ответил. Как я рад, что ты ответил. Это так круто. – Птица, какого хуя? – Леееш, слушай, а ты дома? – А тебя ебет? – Меня очень ебет, Лешенька. Очень ебет, потому что я уже минут пятнадцать как трусь у твоего дома, и у меня уже скоро яйца зазвенят от этого ебучего холода. Пусти меня к себе погреться, пожалуйста, а? Леш? – Не понял, – покачал головой Леша. – Ты здесь, что ли? – Здесь, – подтвердил Птаха, поняв, что имеется в виду. – Я здесь, Лешенька, и мне очень холодно. Пустишь меня? Леша растерялся. Он не знал, что ответить, Птаха говорил с ним так, будто не было этого идиотского баттла, вызова на стрелку и вообще всей этой хуйни. Наверное, только это ошеломление и заставило его согласиться. Только потом он вспомнил, что Птаха знает код от подъезда, и ему совсем не обязательно было стоять на улице, но думать об этом Леша не стал – нахуй. Когда раздался стук в дверь, Леша был уже спокоен и собран. Если Птаха пришел поговорить, пусть и пьяный в жопу, они поговорят. В последний раз. И Леша, наверное, даже удалит номер Птахи из своего телефона, а через пару месяцев, когда история с баттлом подзабудется, уберет бывшего друга из всех своих соцсетей. Наверняка это будет легко. Проще, чем с Айзой, хотя бы потому, что у них с Птахой нет общих детей. Эта мысль почему-то Лешу развеселила, поэтому дверь он открыл почти улыбаясь. Птаха действительно был пьян, но, судя по глазам, все же меньше, чем это было слышно по голосу. Он ввалился в квартиру сразу, стоило только Леше отойти в сторону, принеся с собой запах мороза и дорогого алкоголя, которым, вероятно, Птаха догонялся по дороге сюда. Без этого он едва ли решился зайти в гости, трусливый мудак. – Ну и какого черта приперся? – сложив руки на груди, поинтересовался Леша. Птаха, глянув на него искоса, потер голую шею – в такой мороз, идиотина, – и пожал плечами. – Соскучился. – Я серьезно. – Я тоже. Тебе-то по-барабану, я знаю, но мне что-то пиздец… – он не договорил, но Леша все понял. «Хуево». – И даже не из-за баттла, ну его нахуй… Хотя, нет, вообще-то не нахуй. Меня же теперь все ненавидят из-за него. А братаны чуть ли не жалеют, прикинь? А ты че, ты же у нас святой. Ты не хуесосишь близких даже на баттле, даже таких уебков, как я. Или я просто грязь под твоими ногами, а, Леш? Или как ты там сказал – испытание? И ты его с честью прошел, браво. И, знаешь, мне даже не жалко. Я готов быть грязью, испытанием – все, что угодно, веришь? Я сам тебя вознес на пьедестал, первым из всех. Молиться на тебя готов был. Да и сейчас… не веришь? – почти агрессивно спросил Птаха и, прежде чем Леша успел что-либо сделать, бухнулся перед ним на колени. – А так? Гордый Птаха на коленях – это было так дико, что Леша первые мгновения даже не реагировал никак, только придержал его за плечи, когда он покачнулся и схватил Лешу за бедра, не желая свалиться на пол. Потом он подумал, что Птаха, когда протрезвеет, его не простит за такое унижение, и эта мысли испугала и разозлила одновременно. Ругаясь сквозь зубы, Леша стал поднимать Птаху, но тот был тяжелым, подниматься не желал, зато, похоже, был готов упасть. В конце концов Леше все-таки удалось поставить Птаху на ноги, но при этом он сам почему-то оказался прижатым к стене. Птахе этот расклад очень понравился, так что он навалился сверху, уткнулся губами Леше в шею и тихо выдохнул его имя. От этого екнуло сердце и вдоль позвоночника побежали мурашки. Еще сильнее они забегали, когда Птаха погладил его под футболкой по спине. И Леша, выгибась, попытался уговорить себя, что это лишь потому, что руки холодные, а не потому, что он долбоеб конченный, который тоже соскучился. И Леше надо бы оттолкнуть Птаху, но он не мог. Ибо тот все еще вызывал у него эмоции, он все еще был ему близким человеком, родным, блядь, хоть и мудаком редкостным. Да он и сам был не намного лучше, что уж говорить. И они оба наделали кучу ошибок. И самой главной их ошибкой было то, что они когда-то оказались в одной постели. Вот этого никогда не стоило допускать. Из-за этого они не могли нормально распрощаться. Из-за этого они сейчас обнимались в коридоре, как два подростка, а Птаха вел горячими губами по шее, подбородку и, найдя губы, целовал их, как в последний раз. А Леша не мог не ответить, потому что последние дни были очень тяжелыми. Слишком много прошлого, слишком много воспоминаний. Он думал, что пережил это, но нет, сука, он опять целовался с Птахой, блядь, с Давидом. И он понимал, что они сейчас поебутся. Потому что он не умел останавливать этот поезд. Он вообще был слаб перед вредными привычками. А Давид всегда был его самой вредной и самой опасной привычкой. Леша начал раздевать Птаху первым, потому что тот, на секундочку, еще был в пуховике. Он снял с него верхнюю одежду, полез к голой коже, погладил по спине и пояснице, схватил за задницу и прижал к себе бедрами. Застонав, Давид укусил его за губу. Потом потянул его футболку вверх, снимая, снял также свою и снова поцеловал Лешу. У того уже крыша стала отъезжать конкретно. Он понял, что возбужден, а его кожа горит и губы ноют. Он оказался совсем не против, когда Давид расстегнул на нем штаны и вытащил наружу член. Потом невозмутимо плюнул на ладонь и начал дрочить им обоим. Целоваться они уже не могли, поэтому Давид просто дышал Леше в шею, касаясь губами кожи. Леша же цеплялся за его плечи и смотрел в потолок, не видя ни его, ни коридора. Ничерта. Он кончил первым, и какое-то время приходил в себя, пока Давид, глядя на него своими черными невозможно красивыми глазами, быстро доводил себя до оргазма. Все снова пошло по пизде, и Леша не знал, что теперь сказать или сделать. К счастью, Давид не спешил требовать от него продолжения разговора или чего-то еще. Кажется, его вообще ничего не парило, кроме испачканной в сперме ладони. В поисках салфеток он перерыл два ящика стоящего в коридоре комода, каким-то чудом нашел их, вытерся и, сняв обувь, без приглашения скрылся в спальне. А когда Леша, повесив валяющуюся на полу куртку на крючок, заглянул туда, он увидел, как Давид, не сняв штанов, лежит на кровати поверх покрывала и, кажется, спит. «Ну пиздец», - подумал Леша, глядя на эту картину, но менять ничего не стал.