1 марта
Здравствуй, Юра...
Так непривычно писать подобные тексты, когда ты привык писать только рэп, который ты так не любил в моем исполнении. Сложно выдавливать из себя слова, заставлять себя писать о тебе в прошедшем времени, ведь...ты так больно сделал своим поступком. Я решился на эти каракули только ради того, чтобы смочь пережить все это дерьмо. Можно я расскажу тебе о своей жизни? Просто ты умеешь внимательно слушать, ты прекрасный слушатель...был им.
Если представлять, что ты сидишь рядом, то обычно, после долгой разлуки, ты спрашиваешь, что интересного произошло в твое отсутствие? Ты часто бываешь в разных командировках, в Питере редко появляешься. Только по делам. Все в своей Москве торчишь, зная, что я скучаю. Там у тебя семья, чудесный Данила, который просто твоя копия. Такой же любопытный, пытливый как его папа. Пока тебя нет, в Спб я у Славы зависаю, пишу для нового микстейпа, который ты в своем обзоре, скорее всего, саркастически назовешь искусством. Мне придется написать что-то колкое в Твиттере, чтобы вызвать бурную реакцию девочек-шипперов(
или как они там называются). Даже сейчас все также: сижу целыми днями на квартире у Славы, пишу, выпустил вот альбом новый. Только одно отличается: я не дождусь твоей саркастической рецензии в интернете и не на что мне будет писать язвительный твит. Пропали те кусочки пазла, что делали мозаику моей жизни полноценной. Я заполняю их, проводя время в семнашке. Там я частый гость...стал частым гостем. Сижу за дальним столиком, пью пиво. Ты спросишь, зачем я там сижу часами, втыкая в одну точку, если я могу с таким же успехом сидеть дома и пить то же самое пиво. А я не смогу ответить тебе на этот вопрос, потому что действительно не знаю. Может быть потому, что у меня теперь это место ассоциируется с моим батлом против Букера, когда ты приехал меня поддержать. Я очень оценил твой приезд и твой взгляд действительно грел мою душу. Хоть ты потом и высказал все, что обо мне думаешь после батла, ведь тебя жутко раздражает, когда рифмуют на твою фамилию. Но я считаю, что твоя фамилия самая прекрасная и очень милая.
Ты не представляешь, как тяжело входить в привычный ритм жизни после твоих похорон. Как тяжело забываются моменты, когда тебе звонит твоя жена и бьется в истерике, крича что-то непонятное в трубку. Как сложно стереть из своей памяти те слова, которые можно было с трудом разобрать сквозь всхлипывания и крик..."Юра", "таблетки", "Андрей"...мне хватило пары секунд, чтобы сложить картинку у себя в голове. Ты не представляешь, как я несся через весь Петербург, бронируя параллельно билеты на ближайший Сапсан. Я до последнего надеялся, что успею, надеялся, что моя картинка в голове - ошибка. Я надеялся, что я сейчас примчусь к тебе на квартиру и ты встретишь меня в своих клечатых штанах и в растянутой майке Sports.ru. Ты улыбнешься с долей недоумения, спросишь, почему я так запыхался, где мои вещи. А я просто обниму тебя, вдохну твой шикарный запах одеколона и откину все свои мысли прочь, ведь все мои опасения не оправдались. Но из этого совпало только то, что я несся через весь Питер на Сапсан, что постоянно смотрел на время, считая каждую потраченную минуту на эту чертову дорогу. Юра, я всегда звал тебя переехать в Петербург со своей семьей. Это бы так упростило жизнь. Но ты - редкостный упрямец, Юра. Ты остался в Москве, за 700 с лишним километров от меня. Знаю, что звучит эгоистично...но разве ты не поступил эгоистично, отняв у нас себя?
Я был на месте через 3 часа. Это было непозволительно долго, я слишком много времени потерял на чертову дорогу. Ворвавшись к тебе на квартиру, я увидел, что скорая уже упаковала твое бездыханное тело в мешок. Я заорал. Я закричал так, как никогда не кричал. Растолкал врачей, меня пытались оттащить. Я сопротивлялся, честно, Юра. Я сопротивлялся. У меня получилось вырваться, подобраться к тебе, расстегнуть дрожащими руками мешок и снова заорать животным ревом. Ты лежал с закрытыми глазами в этом чертовом мешке, в этой чертовой скорой и не дышал. Я бил тебя по лицу, кричал, чтобы ты прекратил этот цирк и встал уже наконец. Но ты не встал, Юра...ты не встал. Ты был в тех самых пижамных клечатых штанах и растянутой майке. Я обессилел. Не мог сопротивляться врачам, которые вытащили меня из машины скорой помощи и отвели в сторону. Я больше ничего не мог, даже стоять. Просто упал на сухой и пыльный асфальт. Ко мне подбежала твоя жена. Она упала рядом со мной, прося сказать ей, что это всего лишь сон. Она просила разбудить ее, уверяла, что Юра сейчас проснется. Он же просто много работал и лег подремать. Я не мог ей ничего сказать. Ни единого слова. Когда машина тронулась с места, увозя твое тело, я опять заорал. Я не мог больше плакать, мог только кричать. Мог кричать от той боли, которую ты принес своей жене, своим детям...мне принес, Юра. Зачем?
Все было туманно после того дня. Я словно в трансе жил те две недели, которые были отведены на экспертизу, вскрытие и заполнение бумаг. Ты не говорил, как хочешь быть похоронен, ведь ты был слишком молодым для этих мыслей, для этого дерьма ты был слишком молод, Юра. Ты понимаешь? Молод слишком! Видимо, ты этого не понимал. Поэтому мы с твоей женой заказали тебе гроб, я оплатил часть суммы за похороны и покупку участка. Хоть ты и оставил семью с большим состоянием, я посчитал своим долгом покрыть часть расходов из своего кошелька. Сам процесс выбора венков, гроба, участка для могилы...тебе не понять, Юра, как это тяжело и удручающе. Это сводит с ума. Медленно, постепенно, но сводит.
На похороны пытались пробиться толпы людей. Фанаты, журналисты, коллеги, блогеры...мы пригласили только некоторых. Не хотелось превращать прощание с тобой в балаган. Слава тоже пришел. Он молча стоял рядом со мной и иногда делал глубокий вдох, потирая покрасневшие от недосыпа глаза. Он тоже не до конца верил во все происходящее. Мы стояли в первом ряду, рядом с женой, детьми и некоторыми родственниками. Каждый высказывался, но я не смог. Я не мог заставить себя произнести ни слова. Смог только подойти к гробу, чтобы в последний раз взглянуть на твое лицо. Твое безобразно красивое лицо с этой отвратительно прекрасной складочкой на лбу. Мне хотелось упасть, ноги меня еле держали. Но я стоял рядом с тобой, Юра. Я прикоснулся губами к твоему холодному лбу в надежде почувствовать хотя бы легкое тепло. Но тщетно. Ты все также лежал в своем красивом смокинге, не подавая никаких признаков жизни. В тот момент я ненавидел тебя, Юрий Александрович Дудь. Всем сердцем ненавидел.
Тебя похоронили в Москве, несмотря на то, что твои родственники просили это сделать в Украине. Там, по их словам, лежали твои дедушка с бабушкой. Но твоя жена настояла на том, чтобы ты остался в Москве. Я все таки поражаюсь ее бесконечной силе и любви к тебе. Она вроде такая хрупкая и женственная, но за ней ты стоишь как за каменной стеной. Ее любовь к тебе была, есть и будет нескончаемой. Ты, скорее всего, это и так знал, но я просто упомяну это, чтобы ты никогда не забывал, какая она чудесная женщина. Каждый месяц она приезжает к тебе на Ваганьковское кладбище, кладет цветы, рассказывает об успехах детей в школе и спорте. Я приезжаю реже. Раз в 3-4 месяца. У меня просто много работы, Юра...ты должен меня понять. Я всегда приношу новые цветы, выбрасываю старые. У твоего памятника очень часто лежит горка букетов от твоих подписчиков и коллег, для которых твоя смерть стала не меньшим потрясением. Все были уверены в твоей потрясающей оптимистичности, которая, кажется, могла спасти даже безнадежно утопающего. Но даже ее не хватило вытащить тебя из той эмоциональной ямы, которую мы слепо перешагивали, не замечая тебя в ней. Прости нас.
На самом деле, я до сих пор поражаюсь, как мы все могли не замечать твоей мольбы о помощи. Твои резкие перепады настроения, болезненное восприятие собственных неудач или отказов в интервью, чрезмерная ревность...ты пытался уличить свою жену в измене тебе, Юра. Как ты мог вообще до такого додуматься?! Все эти действия были некими звоночками, которые мы упустили, я упустил. Сначала, ты воодушевленно прилетал ко мне в Питер, но после вечера со мной начинал корить себя, называть обманщиком и иногда доходило до истерик. Я честно не понимал, что с тобой происходит, но даже подумать не мог про твою эмоциональную нестабильность, которая привела к тому, что я пишу это письмо, зная, что оно не дойдет до адресата. Видимо, в тебе это копилось слишком долго. Поэтому ты, выгадав момент, когда дети будут в школе, а жена на работе, сел на пол, предварительно достав пиво и амитриптилин*, и начал принимать эти таблетки, запивая их алкоголем. Ты знал, что это строго запрещено...ты знал, что такая доза вперемешку с алкоголем вызывает отравление...ты все знал, но шел на это сознательно, запихивая в свой организм эти таблетки небольшими горстками. Ты запивал все это пивом и плакал, ибо вся твоя футболка была пропитана слезами, а по полу валялись салфетками. Ты боялся, Юра, но продолжал гнуть свою линию. Ты упал на пол, разлив остатки пива на ковер. Организм прекратил свою работу практически сразу. Твое отравление было летальным. Я не могу спокойно и без слез писать все это. Когда я представляю у себя в голове, как ты сидишь на полу, глотаешь эти чертовы таблетки и плачешь, ибо тебе страшно, то на глазах самопроизвольно наворачиваются слезы. Сколько раз я ловил себя на мысли пойти за тобой, Юра. Закрыться в ванной и вспороть себе вены бритвенным лезвием...но я не могу. Я слишком боюсь смерти и боли, тем более у меня есть вещи, которые удерживают меня в этом мире. Раньше одной из вещей был ты, а сейчас это твоя семья, которая нуждается в поддержке. Ты ебаный эгоист, Юра. Зачем ты отнял себя у них? Похуй на меня. Ты о них подумал, Юра? О Даниле, об Алене? Они еще совсем маленькие, а уже остались без отца. Эгоистичный ты идиот, Юрий Александрович. Эгоистичный ты идиот.
Юр, а я к психологу еще ходить начал. Был бы ты сейчас здесь, уже бы покатывался со смеху. Чтобы великий Хан Замай шел за помощью к психологу, это должна катастрофа случиться. Так вот, Юра, чтобы ты знал, эта катастрофа случилась, и ты в ней виноват. Мне стало слишком сложно справляться со всем этим дерьмом и потребовалась помощь специалиста. Он мне и посоветовал написать все, что я думаю и чувствую. Должно помочь, надеюсь.
Помнишь, как Олег пел? "Каждому дьяволу положен свой ангел". Ты для меня стал этим ангелом, который лучезарно улыбался и отвратительно прекрасно пах. Твои вечные драные джинсы, рубашка в клетку и волосы ежиком стали частью моей жизни, без которых я уже не мог представить себя. Хоть я по сути и был позорным любовником, который разрушал семейную идиллию, но ты меня всегда уверял, что я не должен заморачиваться на эту тему. Я любил, как ты клал свою голову мне на колени, позволяя перебирать твои волосы, и разговаривал со мной о всякой всячине, либо просто дремал, сладко посапывая и иногда улыбаясь во сне. За такие моменты я был готов отдавать миллионы и писать рэп, рифмуя на "кровь" и "любовь" и используя строчки "если звезды в небе зажигают, значит это кому-нибудь нужно...". Пускай тебя это бесило, но это были мои чувства.
Наша совместная фотография в аэропорту до сих стоит у меня на полке. Рядом я регулярно кладу две срезанные маленькие розочки. Никто из приходящих ко мне не задает лишних вопросов об этом. Все все прекрасно понимают. Я искренне благодарен им за это.
Паленый виски уже не лезет в мое горло. Я начинаю заниматься самокопанием. Как жаль, что ты не захотел большего от этой жизни. Ты был прекрасным.
Рви меня изнутри. Рви меня изнутри, Юра. Рви бесцеремонно, резко и жестко. Я позволю тебе себя разорвать без жалости и без пощады, разрушить мой разум, переломать мне кости...все что хочешь, Юра.
Вместе мы шли по канату, но ты шел не так, как надо. Ты упал и я хочу упасть вслед за тобой, но не сейчас, Юр. Надо завершить кое-какие дела здесь, а потом...кто его знает.
Я счастлив, что бы не были ни как Бонни и Клайд, ни как Сид и Нэнси...мы не были как кто-то. Мы были сами по себе, самобытно проживая в своем мирке. Твоя любовь была наркотиком, а я был зависимым от нее. Теперь я выражаю тебе свою любовь в своей музыке и этом письме.
Прости, что так часто упоминаю твое имя в этом письме. Слишком больно осознавать, что тебя больше нет рядом. Поэтому цепляюсь за эту ниточку как за спасательный канат, надеясь пережить это дерьмо.
Юрий Александрович Дудь, ты был самым ярким лучиком моей жизни. И звезды, действительно, зажигались, потому что это было нужно. Мне было нужно.
Спи спокойно. Может встретимся еще.
Твой Замай
