Вертем. Сага о чучрике

      Вертемшлюк рухнул с дерева, сделал спросонья тройное сальто в воздухе и ушибся макушкой о голые ветки кустарника, громко-громко крикнув “Ай-мх, болотна мать!”. Чучрик задержал дыхание и пукнул. К счастью, запах он не почувствовал, ведь все народы Мимрикии знали, что приторный пук чучриков мог не только свалить с ног любого другого чучрика, лютлика, свердодонта и барзленга, чтобы те валялись в беспамятстве и наслаждении, но и даже влюбить любую мамретку в себя любимого. Однако Вертемшлюк мог не беспокоиться: в себя-то он влюбиться уже не сможет. Слишком горд и самолюбив, как и все чучрики в принципе.       Вертемшлюк поднялся на коленки, потер свое любимое мягкое место, а только потом голову, и огляделся. “Тут много желтых листиков на земле. Лучше бы на них приземлился. Не было так больненько.” - подумал чучрик, вглядываясь в почву, - “О, еда-еда-еда-еда!”ц       Вертемшлюк забыл про то, что только свалился с десятиметрового дерева, и бросился к земле. Слаженная работа острых взгляда и нюха смогли в который раз найти пропитание для немолодого чучрика. Ему недавно исполнилось девять месяцев, а он так и не начал работать. “Работа не для меня! Я хочу приключения!” - всегда повторяет упертый Вертемшлюк, когда ему предлагали выгодную вакансию в корпорации “Сырьтек” по переработке мусора.       Вертемшлюк с ранних дней живет один. Когда он родился, он сразу выскочил из мусорного бака, что был его отчим домом, и побежал, куда глаза глядели. Увы и ах, хоть он уже и мог полноценно двигаться, глаза еще только привыкали к дневному свету Солнца. В тот же день бежал, просто бежал, не смотря ни вперед, ни под ноги. Так он и свалился в грязную яму, куда бросали старое нижнее белье да использованные зубочистки.       Пролежал он там несколько суток. Нет, нормальное разноцветное зрение у него появилось через несколько минут, как он упал, но ему так понравилось валяться на горе огромных трусов-парашютов, что даже и не думал покидать новое место жительство.       Новое пристанище Вертемшлюку пришлось искать тогда, когда три зозодуда начали тыкать в него резиновыми дубинками и его же ямы. “Плавалий, потлый и зазравсийся чучриканес!” кричали ему, - бья по его бедной головушке, пока он пытался вскарабкаться наверх.       Вертемшлюк долго искал, где можно комфортно устроить свои чучрикодицы, чтобы они находились в тепле и уюте. Однажды, проходя по улице Волосатых Чурлезавров в небольшом поселке Вортотино, Вертешлюк заметил в одном из окон, как кто-то сидит на большом кресле, читает комиксы и ест печенюшки, попутно запивая это все чаем из кружки с надписью “Большой Додо следит за тобой!”. Вертемшлюку не понравилась такая несправедливость, что кто-то сидит в тепле, пока он дрожит на морозе. Сначала он вежливо постучал в дверь молотком, который ранее нашел в одном из жилых мусорных баков. Когда половина деревянной дверцы валялась в виде обломков досок на каменном полу, жилец таки решился вежливо рассказать, кто в доме хозяин. Естественно, Вертемшлюк хозяином дома не был, как и всей ситуации. Сначала старый барзленг схватил свой ручищей       Вертемшлюка и стукнул кулаком по его головушке, чтобы тот успокоился, потом еще раз и еще раз. Ему понравилось, как маленький чучрик пытается выбраться, кусаться и защищаться. Ему понравилось доставлять чучрику боль.       Вертемшлюк не успел обучиться уличному бою, но в дело пошли его природные навыки. От страха и боли он впервые пукнул. Пук был настолько сильный, что ручище барзленга разжалась от внезапного воздушно-газового напора. Да и сам старик слегка отлетел на какие-то пять метров.       Вертемшлюк почувствовал всю полноту власти в данной ситуации. Он стал дуться. Не в смысле обижаться, а буквально: чучрик проверял, сможет ли повторить свой подвиг, чтобы окончательно сокрушить врага.       Барзленг не двигался. Или делал вид, что не двигается. В любом случае, Вертемшлюк поверил, что он победитель, и вошел в дом.       Стены, украшенные в красно-белую мозаику, алые шторы по краям окон, старинная мебель вызывала завистливое слюнопускание у молодого чучрика. Он хоть и юн, но понимал, что все это богато и красиво (термин “богато” он тоже еще не особо понимал, но завидовать умел с первых часов своей жизни).       Вертемшлюк в прыжке уселся на мягкий шерстяной диван в черно-белую полоску. Волоски щекотали его попку, от чего ему становилось смешно и весело. Он и забыл, что в углу без сознания валялся хозяин дома, которому вряд ли понравился тот факт, что голый чучрик трется ягодицами о его дорогущую мебель.       Вдруг Вертемшлюк почувствовал неприятные ощущения в пахе. Он попробовал почесать свои интимные места, но это никак не помогло. Неприятное недомогание ниже живота донимало и заставляло думать о решении проблемы.       Оно возникло само и без помощи самого чучрика. Диван под ним потемнел, желтые полоски быстро пошли вниз, на серый ковер. Вертемшлюк испугался, подумал, что он поранился и теперь умирает. Он мигом вскочил, вскрикнул и оказался на журнальном столике, полном книг до того, как им пришлось попадать. Да и сам столик недолго держался под весом чучрика. Нет, это не он был таким толстым, просто самому столику приказали долго жить.       Однако Вертемшлюку стало легче. Недомогание исчезло, появилось ощущение полного облегчения. Да и он знал, что кровь зеленого цвета, а не желтого и коричневого. Он облегченно вздохнул, убрав пот с волосатых, как и все его фиолетовое тело, ушек. - Что ты наделал?, - прокрыхтел голос сзади. Вертемшлюк медленно обернулся. Старый барзлинг вставал на лапы, упираясь на дверную ручку все также распахнутой двери. -Упс, - сказал испуганный чучрик, - извините, у меня лапки!       Он взял уцелевшую чашку после падения столика и выбежал на улицу. Дверь за ним захлопнулась. Видимо, старик понял, что бесполезно что-либо предпринимать.       Если до приключений Вертемшлюка в чужом доме на улице царили ночь и тусклые фонари вдоль длинной прямой улицы, то теперь дорога была озарена красными лучами огромного светила в небе, быстро поднимающегося ввысь. Вертемшлюк впервые наблюдал за закатом. Раньше ему это никак не удавалось.       Он просто стоял и смотрел. Светило поднималось и освещало даже самые дальние уголки города, даже самые мрачные от постоянной тьмы и развитого бандитизма переулки казались светлее, чем никогда раньше.       Вертемшлюк просто смотрел и смотрел. Он не заметил, как трофейная чашка с надписью “Большой Додо следит за тобой!” выпала из его мягкой лапки и рухнула на плохо вымощенный асфальт. Второе падение оно не выдержало. Неизвестная ранее трещинка дала слабину и конструкция просто развалилась на две части.       Вертемшлюк продолжал смотреть. Ему нравился красный цвет, хоть сам он и был фиолетовым. -Мама, смотри, что это?, - Вертемшлюк услышал детский голос недалеко от себя.       Он огляделся. возле маленького крыльца неухоженного дома с забитыми досками окнами стояла чучрик-мама и чучрик-дочка. Женщине на вид было лет тринадцать, дочке - полтора месяца от силы. За красными волосами на лице Вертемшлюк видел фиолетовые, как он сам, синяки под глазами, да и само лицо было полно грусти, отчаяния и тоски. Дочка тоже выглядела уставшей, но в ней хотя были видны силы и желание жить. В её матери такого не увидишь. Лишь безжизненный взгляд, пробирающий до костей, и полураскрытый рот. -Доченька, я же говорила, что это Солнце. Эх, опять тебе все объяснять. Солнце уходит, когда день заканчивается, но всегда возвращается. Его возвращение знаменует начало нового дня для всех нас. У нас даже праздник есть в честь него. День Солнца. - произнесла тихо, но различимо, мать -Ого, солнце возвращается… А оно тоже участвует в войне? Раз оно возвращается, то война закончилась да? Папа тоже должен вернуться, мам?, - от грустного голоса девочки у Вертемшлюка неожиданно заслезились глаза.       Воцарилось недолгое молчание. Видимо, мать думала, что ответить. Вертемшлюк тоже ждал её ответа, хотя подсознательно будто знал, что здесь что-то неладное. -Милая, он вернется, не переживай. -Правда? -Правда. -Честно?       Мать не ответила и горько заплакала. Дочь не поняла, почему её мама плачет и заплакала вместе с ней, крепко-крепко обнимая. Вертемшлюк отвернулся. Ему стало не по себе. Он не плакал, но и не понимал, что происходит. Он не был еще знаком с войной и её последствиями, её влиянием на жизни миллионов существ.       Однако теперь он знал, что перед ним восходящее солнце, что знаменует начало нового дня. Начало его жизни, новой жизни. Хоть на этом свете он прожил уже несколько месяцев, но по-настоящему, как начал считать Вертемшлюк, он стал жить только сегодня, только сейчас, когда солнце освещало все вокруг.       Вертемшлюк забыл про рядом стоящую семью и продолжил смотреть на солнце. Мимо проходили другие жители города, но они прятали глаза и старались лишний раз не поднимать взгляд на небо. Им было больно смотреть. Лишь глаза чучриков способны спокойно смотреть на свет. Лишь чучрики на это способны.       А Вертемшлюк все смотрел и смотрел, а его жизнь только начинались и начиналась.