Качества, которые я люблю

Не знаю, как это произошло. Я не могу сказать, что «все к этому шло» или «все было предопределено», потому что это не было так. Я не могу рассказать красивую историю о том, как в первую встречу он выступал героем, прекрасным принцем, а я — беспомощной жертвой, или о том, как он спас моего младшего брата или сестру из рабства на фабрике, потому что такой истории нет, да и сестры или брата тоже. Он ворвался в мою жизнь резко, решительно и весьма необычным способом. Он убил моего отца. Я его не жалею — этому ублюдку так и надо. Кроме того, что он был тамплиером, он также был ужасным человеком. Мерзким, жестоким, корыстным и беспощадным. Он чуть не продал меня в рабство богатому старику, называя это «выгодным браком». И он был убит за день до того, как должна была быть зарегистрирована помолвка. Прямо в нашей гостиной. На моих глазах, и на глазах моего предполагаемого жениха, который, кстати, тоже стал довольно-таки мертвым. Меня не тронули. Тогда все и началось. Вместе с отцом я лишилась всех средств к существованию. Мне пришлось продать наш домище и купить домишко неподалеку. Чтобы хоть как-то выживать, я устроилась садовницей к какому-то обеспеченному человеку, как оказалось позже, к хорошему знакомому убийцы моего отца. Там и произошла наша вторая встреча. Я работала в саду, когда он пришел. Мы встретились взглядами. Он меня, казалось, не узнал, а вот я его — сразу. Что-то внутри меня перевернулось, когда он оглядел меня изучающе-безразличным взглядом и тут же отвернулся, продолжая идти в дом. Все те часы, что они провели в доме, я думала об этом. О нем, ставшим моим кошмаром. Согнавшим меня из роскоши сюда, почти что в прислугу. Я ненавидела его, но еще больше почему-то ненавидела то, что он меня не запомнил. Когда я закончила работу в тот день, то зашла на хозяйскую кухню выпить стакан воды — мой работодатель никогда не был против. В это время они вдвоем выходили из дома, и мы почти столкнулись в дверях. Я застыла на месте, не сводя с него глаз. А он за спиной у друга отсалютовал мне цилиндром и кивнул, после чего ушел. Я даже не знала его имени. Он посещал этот дом еще несколько раз, но каждый раз, когда начинало пахнуть жареным, я исчезала оттуда. Но он, казалось, преследовал меня. Третья наша встреча выпала на Бойцовский клуб — одно из последних мест, где я ожидала его увидеть. Я была знакома с хозяином, поэтому мне было позволено бывать там. Мне там нравилось. Возможно, мне отчасти передалась жестокость отца, но в насилии я видела что-то вроде искусства. И вот однажды он тоже стал частью моего искусства. Я даже не сразу его заметила; лишь тогда, когда он вступил в схватку. Словно громом пораженная, я наблюдала, как по его торсу стекали бисеринки пота и капли крови, его или чужой — уже не разобрать, как слаженно он работал конечностями, как перекатывались мускулы на его руках. С трудом я убеждала себя, что нет, я не любуюсь им, я просто слежу за поединком, хотя это, конечно, было неправдой. Кончики моих пальцев дрожали — я и сама не знала, что приводит меня в такое волнение. — Эй, — наконец, я слегка толкнула локтем под ребра стоящего рядом мужчину, — Кто это? — О, это? Джейкоб Фрай, — вдохновенно произнес тот, словно это имя было для него какого-то рода святыней. Джейкоб Фрай одержал победу в схватке, когда вдруг повернулся в мою сторону и подмигнул, еле заметно кривя уголок рта. Я развернулась и пошла прочь. Я ненавидела его всем сердцем. Он был нагл, эгоистичен, самовлюблен и несносен. Меня раздражали его взгляд, мимика, походка, улыбка. От одной мысли о нем меня начинало потряхивать, и в груди зарождалась жгучая злость. Я была готова выцарапать эти… прекрасные ореховые глаза, свернуть эту мускулистую шею, сломать эту ровную, словно у древнегреческой статуи, челюсть, покрытую щетиной. А он все шел и шел ва-банк. Я работала в саду, когда вдруг солнечный свет исчез, и сбоку меня накрыла чья-то тень. Передо мной на земле был отчетливо виден контур цилиндра. Я закусила губу и подняла глаза, выгнув бровь. — Добрый день, — вежливо улыбнулся он и вновь отсалютовал своей дурацкой шляпой. — Джейкоб Фрай, — бросила я тоном, словно это было ругательство, и продолжила сажать цветы. — Так значит, мне уже не стоит представляться. А вы, стало быть, мисс?.. — О, думаю, вам уже известна моя фамилия. Вы убили ее представителя пару-тройку недель назад, — спокойно произнесла я, не поднимая глаз, — Извините, сэр, я бы подала вам руку для поцелуя, но, как видите, из-за вас они позабыли роскошь и стали слегка грязными. Я поднялась, демонстративно отряхивая руки от земли, и гордо посмотрела ему в глаза. — Так что вам нужно? Вы, верно, к хозяину? Идемте, я вас провожу, раз вы потеряли вход. Я сделала пару шагов в сторону, однако Фрай резко преградил мне дорогу собой, оказавшись совсем рядом. У меня перехватило дыхание, но я нахмурилась и сложила руки на груди. — Нет, на этот раз я к вам. Смените гнев на милость: в конце концов, я пришел извиняться, — вполне серьезно произнес мужчина. — О, за что? За то, что испортили мою жизнь? Что ж вы раньше не сказали? Конечно, вы прощены! — гневно прошипела я, презрительно щурясь. — И какую же жизнь я вам испортил? Жизнь с противным стариком-мужем под надзором сумасшедшего отца? — громко воскликнул Фрай, тоже начавший выходить из себя, однако тут же добавил более мягко: — Я лишь хочу мира. — Боюсь, он мне не нужен, — холодно ответила я, поведя бровью, после чего развернулась и отправилась домой. И, конечно, в полутьме окраин Лондона мне повезло наткнуться на банду. Когда я поняла, что происходит, меня уже окружили и потребовали денег, а если их нет — кое-что еще, что может дать только девушка. У меня не хватило ума закричать, и когда с меня сорвали уже порванную куртку, я лишь брыкалась и ругала все на свете. Но все закончилось так же быстро, как началось. Из соседнего проулка появилась фигура, послышался щелчок, блеснуло лезвие. Началась потасовка. Конечно я знала, кто ее затеял; не могла не знать. Я завороженно наблюдала, как он наносил удары, в то же время успевая уклонятся от чужих кулаков, как он одним небрежным движением обагрил кровью мостовую, и в этот момент мне вдруг показалось, что нет в мире ничего прекраснее, чем этот мужчина, орудующий клинком столь же изящно, искусно и легко, как художник орудует кистью — это стало первым качеством, которое я полюбила. Буквально за пару секунд все четверо были раскиданы про тротуару, а ошеломленная я уже пребывала в крепких руках, конечно, Джейкоба, мать его, Фрая. Этот черт меня выслеживал. — Знаете, я все еще рассчитываю на мир, — с еле заметной усмешкой произнес он, накидывая мне на плечи свой камзол. Я почувствовала его горячее дыхание у себя на щеке и поняла: мир неизбежен. Не знаю, как это произошло. Я ненавидела его, а потом вдруг однажды мы стали каждое утро просыпаться в одной кровати, и все пошло своим чередом. Правда просыпаться вместе нам удавалось намного чаще, нежели засыпать. По вечерам он часто пропадал из-за бесконечных миссий и заданий, пока я засыпала в одиночестве. Но иногда он и приходил до того, как я усну. Я притворялась, что это не так: я считала очень трогательным то, как аккуратно он открывает и закрывает двери, боясь меня разбудить, как тихо снимает одежду и складывает оружие. — Привет, принцесса, — прошептал он, забираясь ко мне под одеяло. Я не смогла сдержать улыбку и в который раз выдала себя. — Ты не спишь, — хитро произнес мужчина, ложась напротив лицом ко мне. Я открыла глаза и посмотрела на него. Он поймал мой взгляд и еле заметно улыбнулся. И из-за такой, казалось бы, мелочи, по телу разлилось тепло, и я почувствовала, что счастлива. Подобравшись к нему ближе, я уткнулась лицом ему в грудь. Вдруг я пришла в восторг от того, что эти сильные руки, сломавшие столько костей и пролившие столько крови, так нежно обнимают меня, и эти грубые пальцы, столько раз нажимавшие на спусковой крючок, несущий смерть, так мягко гладят меня по спине, — и от этого перехватило дух; это еще одно качество, которое я люблю. — От тебя пахнет кровью, — констатировала я куда-то ему в ключицы. — Зато от тебя опять твоей травой. — Это гвозди́ки, дурак, — я с улыбкой слегка пихнула его в плечо, на что он лишь сильнее прижал меня к себе, — Тем более, трава и цветы — это не одно и то же. — Какая мне разница? Все равно, ты — мой главный цветочек. От переизбытка чувств я слегка вытянула шею и благодарно коснулась губами его ключицы, на что он тихо засмеялся. Мы счастливы. Но, конечно, и у нас были ссоры. Говорят, противоположности притягиваются. В этом и была наша проблема: мы были слишком похожи. Два вспыльчивых, громких и агрессивных безумца — думаю, в каком-то смысле эти качества я тоже люблю; нам, по крайней мере, никогда не было скучно. Но если мы ссорились — об этом знала, вероятно, как минимум половина Лондона. Мы кричали, разбивали то, что можно разбить, и ломали то, что можно сломать. А однажды он метнул в меня нож. В запале я стояла у двери и кричала на него. Меня переполняли раздражение, возмущение, злость, обида. Я ненавидела все в этот момент: дом, мебель, его, и больше всего — себя. Я произносила вещи, которые не должна была, и я это знала, но не могла остановится. Он стоял у противоположной стены и перебирал оружие в комоде. Его это успокаивало. Вдруг что-то произошло, причем настолько быстро, что я успела уловить лишь его секундный поворот в мою сторону и свист, рассекший комнату. Я замерла, не в силах не то, что вымолвить ни слова — даже вздохнуть для меня сейчас было сложно. Я почувствовала, что не могу пошевелить рукой. Аккуратно повернув голову в сторону, я увидела свою руку, прибитую к двери, к счастью, лишь за ткань широкого рукава платья. Между поблескивающим лезвием и моей рукой был буквально дюйм. Я перевела взгляд на Джейкоба. В этот момент я осознала, что по-настоящему его боюсь. Я не боялась его, когда он на моих глазах проткнул клинком шею моего отца, не боялась, смотря, как в Бойцовском клубе он ломал людям кости, не боялась, когда домой он приходил в одежде, почти целиком забрызганной кровью (в тот момент я больше испугалась того, что именно мне предстояло ее отстирывать). А сейчас от страха у меня потемнело в глазах. Он все еще стоял ко мне спиной и тяжело дышал; его тело мелко дрожало. Я поняла, что все еще не дышу, и тихо выдохнула через полуоткрытый от изумления рот. На звук Фрай сразу повернулся; его глаза были широко распахнуты, и губы то смыкались, то чуть-чуть приоткрывались. От произошедшего он был испуган не меньше моего; он дрожал всем телом, и в его взгляде читался страх. Впервые я видела такой чистый страх в его глазах. Он подумал, что промазал. Мужчина быстрым шагом подошел, выдернул нож и отбросил его в сторону, после чего повернулся ко мне и приподнял руки, намереваясь обнять меня; его пальцы подрагивали. Я, пребывая в шоковом состоянии, все еще не могла пошевелиться, лишь ошалело смотря в пустоту перед собой. Не встретив сопротивления, Джейкоб с силой прижал меня к себе, заставив меня уткнуться лицом в его грудь. Я вдохнула его запах, такой по-домашнему родной, и именно это, именно запах Джейкоба Фрая привел меня в чувства. И я захохотала. От неожиданности мужчина выпустил меня из рук, и я, чуть не упав, села на рядом стоящий стул, все еще заливаясь громким истерическим смехом. — Почему ты смеешься?.. — тихо произнес он, ошалело глядя на меня. — Ты… ты чуть… не убил меня… — кое-как проговорила я сквозь раскаты хохота, утерев слезы с щек. Вдруг моя истерика из смеха плавно перешла в плач, и я заревела, упершись локтями в колени и лбом в ладони. Шокированный Фрай еще несколько секунд не шевелился, после чего сорвался с месте и вдруг упал передо мной на колени. Он начал гладить мои руки, колени, шепча что-то про то, какой он идиот. Но я даже не поднимала взгляда, истерика настолько завладела мной, что всхлипы душили меня, и я не могла пошевелиться от судороги, охватившей мое тело. Наконец он отнял мои руки от лица и стал пытаться поймать мой взгляд, но я, все еще сотрясаясь в поутихших рыданиях, пыталась смотреть куда угодно, только не на него. — Послушай меня, послушай меня, пожалуйста, послушай… — как мантру, повторял он тихо, одной рукой сжав мои ладони, второй мягко взяв меня за подбородок и развернув к себе. Я резко отвернулась вбок, закусив губу. Тогда он, все еще стоя на коленях, переполз вслед за движением моей головы и вдруг обнял меня, обвив руками талию и уткнувшись лбом мне куда-то в ключицы. — Прости, малышка, прости меня… — шептал он, не прекращая. Тогда я, не в силах держаться, мягко опустила руки на его шею, обняв, и уперлась щекой в его затылок, продолжая плакать, но уже улыбаясь. Почувствовав, что я немного успокоилась, он слегка отстранился, чтобы поймать мой взгляд, и взял мое лицо в ладони. — Прости меня, — сказал он серьезно; испуг его еще не оставил, — Умоляю, прости. Я идиот, я знаю. Я буду винить себя за этот поступок до конца жизни. Если бы ты погибла, я бы… Я медленно положила ладонь на его щеку и провела большим пальцем по жесткой щетине; он замолк. — Мы безумцы, да? — немного потерянно спросила я почти шепотом, улыбаясь, и покачала головой, — Просто сумасшедшие. — Да, — слегка улыбнулся он, покрывая мою руку поцелуями, — Да, определенно. Ему нравилось касаться губами моих рук, щек, лба, плеч, ребер. Казалось, если он не сделает этого, то буквально через минуту же несомненно задохнется — я люблю это качество. Уже почти засыпая, я чувствовала, что он лежал рядом на боку, оперевшись на согнутую руку. Я растянулась на спине, одну руку положив себе на живот, второй слегка обхватывая его ладонь. Вдруг Фрай аккуратно спустил одеяло до уровня моего пупка, продолжая меня разглядывать. Он вообще относился к моему телу довольно по-собственнически. — Спи. Ты сможешь мной полюбоваться и утром, — не открывая глаз, протянула я и зевнула, прикрыв рот ладонью. — У тебя такое красивое тело, — сказал он вдруг тихо, проведя кончиками пальцев по моему животу, заставив меня покрыться мурашками, — А знаешь, что сделало бы его еще прекрасней? — М-м? — я взглянула на него из-под полуопущенных век. Джейкоб вдруг слегка привстал, склонился надо мной и коснулся губами моей ключицы. Ну конечно. Укусы, что же еще? Утром я совершенно нагая критично рассматривала себя в зеркало. Выглядела я так себе. Повсюду: на груди, шее, плечах, ключицах, ребрах, — на белой коже выделялись отметины от укусов и засосы. К тому же, бедра украсили несколько синяков. — Признай, так намного лучше, — вдруг со стороны кровати донесся голос Фрая, уже успевшего проснуться. Он поднялся с постели и, тоже нагой, встал рядом, приобняв меня за талию, — По крайней мере, в долгу ты точно не осталась. Я взглянула на его отражение. Его же грудь и плечи были украшены следами от моих ногтей и зубов, а губа была прокушена. — Выглядим, как побитые собаки, — хмыкнула я, окидывая взглядом зеркало. Джейкоб улыбнулся. На губе у него выступила капелька крови: видимо, он содрал корку ночью, и рана не зажила. Я повернулась к нему и медленно поднесла ладонь к его лицу, большим пальцем стерев кровь. Он вдруг перехватил мою руку, пристально смотря мне в глаза, слизнул кровь и стал целовать палец, слегка покусывая. Что-то во мне загорелось. Я вернула руке свободу и взяла его за подбородок, чтобы притянуть к себе для поцелуя. Мужчина тут же впился в мои губы, подхватил меня на руки, заставив обвить ногами его талию, и двинулся к кровати. — О, так ты жаждешь реванша? — промурлыкал он мне в шею. Этого, впрочем, никогда не требовалось ввиду бесполезности. Это было еще одно его качество, которое я люблю: в наших схватках всегда брал вверх он. Право на победу было его неотъемлемым правом, и он пользовался им раз за разом. Он мог достать меня, даже когда мы находились в ссоре, и я старательно делала вид, что не хочу говорить с ним и даже смотреть на него; конечно, я лгала. Я лежала на животе, обхватив руками подушку и отвернувшись от него. Я чувствовала, что он находится рядом, и чувствовала, что он еще не спит. Мне и правда было интересно: что он предпримет на этот раз? Вдруг он перешел в наступление. Моя спина была открыта, и он воспользовался этим, поцеловав позвонок где-то на уровне талии, после чего начал подниматься все выше по спине. Я покрылась мурашками и резко выдохнула, пытаясь сделать это как можно тише; но это все равно не скрылось от его внимания, и я чувствовала, как сквозь поцелуи он довольно улыбался. Закусив губу, я старалась держать себя в руках, а он все поднимался и поднимался выше. Наконец он дошел до шеи; я почти что задержала дыхание. Отодвинув волосы в сторону, он коснулся губами места посередине шеи, а затем переместился чуть вбок и поцеловал тонкую кожу чуть ниже уха, слегка прикусив и сразу отпустив. Это было последней каплей: я резко развернулась, и, оперевшись одной рукой, второй обняла его за шею и впилась в губы. Он вновь победил: спровоцировал меня, взял на слабо, надавил на слабые места. Это была его победа, и сквозь поцелуй я чувствовала, как он улыбается ей. Он побеждал не только меня, конечно. Он вообще был из тех людей, которые всегда брали, что хотели. К тому же, он был умен и хитроумен, и часто брал врагов не только силой, но и смекалкой. Это было еще одно качество, которое я люблю. Но часто его победы дорого ему обходились. Его все не было и не было. Обхватив колени, я сидела прямо на полу в коридоре, бросая нервные взгляды на дверь, и кусала губы. Он обещал, что вернется к вечеру, но солнце уже давно зашло, а его не было. Глупо, особенно зная его, но я начинала волноваться. Наконец, из-за той стороны двери стала доноситься возня, и я нетерпеливо подскочила и отворила ее. На меня чуть ли не целиком свалилось полуживое тело Джейкоба Фрая. Я вскрикнула. В нос ударили резкие запахи крови и пороха. — Вечеру, цветочек… — пробормотал он. — Что ты… О боже, Джейкоб! Я испуганно его разглядывала, придерживая его руками, ибо сам он с трудом держался на ногах. Он был весь в крови, и как минимум половина точно принадлежала ему. Ругнувшись и кое-как ногой захлопнув дверь, я, все еще почти таща его на себе, двинулась в сторону гостиной. Там я усадила его на диван и стащила его верхнюю одежду. От плеча до груди тянулся порез. — Так, это просто царапина, не страшно… Главное, чтобы нигде не было переломов, — пробормотала я самой себе и быстрым шагом направилась в кухню, уже оттуда крикнув: — Что произошло? — Да ничего особенного, — привычно отмахнулся Фрай, наблюдая, как я склоняюсь над его раной с тряпкой, пропитанной спиртом, — Небольшая засада. Но мы их все равно всех размазали, как… А!.. Фрай зашипел и нахмурился. Тряпка слегка пропиталась кровью, и пришлось идти за другой, чтобы перебинтовать его. Когда дело было закончено, я сделала шаг назад и окинула взглядом результат, вдруг краем глаза заметив, как мужчина от моего движения одернул ногу. Переведя взгляд туда, я поняла, что пятно на бедре, выше колена на несколько дюймов, стало намного больше, нежели когда мы зашли. Я опустилась на колени, быстро стащила с него штанину и охнула. — Вот черт… Почему ты не сказал?! — Детка, да успокойся, все нормально… — начал было отмахиваться он, с трудом пытаясь расслабленно улыбнуться. — Фрай, да у тебя там пуля! Земля ушла у меня из-под ног, и из легких вдруг куда-то пропал воздух. Я поднялась на ноги, в испуге прикрыв губы ладонью, и посмотрела на него. Джейкоб взглянул на меня извиняющимся сочувственным взглядом, будто это у меня нога прострелена, и опустил глаза, закусив губу. — Тебе нужен врач… — Нет! Никаких врачей! Я в полном порядке! — от возмущения он даже немного привстал, однако тут же упал обратно, сморщив нос от боли. Я вздохнула. — Хорошо. Будь тут, никуда не уходи. Хоть шевельнешься — прострелю тебе вторую ногу, ясно? — строго приказала я, на что он поднял руки, словно я уже целилась в него из револьвера. Я выбежала из дома и направилась к соседнему, по пути стаскивая окровавленный фартук. К счастью, моя соседка была женой врача, и у них дома всегда была куча полезного оборудования, которые время от времени можно было одалживать. На мой стук дверь почти сразу открылась. — Ох, это ты, — слегка улыбнулась мне женщина, — Добрый вечер. — Добрый, — я кивнула и сцепила руки в замок за спиной, придавая себе максимально не вызывающий подозрений вид а-ля «святая невинность» и вместе с тем пряча фартук, — У вас случайно не найдется ненужного пинцета или чего-то похожего? Я бы хотела одолжить буквально на немного. — Конечно, а в чем дело? Кто-то ранен, может, нужна помощь? — женщина обеспокоенно взглянула на меня и сделала пару шагов за порог. — Нет, что вы, все в порядке. Просто у меня серьга застряла между половиц, — я доброжелательно улыбнулась. Соседка хмыкнула и удалилась, и спустя минуту уже протягивала мне нужную вещь. — Спасибо большое! Я верну его сию же секунду! — Не стоит. У нас таких навалом, они все равно бесполезны. Оставь себе. На удивление, Фрай все еще сидел в том же положении. Впервые на него подействовали мои угрозы. — Ну, наконец-то, а то я уже начал скучать, — протянул он, однако, переведя взгляд на пинцет в моих руках, вдруг как-то посерел. Приготовив спирт и нитку с иглой, чтобы затем зашить рану, я неуверенно посмотрела на инструмент в руках, на рану, и затем на Фрая, уже, словно на хирургическом столе, уложенного в горизонтальном положении. Он сверлил меня умоляюще-обреченным взглядом. Я отложила пинцет и встала на колени рядом с изголовьем. — Милый, придется потерпеть, — быстро и тихо проговорила я, взяв его лицо в свои ладони и склонившись над ним, — Я вытащу пулю и потом зашью рану. Справишься? Он кивнул, нервно сглотнув. Я поцеловала его, после чего дала ему зажать в зубах его же кожаный ремень. Приступала к работе я максимально аккуратно, однако при первом же моем маневре Джейкоб сдавленно зарычал и слегка выгнулся. Но отступать было поздно, и я продолжала работу, как мантру повторяя: — Еще чуть-чуть… Потерпи… Еще немного… В конце концов, пуля вышла, и выгибающийся Фрай устало упал на диван, тяжело дыша. Однако впереди было самое трудное. Я, провожаемая удивленным взглядом мужчины, отправилась на кухню и вернулась с бутылкой крепкого алкоголя, протягивая ему. — Будет больно, — негромко произнесла я извиняющимся тоном, закусив губу. Фрай сделал несколько больших глотков и снова зажал в зубах ремень. Я приступила. Под конец моей работы мужчина уже почти кричал в голос. Я с трудом сдерживала слезы, мне было больно и страшно, меня крупно трясло. Время шло немыслимо медленно; казалось, что этот ад будет длиться вечно. Однако иного пути не было, и, с силой закусив губу, я продолжала работу. Закончив, я устало осела на пол и вздохнула. Джейкоб выплюнул ремень и откашлялся, его грудь тяжело и быстро вздымалась. Я подползла к нему на коленях, вновь обхватила его лицо дрожащими ладонями и уткнулась лбом в его лоб, затараторив: — Все, вот все. Мы смогли. Ты у меня большой молодец. Джейкоб, лежащий с закрытыми глазами, слабо улыбнулся и, не в силах вымолвить ни слова, просто провел ладонью по моим волосам. Я замотала ногу тканью и вернула мужчину обратно в сидячее положение. Он устало откинул голову на спинку дивана. Только сейчас я заметила небольшой порез на его щеке и смочила очередную тряпочку спиртом. — Позволь? — я присела на колени на диван рядом с ним. Он открыл глаза и вопросительно посмотрел на меня. — Я быстро, правда. Я несколько раз аккуратно провела тканью по ране. Джейкоб внимательно наблюдал за мной из-под полузакрытых век, еле заметно приподняв уголки губ. — Почему ты так смотришь? — наконец слегка застенчиво улыбнулась я. Фрай тихо засмеялся. — Люблю, когда ты смущаешься, — прохрипел он. Наконец, я отложила тряпку и похлопала мужчину по плечу. — Ну вот, как новенький. Вдруг он притянул меня за руку и с невероятной силой сжал в объятьях. — Ай! — вскрикнула я от неожиданности, и все же довольно уткнулась носом в его шею. Когда дело касалось благодарности или извинений, Фрай всегда смущался и не мог заставить себя произнести нужную фразу, поэтому предпочитал выражать чувства без слов. Да они нам были и не нужны. Безмолвность — качество, которое я люблю. — Как ты вообще выживал до нашей встречи? За тобой же, как за ребенком, глаз да глаз нужен, — сдавленно пробурчала я, лежа на его плече. — До этого этим занималась Иви. Только она не целовала меня, а била. Я рассмеялась. Конечно же, я не в первый раз собирала его по кусочкам после боя. Со временем я едва ли не стала профессиональнее любого врача. Фрай постоянно попадал в передряги. А я стабильно залечивала его раны. Но иногда и ему приходилось лечить меня. В мою дверь настойчиво стучали. От этого стука я уже начинала сходить с ума: с самого утра у меня и так словно в голове чугунные шары перекатывались, так еще и это. Да и стучал вряд ли Джейкоб: он говорил, что этим вечером они с Грачами собираются в баре, чтобы отпраздновать победу. Так что к двери я подходила с такой осторожностью, будто она в любой момент могла взорваться. — Да? — осторожно крикнула я, и стук тут же прекратился. Секундная тишина. — Цветочек, открой, это я! Кажется, я забыл свой ключ… Голос был Джейкоба. Я повернула голову; и правда, его ключ лежал на полке. Однако что-то с его голосом было не так, он звучал не так, как обычно. И, приоткрыв дверь, я поняла, в чем проблема: в руке мужчины поблескивала бутылка, а сам он немного пошатывался. — Фрай? Да ты пьян! — от возмущения я распахнула дверь настежь. — Я? Нисколечко, — отмахнулся он, состроив лицо, будто я сказала несусветную глупость. Я захлопнула дверь у него перед носом. Он и трезвый-то половину дома снести может, а выпивший… — Ну пусти-и-и… — жалобно заскулил он под дверью. — Протрезвеешь — вернешься! — крикнула я и пошла прочь от двери, сдавливая пальцами виски в попытке хоть как-то умерить боль. — Солнышко, ну выпей со мной! — слышались крики из-за двери. Я зашла в кухню и выпила стакан холодной воды, пытаясь успокоиться. От произошедшего мне стало немного обидно, хотя причину не улавливала даже я сама. Такое бывает, когда упускаешь что-то очень важное и желанное, и помимо обстоятельств в этом виноват и ты сам. Я встряхнула головой, прогоняя наваждение. Простояв на месте пару минут, я поползла в спальню. Но стоило мне распахнуть дверь и ступить внутрь, я вскрикнула: на моей кровати, упершись головой в спинку, совершенно по-хозяйски развалился Джейкоб Фрай собственной персоной; рядом с ним на полу стояла бутылка. — Как… Как ты… — Через окно, — пожал плечами он, словно это было самим собой разумеющимся. И действительно, окно было нараспашку открыто. Чертов ассассин! Порой я забывала, что через окна он врывался в здания чаще, чем через двери. — Иди домой, Фрай. — Я уже дома, — негромко промурлыкал Джейкоб, довольно улыбаясь. Я не смогла сдержать улыбки. Он был таким очаровательным — качество, которое я так люблю. И тогда я вдруг поняла: я тоже дома. Когда я только купила этот дом, я ненавидела каждый дюйм здесь. Привыкшая жить в большом особняке, это место я считала крестьянской хибарой. Все здесь казалось мне скучным, безжизненным и холодным. Но как только в доме появился Джейкоб, тот вдруг сразу преобразовался в небольшое, теплое и уютное жилище, откуда не хотелось выходить. Фрай превратил его в наше тесное логово и наполнил его воспоминаниями. Я полюбила этот дом, и не променяла бы его даже на свой предыдущий. — Тогда хотя бы сними куртку и обувь, — устало протянула я, падая на кровать рядом. Он тотчас послушался и вернулся на место. — Что с лицом, принцесса? — протянул вдруг он, повернув голову ко мне. — Все в порядке, — отмахнулась я, однако, наткнувшись на его скептический взгляд, добавила: — Просто голова идет кругом. Фрай привстал, наклонился к полу и молча протянул мне бутылку. Я нерешительно взглянула сначала на нее, потом на него. И вновь он смотрел этим испытующе-заинтересованно-насмешливым взглядом, против которого я никогда не могла устоять, и мы оба это знали. Он всегда имел какое-то неестественное воздействие на меня, я не могла ослушаться его, когда он так на меня смотрел. И под его молчаливым напором я неуверенно приняла бутылку. Уже через полчаса мы вместе носились по дому, держась за руки, и во весь голос распевали рождественские песни. Несуразности этому добавляло то, что на дворе стояла середина лета. Вернувшись в спальню, я вдруг заметила на стуле его цилиндр. Подбежав, я уверенно схватила его. — Оп! — воскликнула я победоносно и водрузила головной убор на затылок. В этот момент зашел Джейкоб и возмущенно на меня уставился. — Эй! Ну-ка отдай! — Нет, — я кокетливо улыбнулась и отскочила от него к другой стене, — Он все равно идет мне больше. — Он определенно будет идти тебе больше, если это будет единственное, что ты наденешь вообще, — довольно улыбнулся он, загоняя меня в угол комнаты, — А теперь будь хорошей девочкой: отдай сюда. — А ты забери. Я проскользнула под его рукой и побежала прочь. Спустившись по лестнице, я залетела в гостиную и тут же споткнулась об диван, упав на него спиной. Не рассчитав траекторию, Фрай тоже споткнулся и упал прямо на меня. От внезапного падения тяжелого тела на мое я пискнула. Цилиндр отлетел прочь и тут же был забыт: мы оказались с Джейкобом лицом к лицу. — Ты ведь не думала, что убежишь, верно? — он самодовольно усмехнулся и выгнул бровь, опираясь на локти и нависая надо мной. Я резко подалась вперед и легонько укусила его за кончик носа. Он явно не ожидал этого и теперь просто непонимающе хлопал глазами, приоткрыв рот. Я рассмеялась. — Ты такой милый, когда удивляешься. — Да я и обычно ничего так, — обворожительно улыбнулся он, возвращая себе уверенность. Наши лица озарили рыжие лучи солнца, падающие из окна. В их свете я вдруг заметила, насколько хороши были его глаза, и от восторга у меня перехватило дыхание. Ореховые, на свету они стали почти янтарными; я вдруг в одно мгновение поняла, что значит выражение «тонуть в глазах». В этих определенно с легкостью утонешь — и это качество я люблю. — Вот черт! Солнце почти село! — мужчина вдруг вскочил, панически глядя в окно. — Даже не представляю, что навело тебя на такую гениальную мысль, — лениво протянула я, потягиваясь. — Идем скорее! — он протянул мне руку, перетаптываясь от нетерпения. Я знала Джейкоба Фрая слишком хорошо, чтобы пытаться задавать какие-либо вопросы, поэтому смело схватилась за его ладонь. Он потащил меня на улицу. На боковой стороне дома оказалась железная лестница; Фрай помог мне залезть. Кое-как затащив меня на крышу, он уселся, облокотившись спиной на дымоходную трубу, и протянул руку, приглашая меня к себе. Я неуверенно последовала его примеру, оказываясь в его объятьях, и тут же поняла, к чему все это было. Перед нами открывался невероятный вид на закат; мы успели как раз за пару минут до исчезновения солнца, именно в тот момент, когда оно маячит прямо над домами, и небо, в тот день бывшее необычно ясным для Лондона, у горизонта окрашивается в ярко-красный, выше переходя в желтый, зеленоватый, и, наконец, уходя в синеву. Я сидела, не в силах пошевельнуться; мне думалось, что если я это сделаю, то спугну всю волшебность момента. Мы сидели и молчали, пока перед нами разворачивалось головокружительной красоты представление. Все казалось банальным, но таким идеальным; я положила голову на его плечо, он — на мой затылок. Плечом я чувствовала, как мерно поднимается и опускается его грудь, я меня заполонило чувства уюта и невероятного спокойствия и умиротворения. В одно мгновение вдруг оказалось, что войны, драки, убийства, смерти — все это иллюзия, а все, что существует — это мы, крыша и это солнце. И как бы много я отдала бы, чтобы жить в этом мирке целую вечность, чувствуя только дыхание человека рядом и тепло уже погасающих солнечных лучей на моем лице. Наконец, солнце зашло. Я безмолвно уткнулась носом в грудь Джейкоба; так я говорила «спасибо». Он аккуратно заправил мне прядь волос за ухо. — Как твоя голова, принцесса? — негромко спросил он над самым моим ухом, заставляя тело покрыться мурашками. — Прекрасно, — я улыбнулась, щурясь, и откинула голову на его плечо. — Вот видишь, а ты не верила. Алкоголь — прекрасное лекарство! — Думаю, меня вылечил не алкоголь, — лукаво улыбнулась я, глядя на него из-под полуопущенных век. — А что же? — он слегка опустил взгляд, чтобы непонимающе посмотреть мне в глаза, на что я лишь потянулась к его губам, давая ему понять, что. Мне определенно нравилось, когда он обо мне заботился. Еще бы: кому бы это не понравилось. Тем более, забота от такого, как он, почему-то казалась чем-то необычным, и от этого она становилась еще ценнее. Его заботливость — конечно, еще одно любимое мною качество. Но часто бывало, что чрезвычайное проявление заботы с его стороны предвещало лишь беду. Мне снился кошмар; сюжет его не отложился в памяти, лишь какие-то образы: блеск клинков, море крови и закрывающиеся глаза Джейкоба — закрывающиеся навсегда. Я резко села, тяжело дыша, и с радостью отметила, что нахожусь в своей постели, а не на поле боя. Однако взгляд в сторону заставил сердце пропустить пару ударов; место в постели рядом было пусто. Судя по еле рассеивающейся темноте за окном, стояло раннее утро. Я вскочила с кровати и осторожно направилась вниз. Пытаясь ступать по лестнице беззвучно, словно зверь, я прислушивалась: из гостиной слышалось тихое полязгивание. Опять роется в оружии. Я встала в дверях, плечом уперевшись в проем и сложив руки на груди. Он стоял спиной, но тут же непонятным образом понял, что я тут, и резко обернулся; в его глазах еще не успели растаять остатки задумчивость. Он мягко улыбнулся, подошел и, положив ладонь на мою скулу, коснулся губами лба. — Ты проснулась из-за меня? Извини. Я прошла вглубь комнаты, села на диван, подобрав под себя ноги, и стала наблюдать, как он снова начал рыться в комоде. — Что ты делаешь? — наконец, не вытерпела я. Джейкоб вздрогнул, будто забыв о моем присутствии. Он подошел ко мне и мягко взял меня за подбородок, смотря на меня сверху вниз каким-то отрешенным взглядом. — Послушай, — начал он осторожно, и тут же отвел глаза, — У нас намечается крупное событие… Мы… Они… В общем. В городе будет небезопасно. Наверняка начнется резня. Я знаю, что должен быть здесь, с тобой, но я нужен им, понимаешь? Мне придется присутствовать и… активно принимать участие. Не думаю, что меня стоит ждать к вечеру… Да и к завтрашнему утру тоже. Поэтому просто пообещай, что останешься дома, не будешь выходить на улицу и станешь ждать меня тут. Он уверенно взглянул мне в глаза. Слова давались ему с трудом, казалось, будто он продумывал эту речь долгое время. — Фрай… — угрожающе начала я. Он прекрасно знал, что мне нужно работать, да и я сойду с ума, сидя в четырех стенах, пока он… где-то. Он вдруг опустился передо мной на колени и взял мои руки в свои. — Пожалуйста, — воскликнул он, и тише добавил: — Умоляю, просто пообещай. Я глубоко вздохнула и на секунду прикрыла глаза, после чего кивнула. — Хорошо. Я обхватила все еще сжимаемой им ладонью его запястье и мягко потянула на себя. Он послушно сел рядом, позволяя свернуться калачиком у него под боком, положив голову на его плечо. — Тогда ты пообещай, что вернешься, — негромко произнесла я, глядя перед собой. Фрай коснулся губами моего затылка. — Конечно, я вернусь, — тихо хмыкнул он, — Неужели ты думаешь, что так запросто сможешь от меня отделаться? Так мы и сидели, мягко устроившись в объятьях друг друга, разговаривая в пол-голоса, пока я не начала проваливаться в сон под его размеренное дыхание. Мне снилось что-то светлое, легкое и теплое, будто я очутилась в нежно-оранжевых из-за заката облаках. Очнулась я уже в одиночестве, лишь заботливо прикрытая одеялом, принесенным им из спальни; его верхней одежды и оружия не было. Начиналось самое тяжелое время для меня: время ожидания. Иногда нет ничего хуже, чем бесцельное ожидание чего-то, когда ты ничем не можешь помочь. В первое время я была относительно спокойна. Паника тихо и аккуратно закрадывалась в мое сознание, но я мастерски ее отгоняла. Я думала о чем угодно, кроме битвы: о цветах, так и не посаженных мною, о прекрасных закатах, о сером волнующемся море, о теплом хлебе, выпекаемом в пекарне неподалеку, о голубом небе. Но раз за разом мои мысли возвращались в кошмар: губы, когда-то касавшиеся моего лба, приоткрываются, вздыхая последний раз, глаза, когда-то смотревшие на меня с насмешливой нежностью, закатываются и начинают закрываться, из краешка рта, когда-то слегка приподнимавшегося в легкой улыбке, начинает вытекать ровная струйка крови… Мои руки начинали дрожать, но я умывалась холодной водой, глубоко вздыхала, и начинала все заново: цветы, закаты, море… Вечером из города послышались первые крики, периодически раздавался грохот. Я представляла, как Джейкоб бесстрашно мчится по крыше здания; он уверен, спокоен и храбр; его кастет мерно, точно по счету, раздает всем удары и ломает кости, скрытый клинок аккуратно проливает кровь, кукри с хирургической точностью разрезает плоть, револьвер позволяет появляться все большему количеству отверстий в телах. И среди всего этого вихря быстро и точно двигается Джейкоб Фрай, слегка кривящий уголок рта; он в своей стихии. Ночью, ближе к утру, я вдруг почувствовала гнев. Почему я должна сидеть тут сложа руки, пока он, возможно, проливает свою кровь тоже? Я тоже способна сражаться, тоже способна бить, резать и убивать. Невыносимо сидеть здесь в одиночестве, рвать волосы на голове в неизвестности! Почему он не мог предусмотреть это? Почему не придумал способ, как доложить мне, что все хорошо, что он жив и в порядке? Почему, почему, почему? Я металась по дому туда-сюда, яростно сжимая кулаки и периодически злобно рыча, словно дикий зверь, попавший в ловушку, которому суждено в ней умереть. Я почти физически чувствовала ярость; она разгоралась где-то под ребрами, сжигая все на своем пути; я ощущала ее жар. Наступило утро, туманное и холодное; я так и не смыкала глаз. Казалось, заснуть было невозможно. Волнение плотно засело во мне и медленно грызло меня, не давая ни секунды покоя. С каждой секундой я, думалось, все сильнее сходила с ума. Время текло с немыслимо медленной скоростью. Если полагаться на дневной свет, прошли лишь сутки с его ухода, но я не верила окнам: прошло по меньшей мере столетие. Я была уже мертва; я состарилась и превратилась в пыль и прах, и даже мое сердце, когда-то горевшее, рассыпалось. Ближе к полудню я вдруг начала молиться. Никогда не молилась до этого: только когда отец тащил меня в церковь по праздникам; там всегда было много бедняков. А теперь я сама стояла на коленях и молилась от всего сердца, искренне. Я просила Господа, чтобы он вернул мне Фрая; взамен я клялась, что больше никогда не совершу ничего плохого, никогда не буду возражать Джейкобу или ругать его, буду тиха и послушна, и даже не стану жаловаться, когда буду опять отстирывать кровь от его белых рубашек. Я торговалась до самого вечера, сама уже и не понимая, с кем вела беседу: с Богом, с собой или с Фраем. Ночью я стала проваливаться в сон. Это было даже не очень-то похоже на сон: я просто периодически теряла сознание из-за жуткого переутомления. Но мне все же что-то снилось. Я бежала по бескрайней пустой пустыне; впереди маячил Джейкоб. Он улыбался, махал мне, призывая к себе, но чем быстрее я бежала, тем сильнее он отдалялся. Вдруг он застывал на месте; я подбегала, наконец, касаясь его, и только тогда замечала, что прямо на месте сердца на его белой рубашке алой розой распускалось кровавое пятно. Он переводил взгляд на меня, и вновь я возвращалась в старый кошмар: его глаза закрываются, веки подрагивают, губы приоткрываются в последнем вздохе. Я просыпалась, дрожа, и тогда я решила: лучше не спать. Стукнули вторые сутки с момента, как Фрай ушел, и первые сверх того срока, за который он предполагал вернуться. За все это время я не съела ни крохи, лишь иногда выпивая воду, чтобы привести себя в сознание. Я уже была истощена, как физически, так и морально. Стало тяжело ходить, и я перестала это делать, просто точно безвольная кукла валяясь на диване в гостиной, поджав ноги. Меня перестало интересовать вообще все. Для меня перестал существовать весь мир, кроме стены напротив и потолка. Я лежала, разглядывая их, и уже почти ни о чем не думая — я была слишком уставшая для этого. В голове лишь периодически всплывали какие-то образы и мысли. Где он сейчас? Дышит ли он еще? Смотрят ли на мир его глаза? Звучит ли где-то далеко его голос? Или он уже… умер? Я не могла даже мысленно произнести это слово, слишком тяжелым для меня оно было. Ко мне стали являться вещи, которых нет. Я слышала, как скрипнула закрытая дверь, слышала отзвуки его голоса. А дальше ничего не происходило. Иногда я даже разглядывала его силуэт в темноте комнаты, он двигался ко мне, а потом вдруг растворялся в воздухе. Сначала я тянула к нему руки, а потом перестала: он всегда исчезал. В конце концов, во мне основательно поселилась мысль: Джейкоб мертв. Он погиб, его больше не существует. Я больше не коснусь его, не услышу его голос и не увижу улыбку. Я навсегда осталась одна. Но зачем это? Раз нет его, не должно быть и меня. Он — весь мой мир, единственное, что у меня есть. А раз я потеряла его, значит, больше нечего. Мне, наверное, тоже следует умереть. Наверняка, он оставил в полке револьвер и хотя бы пару пуль. Или, на крайний случай, можно воспользоваться кухонным ножом. Или я просто умру прямо тут. Да, так даже будет намного лучше. На диване в гостиной, безвольно лежа, скрючившись. Мое тело охладеет и окаменеет, и лишь через несколько дней люди спросят: где та странная садовница? Они вскроют мой дом и найдут меня здесь, спокойно лежащую, с разорванным сердцем. Остается лишь надеяться, что нас с Джейкобом похоронят рядом, и тогда мы всегда будем вместе. Возможно, мы даже еще встретимся на том свете, или станем вместе призраками, и будем вечно носиться по городу и пугать прохожих. Вместе. Что угодно, лишь бы вместе. Поздно ночью я вновь стала слышать звуки. В который раз открылась в дверь, в который раз зазвучали шаги, а затем появился расплывчатый темный силуэт, который словно негромко произнес голосом Джейкоба: — Скучала, принцесса? Силуэт развел руками в стороны; я лишь продолжила безвольно лежать в ожидании, пока наваждение пропадет. Но оно все не пропадало, а лишь подплыло ближе и будто бы присело на корточки рядом с моей головой. Передо мной возникло его лицо, похожее на то, из моих снов: бледное, с кровью на губе, будто вот-вот закроет глаза и исчезнет, испарится, как и всегда. Какая красивая иллюзия, я почти поверила. Но я-то знаю: Джейкоб мертв. Я просто сошла с ума; я тоже вот-вот умру, и, должно быть, он пришел забрать меня с собой. — Что с тобой, малышка? — прозвучал тихий обеспокоенный голос надо мной из его уст, и я вдруг почувствовала теплое прикосновение к своему плечу. В мою душу начали прокрадываться сомнения: это становилось все меньше и меньше похожим на иллюзию. Я с трудом медленно села и протянула руку, намереваясь коснуться. Должно быть, выглядело это странно, но я должна была быть уверена. Вдруг, мои пальцы коснулись теплой щеки, покрытой легкой щетиной. — Джей…коб?.. — неуверенно и негромко произнесла я, с трудом ворочая языком. Он продолжал ошеломленно наблюдать за мной, широко распахнув глаза в испуге. У меня вдруг потемнело в глазах, и я свалилась бы обратно на спину, если бы не крепкие руки, обхватившие мои плечи. Джейкоб прижимал меня к себе и молчал, не зная, что сказать. Я начала плакать. Он поднял меня, усадил и сел рядом, заключив в объятья. Я уткнулась носом в его ключицу, продолжая безвольно плакать, не в силах даже пошевелиться. Я плакала от страха, от усталости, от истощенности и от всего того, что перенесла за эти двое с половиной суток. Наконец, до меня начало доходить происходящее. Жив. Он жив! Я с силой обняла его за шею и зарыдала еще сильнее. Он слегка покачивал меня, словно ребенка. — Ну же, малышка… Перестань, все ведь в порядке. Все хорошо, видишь? Все кончилось… — Я думала… Я думала, что… что ты… — я не могла закончить предложение из-за душащих рыданий и просто в истерике цеплялась за его одежду, как утопающий за последнюю щепку. — Что я не вернусь? Ну что за глупости, как я мог не вернуться? — продолжил успокаивающе шептать он, — Как я мог тебя бросить? Я ведь пообещал тебе. Я бы никогда, ни за что не оставил тебя, я ведь люблю тебя, я так тебя люблю… Я замерла и затихла. Он впервые вот так, напрямую, говорил, что любит меня. Джейкоб отстранился, взял мое лицо в свои ладони и посмотрел мне прямо в глаза. — Послушай. Я люблю тебя, и я бы ни за что на свете не бросил бы тебя здесь. Без тебя моя жизнь — ничто. Я тихо всхлипнула и снова прильнула к нему, но уже не плакала. — Я думала, что ты умер, — наконец, смогла произнести я, говоря ему куда-то в шею. — Я жив, малышка, — прошептал он, уткнувшись носом мне в затылок, — Я жив, и теперь у нас все будет хорошо. Обещаю. Он аккуратно посадил меня боком к себе на колени и обнял за талию, уткнувшись мне в шею; я обвила руками его шею и прильнула щекой к его затылку. Мы сидели, измазавшись в крови и саже, радуясь, что смогли снова касаться, видеть и слышать друг друга. Звук его дыхания казался мне самой прекрасной музыкой, тепло его ладоней стало вдруг ценнее тепла всех в мире костров, и сам он весь был чудом, чем-то невероятным, недосягаемым для осознания. Я люблю так много качеств в нем. Думаю, мудрые седобородые ученые еще даже не изобрели такого числа. Я люблю каждую мелочь; все его качества, свойства, повадки и манеры, все его достоинства и недостатки — все до одного. Люблю его взгляд, мимику, походку, улыбку, запах, прикосновения, звук шагов и голоса. Люблю каждый дюйм его тела, каждое его движение, каждый его вздох, люблю каждое мгновение, когда он существует, когда дышит и когда рядом. Да, я люблю его. И теперь у нас все будет хорошо.