Жар и лёд

Тихо так… Непривычно тихо. Только хрипы. Нехорошие в общем хрипы с одной постели раздаются. Осторожно подойти, да глянуть, встретиться случайно взглядом, да ужаснуться: глаза сверкают нестерпимо, чужим неестественным огнем, да, кажется, не узнают никого. Темные прядки не отлепить от бледного лба, покрытого испариной. А губы беззвучно шевелятся, словно силясь что-то сказать. «Бредит» — мелькнет в голове, мигом станет страшно, да совестно. — «Не узнает уж нас никак» А больной меж тем мечется, тонкие пальцы сминают белоснежную простынь, порываются отринуть теплое пуховое одеяло, да бежать… Бежать… А куда? И сам не ведает. Осторожно провести рукой по лбу, вспомнив, как папа нашел тогда Сириуса в городе, замёрзшего, трясущегося как в лихорадке и необычайно тихого. Он, Сириус в смысле, только обронил тогда, что Регулусу нужно было помочь. Брат в тот день даже есть не стал, отговорившись плохим самочувствием, а родители тревожно переглянулись. Не зря видимо. Потому как на следующее утро пришлось вызвать колдомедика, который прослушав больного, померив его температуру, поставил неутешительный диагноз: «пневмония». Страшный удар по Блэкам. «Что ж тебя на озеро унесло, глупый? Как будто я там был…» — тревожно выстукивает мысль. — « Или топиться надумал? Так не с чего! С мамой не ссорился, все мирно было, да и с утра спокойно гулять направился,» — мысль прерывает только полное отчаяния: — Регулус, — донессшееся от постели брата, который вдруг замер, полуоткрыв сухие губы. Золотисто-карие, как у матери, удлиненные глаза затуманиваются и тот снова проваливается в тяжелое забытье. — Я здесь, — осторожно коснуться рукою пальцев, а затем вздрогнуть. Холодные пальцы, как лёд. А сам мечется от жара. И стонет жалобно, аж душу рвёт. Сон неспокойный, чуткий. Пальцы вздрагивают и сжимают ладонь брата, не отпуская. — Я здесь. Он сгорает. Быстро сгорает, его звездный брат. Как ярая капелька, сорвавшаяся вниз, оставляет за собой длинный хвост, так и брат, живший ярко и беспечно — сейчас был сломан. *** Так и застает их утро. Один спит, прислонившись к спинке кровати, а второй — разметавшись по постели. Только одно неизменно — их пальцы, сцепленные друг с другом, словно болеющий боится совсем пропасть, хватаясь за соломинку, за руку младшего брата, чей голос звучит успокаивающе и умиротворённо. Глухой кашель раздается от постели больного, да дыхание со свистом вылетает из груди, пробуждая Регулуса, который отрывает голову от деревянной спинки и смотрит на брата. С тревогой, с сочувствием. Лёгкий шелест платья, и на другую сторону кровати садится женщина, бережно взявшая вторую руку сына. — Догорает звезда, — тихо произносит мать, грустно смотря на не узнающего её сына. — Зато яркой жизнь была. Регулус недоверчиво смотрит на мать, отказываясь воспринимать эти слова за реальность. Нет, нет, не сейчас, Мерлин, скажи, что не сейчас! В то время, как новый приступ кашля сотрясает тело Блэка. Тот мучительно вздыхает, вырывая руку и прикладывая ко рту, а потом бессильно откидывает её назад, открывая глаза. Они смотрят на мир с каким-то недоумением, словно говоря: «Да не может быть! Я ещё сотню лет проживу!» А потом тихий шепот доносится до слуха миссис Блэк: — Мама… Регулус… Он? — Я здесь, — уловив свое имя произносит Регулус, — Я рядом. В тот же миг потускневшие глаза вспыхивают радостью, он легко улыбается и произносит: — Я… Рад, что ты живой. Я так испугался тогда. Устало выдыхает и снова закрывает глаза, словно засыпая. Мадам Блэк выпрямляется, сдерживая себя, и делает лёгкий взмах рукой. — Надо сказать Поттерам. — устало произносит женщина, а потом переводит взгляд на младшего сына и поясняет. — Твой брат уснул. Навсегда.