Прощение

Драконы не простят. Они будут жечь, пока от проклятого Дорна не останется пепел. Пусть солнце, что отпечаталось в его знамени, умрет в разрушающей драконьей ярости, а копьё треснет под лапами Вхагар. Давно огрубевшие ладони кажется приросли к грубой чешуе. Всё вокруг горит, обжигает жаром могучую женскую фигуру и искрится, искрится, искрится. Висенья щурится. Гадкий дорнийский смрад оседает в её лёгких, не давая проходу кислороду, но остановиться она не может. Ящер под ней извивался, извергая смертоносный огонь. Горизонт, ярко-красный, казалось тоже пылал, сливаясь с пламенем, поглощающим измученную землю. Королева не выходила из своих покоев больше недели. Столько же её не посещал супруг. Стены с яркими знаменами трехглавого дракона давили на неё. Мягкая перина давно перестала дарить долгожданный покой, а выход на балкон был беспощадно завешан, от чего и без того такое холодное и безжизненное помещение погрузилось в полумрак. Где-то на письменном столике множество свечей озаряло своим слабым светом очертания ложа с балдахином, и почти белую женскую фигуру, что, устроившись на красном покрывале, глядела аметистовыми очами, в обрамлении из серебряных ресничек, куда-то вверх. Её платиновые кудри расплылись по подушке точно снег. Мозолистые ладони устроились на неспешно вздымающейся груди. А стройное тело с широкими бёдрами и налитыми грудями скрыла полупрозрачная ночная рубашка. Слух режет скрип двери, однако Висенья на него никак не реагирует, лишь плотнее сжимает бескровные губы и нервно сглатывает, продолжая усиленно изучать рельефы, коими потолок был усеян в достаточных количествах.  — Сестра, — Орис. Её милый брат. Он подходит к королеве уверенно, сочувствующи обводя своим абсолютно черным взором бледный лик, чья обладательница наконец-то позволила себе испустить молчаливую слезу. Мужчина хмурится, запуская медвежью ладонь в бороду. Баратеон никогда не видел её в таком состоянии, но тактично не молвил лишнего, с глухой болью отмечая, что щеки его сестры болезненно впали, под удивительными глазами залегли синяки, пока строгая женская красота, которой ту наделила валерийская природа, меркла под натиском переживаний.  — Они нашли их? — хриплый измученный голос погружает комнату в напряженную тишину. Висенья вздрагивает, когда чувствует, что рядом с ней устраивается ещё одно тело. Орис не был стеснителен или фальшив. Также он был слишком добр и честен, и она знает, он бы не смог оставить её наедине со своими страхами и непременно перевернул бы весь свет. Только бы влага снова не застилала прекрасные аметисты.  — Вхагар не перестает выть, — Баратеон испускает тихий вздох, в слишком трепетном и нежном движением ладони проводя по платине её шелковистых влас. Его лицо с сугубо мужскими, грубыми чертами также сильно смягчается от приглушенного света свеч, но больше всего этому способствует мягкая улыбка, что чудится королеве оскорбительной и неуместной. Как он смеет делать вид, будто бы ничего не случилось?  — Брат, я задала вопрос, — она медленно обращает к нему слишком жесткий взор и медленно приподнимается на локтях, еле удерживаясь, чтобы не скинуть того с её ложа.  — Балерион снова никого не подпускает, даже Эйгона, — А он, видимо, и не замечает гнева своей сестры, лишь любуется её ликом, что наконец-то начал приобретать хоть какие-то краски. Конечно, он злил её специально. Кому как не ему было знать, что самой разрушающей и сильной эмоцией Висеньи была ярость. Не один раз эта самая ярость всё портила, но сейчас это была единственная вещь, которая могла вернуть любимой живой облик.  — Я приказываю тебе ответить, Орис, — вот она, его сестра. Горячая и пылкая настолько, что каждый разговор с ней превращался в настоящий бой. Она слишком высокомерно вскидывает прямой нос, хмуря брови.  — Брат спрашивал о тебе, — и эта тихая фраза, что слетает с уст Баратеона неосознанно, заставляет Висенью замолкнуть. Румянец с её щёк внезапно исчез, притягательная фигура вернулась в прежнее положение, а аметистовый взгляд снова загулял по потолку. — Он хотел видеть тебя сегодня, за ужином.  — Я думала, что он… — от мысли о своём супруге она будто бы засияла и лёгкая полуулыбка, растянувшая её пухлые губы, не ускользнула от Баратеона. Тот, точно приняв её состояние, также больше не глядел на неё, пытаясь скрыть обиду, вновь взыгравшую в его груди. Эйгон никогда не любил Висенью. Он женился на ней из-за долга, а после ранил своим безразличием, проводя ночи с их младшей сестрой. Орис помнил ту ревность и боль, с которой его королева смотрела на них каждое утро, когда супруг проводил ночь не с ней. Ведь это она должна была подарить королю наследников, это она должна была владеть его сердцем. Ради этого она подарила ему власть и свою любовь, но взамен получила лишь холод.  — Ты думала неправильно, — Баратеон почти заскрипел зубами, резко поднимаясь с постели.  — Я приду, брат, — Висенья выдыхает чуть громче обычного, тихонечко привставая вслед за ним. Её губы тянутся ещё шире, очи горят, а волосы струятся по сильным плечам слишком игриво, настолько, что даже не верится. Неужели она настолько влюблена в своего супруга?  — Рейнис и Мераксес так и не нашли, — перед тем как закрыть дверь, Орис Баратеон видит, что в его любимой что-то ломается. А улыбка, которой и не дали долго просуществовать, исчезла также быстро, как и появилась.