Все началось в середине лета перед пятым курсом, и, как в большинстве случаев, вину за это можно было смело возложить на близнецов Уизли. Гораздо позже, Гермиона всегда могла провести параллель между случившимся и библиотекой на площади Гриммо. Она всегда была нейтральной территорией для всех, включая Сириуса.
Библиотека Блэков обладала для Гермионы особым магнетизмом, и эта одержимость была понятна не многим. Там находились фолианты, которые она видела в Запретной секции в Хогвартсе, и они только и ждали, когда она откроет их. И никакой мадам Пинс поблизости, неусыпно следящей за правилами нахождения в библиотеке. А на книжных полках не было никаких ограничивающих чар.
Обычно Гермионе удавалось унести книгу или две с собой в спальню, которую она делила с Джинни. И только после того, как дыхание Джинни становилось ровным и глубоким, она решалась зажечь зачарованный огонек в банке и приступить к чтению.
Большая часть свободного времени Гермионы проходила в стенах библиотеки Блэков. Во время своего второго курса, когда ей удалось заполучить разрешение на посещение Запретной секции, подписанное Локхартом, возмущенная мадам Пинс не пустила ее к книгам, пока не научила нескольким особым библиотечным чарам. Эти чары должны были показать состояние книги и не была ли она испорчена темной магией.
— Даже если книга не находится под темными чарами, но если состояние ее неудовлетворительное, то чтение книги может быть опасным, — предупредила Гермиону с кислым видом мадам Пинс.
— Да, мадам Пинс, — покорно кивнула она и попыталась принять максимально невинный и заслуживающий доверия вид.
Мадам Пинс, однако совсем не впечатлилась словами Гермионы, и возмущенно проговорила:
— Подумать только, давать доступ к Запретной секции второкурсникам!
Не единожды Гермиона была благодарна тем суровым урокам мадам Пинс. Благодаря им она могла свободно пользоваться библиотекой Блэков, возможно, даже в большем объеме, чем остальные жители особняка на площади Гриммо. Она брала наугад книги и накладывала на них диагностирующие чары, чтобы определить их степень опасности. Как только убеждалась в том, что книга относительно безопасна, Гермиона сразу же уносила ее в дальний угол и усаживалась в мягкое кресло.
Годы в младшей школы отточили до совершенства способность Гермионы наблюдать за окружающими. Она точно могла сказать в какой момент кто-то пристально смотрел на нее. Гермиона отвела глаза от читаемого текста и взглянула поверх страниц. Сириус растянулся на одном из диванов, ухмыляясь и пристально наблюдая за ней. Гермиона нахмурилась и неодобрительно взглянула на Сириуса. Сириус Блэк отличался от любого взрослого, которого она встречала до этого. Фактически, он вообще никогда не соответствовал тому образу взрослого, который сложился в ее голове. Никогда не поступал так, как она этого ожидала от него. И это нервировало.
— Что? — требовательно спросила она тоном, которым никогда не позволила бы себе заговорить с мистером Уизли или же профессором Снейпом.
Ухмылка на лице Сириуса стала шире. Он показался на мгновение просто невероятно легкомысленным. Гермиона неуверенно поерзала в кресле.
— Это правда? — спросил он.
—
Что правда? — осторожно уточнила Гермиона.
Было слишком много всего того, что она делала в последнее время, и было бы глупо спалиться вот так, тем более если у него не было веских доказательств. Закусив губу, она на мгновение подумала, а не нашел ли он пустую банку в их общей с Джинни комнате?
— Мальчишки Фред и Джордж этой ночью рассказали нам с Луни пару занимательных историй, — пояснил Сириус. — Особенно нам было интересно, чем занимался наш Гарри на протяжении всех этих лет.
— Было бы лучше, если бы близнецы Уизли научились держать рот на замке, — презрительно проговорила Гермиона.
— Ай-яй-яй, мисс Грейнджер, — возразил Сириус. — Они сказали, что вы самый юный мастер зельеварения. Ведь вам удалось сварить оборотное зелье на втором курсе! А это самый настоящий подвиг, мисс Грейнджер, настоящий подвиг. Скажите, а как вы сумели достать шкурку бумсланга?
Сириус резко сел, вмиг сбросив свою показушную небрежность, и наклонился вперед. Его серые глаза пристально вглядывались в ее лицо, отчего кожу едва заметно покалывало.
Он явно что-то знал.
— Что вы имеете в виду, мистер Блэк? — спросила Гермиона голосом, в котором не было слышно ни малейшего волнения.
— Мисс Грейнджер, — проговорил он и покачал головой. Хитрая улыбка тронула его губы. —
Гермиона. Я же могу тебя так называть? Возможно, именно ты
украла ингредиенты для зелья у Снейпа?
— Профессора Снейпа, — автоматически поправила его Гермиона, а потом смутилась из-за того, что посмела поправлять взрослого; даже если этот взрослый был Сириусом Блэком, которого едва ли можно было таким назвать.
— О да, непременно стоит называть человека по должности, прежде чем его ограбить, — согласился Сириус.
— Мы его не грабили, — огрызнулась Гермиона, и с задушенным стоном спряталась за книгой.
Черт бы его побрал.
— Не стоит так волноваться,
котенок, — с дьявольским смешком отозвался Сириус. Он встал и направился к выходу из библиотеки, задержавшись на пороге, чтобы подарить ей еще одну ухмылку.
Он знал.
Гермиона в ужасе уставилась на него, в растерянности хватая ртом воздух, но не смогла ничего сказать.
Он знал. Как знали Гарри с Роном, и, видимо, Фред с Джорджем. Гермиона была уверена, что Гарри вряд ли стал бы кому-то рассказать об инциденте с оборотным на втором курсе. Он ведь знал, насколько она была расстроена… и смущена… Гарри бы не стал никому рассказывать об этом. А вот Рон, похоже, рассказал.
Мрачно сжав губы в тонкую линию, Гермиона устремилась наверх. Было ужасно жаль, что она не могла посадить и Рона в банку. Возможно, подобное бы совсем не обрадовало мисс Скиттер, а вот Рону такое общество совсем не помешало бы.
***
— Мы собираемся сыграть в квиддич, — весело обратился к ней Сириус и улыбнулся. — Присоединишься к нам?
Рон фыркнул от смеха и ткнул пальцем в сторону Гермионы.
— Вы никогда не увидите ее в воздухе. Она терпеть не может метлы.
— О, я не знал, — отозвался Сириус, лениво пожав плечами. — Уверен, у нее все получится, если найти правильную мотивацию. Я мог бы спросить Клювокрыла, не хочет ли он сыграть, если ты вдруг решишься,
котенок.
Назови ее так кто-нибудь другой и это было бы очень и очень обидно. Это бы с легкостью могло свести ее с ума и заставить кого-нибудь проклясть. Гермиона
ненавидела, когда применялись животные прозвища. По большей части все это выглядело весьма безобидно, но лично ее доводило до белого каления.
Когда Сириус называл ее «котенком», в его голосе всегда проскальзывала дразнящая нотка. Словно он знал что-то такое, что было никому больше неизвестно, и что, как предполагала Гермиона, он и правда знал. Никогда это прозвище из его уст не могла задеть ее. Это было почти так же, как его привычка величать Гарри «Сохатиком» или «Сохатым-младшим». Это было…
мило. Вероятно, только это и спасло его от щедрой порции чесоточного порошка в одежде, когда Гермиона помогала Молли со стиркой.
Возможно и то, что Сириус называл ее так, в противовес Рону, который выдал один из своих тупых перлов. Он не хотел ее обидеть или задеть, но в своей легкомысленности и узколобости вечно насмехался над ее любовью к книгам и ее привычке перестраховываться.
— Нет, благодарю, Сириус, — сухо возразила Гермиона, выразительно закатив глаза. Гиппогрифы в качестве средства для полетов ей не нравились… и она надеялась, что ей больше никогда не придется испытать ощущения полета на этих животных.
— Ну, если передумаешь, котенок, только скажи мне, — отозвался Сириус, весело глядя на нее.
***
Когда она проснулась, первое, что Гермиона ощутила — была боль. Словно все туловище горело в огне. Слишком низко, чтобы это было сердце, и слишком высоко для желудка, нутро пылало огнем, заставив ее застонать от боли. Кто-то склонился над ней, и она услышала прерывистое дыхание.
— Гермиона?
Повернув голову на голос, она нахмурилась.
— Профессор Люпин?
Еще одно прерывистое дыхание и задушенный всхлип, который исходил от фигуры, замершей у ее кровати. Она никогда не слышала, чтобы профессор Люпин был настолько чем-то расстроен, чтобы плакать — даже в тот раз, когда был вынужден покинуть Хогвартс в конце третьего курса.
— Думаю, после этой ночи ты можешь называть меня Ремусом, — с трудом выдавил он.
— А… Гарри… — Гермионе не удалось закончить предложение. Она просто не смогла. Сердце замерло в груди, и боль от этого могла с легкостью конкурировать с болью, что раньше терзала ее.
— С Гарри все хорошо. Он спит в башне Гриффиндора, — правильно понял ее профессор Люпин…
Ремус… Еще одно прерывистое дыхание вырвалось у него. — Но
ты нас всех здорово напугала.
— Простите, — прошептала Гермиона. — Я умоляла Гарри не ходить туда, но… он так беспокоился о Сириусе, и… мы угодили в ловушку. Мне очень жаль, профессор… Ремус, — она замолчала и оглядела тонущее в темноте Больничное крыло. — А Сириус… он с Гарри?
— Нет, — прерывисто прошептал Ремус, и Гермиона
поняла.
— Ох… — выдохнула она.
В тот момент, когда боль скручивала ее изнутри, а Ремус изо всех сил пытался сдержать рвущиеся рыдания и тайком стирал слезы, Гермиона могла думать только о том, что никто ее больше не назовет «котенком». Воздух застрял у нее в горле и грудь прошила новая волна боли.
— Гермиона? — в голосе Ремуса звучали слезы.
— Больно, — прошептала она, не понимая, что же болит больше — тело или душа.
— Погоди, Поппи приготовила для тебя пару зелий, когда очнешься, — засуетился Ремус. — Я должен был дать их тебе в самом начале.
— В-все в порядке, — пробормотала она, когда Ремус подал ей зелья.
Хотя все было совсем не в порядке. Сириус… которой больше походил на ровесника близнецов Уизли, чем на взрослого. Сириус, с его лающим смехом, его подтруниваниями и самодовольной ухмылкой, когда он точно знал, что она нарушила правила. Сириус, который называл ее «котенком», и вовсе не из-за того, чтобы обидеть, он просто
гордился ею… ее талантом выставлять напоказ ярую приверженность правилам, а на самом деле, нарушать их и не попадаться.
Никто никогда не гордился ею, не гордился ничем иным, кроме ее превосходных оценок. У нее снова перехватило дыхание и она сжалась, пытаясь переждать, когда уйдет боль. Спустя мгновение Ремус мягко взял ее за руку, даря утешение. Гермиона крепче схватилась за его ладонь, цеплялась за него в темноте больничной палаты, пока зелье не начало действовать, даря покой и заставляя окружающий мир расплываться. Пальцы Гермионы рефлекторно сжались сильнее.
— Все хорошо, Гермиона, — пробормотал он едва слышно. — Я побуду рядом. Обещаю.
Вздохнув, она позволила пальцам расслабиться и отпустить ладонь Ремуса, погружаясь в бархатистую тьму, дарящую покой ее измученными болью телу и душе.
