Молчание, последний взор темных бездн на золотой шелк и в уме:"Как ты можешь".
Правило простое: прикасаться к моделям и танцорам нельзя.
Бледные губы сжимаются в тонкую линию, а на выходе, как обычно, рука тянется к карману брюк за зажигалкой и сигаретой. Открывает дверь, а за ней и новая пачка мальборо голд, одно мгновение, и она оказывается во рту, зажигалка щелкает и первый дым убивает молодые лёгкие. Ветер обдувает тёмные, как смоль, волосы, а в ухе от беспроводной гарнитуры слышится хриплый, противный голос, который, прежде чем что-то сказать, откашливается. — Ты закончил, Чонгук? — рвано. — Да, на сегодня были планы? — парень выкидывает окурок в урну и с глубоким вздохом направляется к черному кару, убирая блокировку и заводя двигатель. — Должники, — пауза лишь на одну секунду, а потом безэмоциональное, краткое и обыденное, — я разберусь в принципе. — Отлично. Спасибо, Юнги. Чонгук сбрасывает звонок и садится в машину, ударяясь головой об руль, а потом со скулёжем: — до чего ты упал, — переводит взгляд на дорогу, — точнее - кому в колени, Чон Чонгук. У Чон Чонгука с детства есть три правила: не марать руки кровью, не топтать свою фамилию, потому что может разозлить отца, и самое главное - не влюбляться. Можно легко понять, что с третьим пунктом он абсолютно проебался около полугода назад, когда увидел нечто, что похоже на куклу. С мягкими (Чонгуку так всегда казалось) волосами, которые он никогда не сможет потрогать, с милой улыбкой, красивым телом и тягучим голосом. Вот только всего лица он не может увидеть. Еще раз: Есть одно простое правило: к моделям и танцорам прикасаться нельзя. Проще говоря, он умудрился накидаться дома, а потом, от одиночества и стресса, пойти и трахнуть какую-нибудь мадам из паба. Но только он позвонил Юнги и попросил его найти что-нибудь неподалеку от него самого, и как же, блять, Чонгук жалеет, что выбор этого седого старика (не обессудьте, просто у Мина пепельные волосы) пал на бар, в котором работают танцоры и модели. Конечно, ты можешь снять любую/любого из них, но только... Еще раз: Есть одно простое правило: к моделям и танцорам прикасаться нельзя. Вот именно здесь, именно на входе в это заведение, он провалился. Одно касание кончиками пальцев бледной кожи, один взгляд на блондинистые волосы, на красную бархатную повязку, которая скрывала глаза, на винные жгучие пухлые губы, на шелковую накидку, и просто конец. Тут Чон Чонгук понял, что проебался и со своим третьим пунктом, и с правилом заведения. Каждую неделю, каждую субботу, ровно в полдесятого ночи Чон паркует свою черную BMW около неоновой вывески, ровно в десять начинается сеанс. На стойке его встречает женщина, приветливо улыбается и забирает деньги со стола, провожая жестом руки в комнату. Именно в ту блядскую комнату, где Чон Чонгук проваливается в бездну и глотает черную воду, в которой крутится боль, которая разливается по горлу и разъедает сердце. Каждую ночь субботы, ровно в 22:00, он видит свою причину съеденного сердца и каждый чертов раз понимает, что не может прикоснуться. Повсюду камеры, а если все-таки будет какое-либо насилие, прикосновение - его сразу сдадут. Администрация наживается на нём, а Чонгук продолжает свою пытку. Он прекрасно знает, что его нормальная на данный момент жизнь серьёзно висит на волоске. Его жизнь — убийства и наркотики, а не какой-то Мальчик из бара. Его жизнь — деньги и свобода, шлюхи и лицемерие. Ошейник, цепь, которую всё время подтягивает его отец, а Чонгук не имеет права ослушаться. Потому что отец обеспечит его всем, лишь бы тот повиновался и не совался туда, куда не нужно. Его жизнь - ад, и жизнь того парня тоже станет адом, а Чонгук этого не хочет. Но он хочет его, не в том смысле, что на одну ночь, а хочет выйти за эти рамки. Потому что дышать свободно уже невозможно, а задохнуться и умереть от этого он не хочет. Владельцев пришлось подкупить несколькими миллионами, на что Чонгуку было поебать, ему нужен только Хрустальный Мальчик. Звучит мило, но так ужасно, отвратительно и удушающе, потому что каждый раз, когда он смотрит на эти губы, скулы, красную помаду, золотой шелк на плечах, свободную черную атласную рубашку, которая расстегнута строго до торса, Чон реально кусает все губы в кровь, когда замечает, что эта самая рубашка соскальзывает с плеч и мягко скользит по ключицам, где на одной из них красуется родинка. Когда смотрит на лицо, красную повязку (которую он ненавидит), мысленно вырисовывает поцелуи на длинной шее, а потом понимает, что он не может сделать этого. Глаза скользят по ягодицам, бёдрам и икрам, которые Чонгук выучил наизусть. Рукам, пальцам, по всему Мальчику. — Ты единственный, кому бы я позволил убить себя, боже. — Мистер Чон. — Ты для меня пытка, серьёзно. Ты, наверное, не представляешь, каково это... смотреть на тебя и хотеть прикоснуться. Хотеть провести по волосам и поцеловать в макушку, обещать, что всё будет хорошо. Но это так глупо сейчас, правда? Когда ты танцуешь передо мной почти обнаженный, и я для тебя никто больше, как просто мешок с деньгами, я прав? Прав, малыш. Я бы хотел обнимать тебя, но ты бы сбежал. Я не могу принять это, просто не могу. Я выгляжу как больной, да? Прости. — Я не имею права с Вами спорить. — Ты такой... такой. И выстрел из пули слов врезается в самое нутро, под самые ребра, пуская волну боли по всему телу. — Эй, хён, — слышится убитая улыбка в ухе, и Юнги это понимает, закуривая сигарету, позволяя своим людям убраться как можно скорее, иначе нервы сорвутся. — Что опять, засранец? — Мин протирает руки антисептиком и скользит взглядом по квартире, выискивая ещё одну крысу, — Я выполняю твоё поручение. — Я хочу забрать его, — руки сжимаются на руле до белых костяшек, а нога давит на педаль газа. — Мы говорили об этом, Чонгук. Они могут сдать нас в любой момент, и ты прекрасно понимаешь это. Мы пробовали поймать этого парня, но вышло всё хуево. Он прошаренный: сразу выбросил телефон с датчиком, как только мы его установили. Он боится тебя, Чонгук. Ему не нужны проблемы, он, как и все нормальные люди, хочет спокойствия. Ты - его достаток. Пойми, он знает, с кем имеет дело, — пепельный делает последний затяг и выбрасывает сигарету в окно, в последний раз обходя квартиру. — Тут всё чисто. Мингю отдал деньги через кого-то. — Я знаю, знаю, хён. Но пожалуйста? Я хочу поговорить с ним без этой красной повязки, слышишь? Я готов проебаться перед отцом, лишь бы быть с ним, — Чон говорит последние слова максимально тихо и сбавляет скорость. — Отлично. Деньги можешь отдать мне, но... Прошу, сделайте хоть что-то с этим. Заставьте их молчать. Хоть как, блять, — ярости и несправедливости нет предела, потому что Чон привык получать то, что хочет. А Мальчик — его единственная за эти полгода просьба. — Ты такой придурок, честное слово, — Мин кидает смешок и захлопывает дверь квартиры, вызывая лифт и проверяя стрелку на своих часах. — Покрути своими извилинами. Предложи ему встретиться, чтобы никто не видел, Чон. Выброси свой пистолет и доверься ему, поверь, что он не сдаст. А если это произойдёт - ты знаешь, что нужно сделать. — Я знаю, — брюнет кладёт трубку и разворачивает авто. Бессмысленно? Определенно. Безрассудно? Никто не сможет поспорить, потому что так и есть. Стрелка на спидометре растёт, как и надежда Чона. Зачем сейчас? Потому что терпеть больше невозможно. Почему надежда? Потому что знает, что у Мальчика есть ещё один клиент. Но он не знает, сколько длится его сеанс. Потому что сеанс Чонгука — ровно час, и этот час стоит больше, чем почка здорового человека. Стрелка на часах доходит до 23:45, а на спидометре уже 160. — Юнги, будь наготове, — моментально сбрасывает трубку, а на линии обрывком успевает услышать лишь то, что Чонгук придурок, но он и не спорит. Неоновый свет вывески ложится на черный пиджак и на яркие глаза, а в голове каша. Нет ни единого шанса, что Мальчик будет тут. Но с этой мыслью он даёт себе волю зайти и направиться прямо к стойке, кивнуть девушке и максимально наигранно улыбнуться. — Я могу взять ещё один сеанс? — непоколебимо смотрит в глаза мадам и не снимает улыбки. — Он две минуты назад должен был уйти, — брюнетка смотрит на стрелку часов с рук Чонгука и не собирается смывать свою фальшь, — простите, господин Чон, — чуть склоняет голову и прикрывает глаза. — Ох, простите за беспокойство. Но еще раз простите: не могу ли я воспользоваться уборной? — Чон тоже умеет играть, поэтому разыгрывает трагедию. — Да, по коридору и налево. Чонгук спокойным шагом идёт по коридору и заворачивает за угол, направляясь прямиком в уборную. Сердце колотится, во рту пересыхает, а адреналин смешивается с кровью. Он поворачивает ручку двери и проходит внутрь, сталкиваясь с тем, с кем и думал. Секунда — искра, кромешная тьма в глазах, на вторую секунду — резкий взор чужих, медовых глаз и Чонгуково тихое, максимально беспомощное и неосторожное:"Блять". Секунды бегут, внутренности переворачиваются, ноги подкашиваются, глаза бегают, а руки опускаются. — Я смог. Блондин отстраняется к окну и понимает, что только в уборной нет камер. — Пиздец, — Пак тоже говорит тихо и понимает, что на нём нет той повязки. Перед Чон Чонгуком его настоящее лицо, его глаза, которые Мин хочет выколоть. Единственный выход — бежать, но некуда. Чон стоит прямо перед ним. — Во-первых, тише, — спокойно начинает Чонгук, стоя на месте, — у меня нет оружия, я не собираюсь тебя трогать без твоего разрешения. А я уверен, что сейчас ты мне не разрешишь уж точно. Во-вторых, блять, не кричи, умоляю. У меня нет ничего и никого с собой, что могло бы причинить тебе вред, — последние слова он проговаривает настолько правдиво, что блондин тихо сглатывает. — Я закричу, только посмей тронуть меня. — Я тебя не собираюсь трогать, я сказал ясно. Но хотел бы, потому что ты до жути красивый, малыш, — слегка улыбается и облокачивается на фарфоровый умывальник. — И что ты собираешься делать? — У меня был план ебнуть это место, но потом я вспомнил, что у меня могут быть проблемы, потому что ты можешь сдать меня. Я и сейчас не уверен, зачем тут стою и смотрю на тебя. Я знаю, что сейчас та старуха может зайти сюда и меня посадят, а мой отец застрелит меня, — наклоняет голову, и черная челка падает на яркие глаза, — но единственная причина, почему я готов это сделать — ты. Знаешь, я увидел твоё лицо, и мне этого достаточно, — пауза. — Вру. Недостаточно. Я всё еще хочу прикоснуться к тебе, но не буду. Сейчас ты можешь выйти через свой вход, так что вперёд. Я могу закрыться в кабинке, если тебе будет легче. — Боже, кто ты вообще такой? Ты можешь врать мне сейчас. Как я могу верить тебе, блять, если ты увиливаешь от полиции и зачем-то сталкеришь меня? — Пак смотрит на Чонгука и пристально разглядывает, вызывая у старшего смешок. Он видит его без повязки впервые и за мысли, что Чонгук действительно не врёт, готов сожрать себя. Нет, он доверяет ему. Потому что все его слова были правдой, как и сейчас. — Не смотри на меня, как будто я только что убил кого-то. Я не вру, который раз повторяю, — Чон отходит от раковины и направляется прямо к Чимину, а тот буквально вжимается в стену. Один шаг — Чонгук будет прямо возле его лба, но он держит дистанцию, этот чертов один шаг, — не кричи, пожалуйста, — он аккуратно убирает челку со лба блондина, буквально одним пальцем, чтобы не задеть кожу, а внутри всё снова пробивает пулями, потому что Мальчик не кричит. — Почему ты доверяешь мне? — Резко подымает голову вверх, из-за чего Чонгук резко убирает руку, отступая еще на один шаг. — Я не знаю, — он снова улыбается и уводит взгляд, а Чимин даже понятия, видимо, не имеет, что такое "нельзя смотреть в глаза". — Давай сыграем в тест на доверие? Только мы не будем становиться друг к другу спинами, а я предпочту другой вариант, — блондин подходит к Чонгуку вплотную, но сам он пытается вырваться, потому что Чимин поймал его, — я не закричу, а ты позволишь мне выйти и уберёшь Юнги с выхода, — голос дрожит, — если ты меня предашь и уедешь сразу же, как только я выйду отсюда - я сдам тебя. — В каком смысле не закричишь? — брюнет уже тянется к наушнику, но его руку перехватывают и тянут на себя, прижимаясь всем телом и обнимая, сковывая руки на спине. Секунды бегут, внутренности переворачиваются, ноги подкашиваются, глаза бегают, а руки опускаются. В голову выстреливает последняя, конечная пуля, и он рассыпается. Тепло чужого (но такого желанного) тела сливается с его, а сам он просто не двигается. Теперь ему страшно, страшно до дрожи, до костей страшно, но из этой тьмы, в которой сейчас стоит Чонгук, его вытаскивает тот самый голос: — Обними меня, пожалуйста. Не делай из меня того, кто хотел прикоснуться, — Мин говорит максимально тихо и зажато, потому что сам на грани проебаться. Но Чонгук обнимает. Сжимает до хруста в позвоночнике и утыкается носом в макушку, запоминает, как будто сейчас покончит с жизнью. Дорожит секундами и временем, поэтому включает связь. — Убирайся отсюда, — Чонгук прижимает Хрустального к себе и продолжает, — я сейчас выйду отсюда и вы должны съебаться. Даже до меня. — Я увольняюсь, — и сам Чимин слышит этот звук грохота, скорее всего, удар об машину, и слегка улыбается. — Я тебя уволю сам. Чонгук в курсе, что с минуты на минуту сюда зайдёт та женщина, чтобы проверить, потому что он находится тут больше пяти минут точно. Чон аккуратно отпускает Мальчика из крепкой хватки и проводит вновь по волосам, касаясь лба, а затем смотря в окно. Юнги действительно уезжает, поэтому Чон направляется в сторону выхода первым, аккуратно открывая дверь уборной, расстегивая ремень и делая вид, что он застегивает его, идя прямо по коридору, чтобы женщина точно ничего не пошла проверять. Доверять этому танцору - безумие, но о чем он думал раньше? Брюнет проходит мимо стойки и благодарит, даря милую улыбку на выходе, от которой сам готов блевануть. — Я закончил, — темноволосый садится в машину и оглядывается по сторонам, высматривая белую макушку, которая, по своему обещанию, должа появиться прямо сейчас. И он сдерживает своё обещание, появляясь на дороге. — Ты полный ушлепок, Чон. Не парь теперь мне мозги со своим недотрахом, — Юнги язвит специально, чтобы услышать это истеричное "катись к черту" и сброшенный звонок. Брюнет разворачивает авто и подъезжает к обочине, открывая дверь и слегка улыбаясь, когда замерзший блондин заваливается в машину и зажимается. — Тест на доверие пройден? — Чон продолжает скользить глазами по лицу, запоминая родинки и эти глаза, которые он полгода не мог увидеть. — Пройден, — Чимин тянет руку к уложенным, мягким волосам и запускает в них пальцы, спускаясь на подбородок, поглаживая большим пальцем щеку, — я не хочу домой. — Скажи мне своё имя, и ты не отправишься туда. — Пак Чимин, — кончиками пальцев проводит по шее, цепляется за ворот белой дорогой рубашки и тянет на себя, — поцелуй срочно. — Срочно? — Срочно. И Чонгук целует, упиваясь этим, пока Чимин играет с его волосами, аккуратно касается шеи, оставляет подушечками пальцев ожоги, а царапинами — оставляя где-то внутри Чонгука внутреннюю смерть.***