Нимфы Ранкесари

НИМФЫ РАНКЕСАРИ - У нас обоих определены способности к музыке, — краснея, сказал Дис Кен. — И нам поручено собрать материалы по древним танцам острова Бали, восстановить их - музыкально и хореографически. - То есть подобрать исполнительниц и создать ансамбль? – рассмеялся Дар Ветер. - Да, – потупился Тор Ан . И. А. Ефремов, «Туманность Андромеды» ЭЯ. Послеполуденный ветер, тёплый, смешанный с ароматами горных трав, дул с плоскогорья, легко проникая в открытую для воздуха и света, студийную комнату. В закруглённом проёме виднелись безмерно высокие стрельчатые громады, уступами вписанные в обрывистый, нависший над парками склон. Там были здания с лёгкими металлическими каркасами, ажурная паутина мостов, галереи из литого, ячеистого фарфора. Подвесные сады казались обросшими мхом великанскими ладонями, которые город протягивал лиловому плоскогорью. Всюду миллионами искр горело разделённое на квадраты, опалесцирующее стекло. Тени и открытые, слепящие участки переплетались в мозаике летучих картин, эфемерных из-за разной освещённости. Иногда какой-нибудь элемент вспыхивал особенно ярко, другие наоборот скрывались, тускнея за облитой солнцем, каменной вертикалью. Город был разный – на рассвете и в знойный полдень, и ныне, в пятый час дня, по времени Ахейского сегмента северного жилого пояса. В самой комнате, струистые побеги южноафриканской тунбергии, как бы обрамляли отсутствующую стену. Спрятанный среди цветущих ветвей кристаллофон издавал простую, перемежаемую звонкими вскриками струн мелодию. На фоне цветочных струй танцевала подруга Тора Ана, Эя Флёр. Повседневный наряд, цветная с узорной оторочкой, лёгкая туника, не мешал восприятию мелких отточенных движений. Ступни и плечи, кисти рук, складывались в язык своеобразной, увлекательной пантомимы. Намётанный глаз легко прочитывал фабулу танца, по которой опытная дэвадаси встречалась сразу с двумя поклонниками. Равно щедрые на подарки и страстные обещания, они склоняли к выбору, смысл которого, однако, ускользал от храмовой танцовщицы. Бурные чувства и шутливое непонимание создавали в танце изящный контраст, который, видимо и привлекал Эю. Во всяком случае, она не раз обращалась к этой истории. Дис Кен впервые увидел пляску, едва возвратившись с болот, и надолго запомнил остроту неожиданного чувства. Впрочем, и костюм у «дэвадаси» был иной: тяжёлыми браслеты, венчик из жёлтого металла, украшения на открытой груди. Образ дополняла корзинка с цветами и плодами манго. Подвиги Геркулеса только начинались, класс собрался на знакомой станции Экватор и устроил что-то среднее между праздником и конференцией. Докладчиков расспрашивали об учебном центре в заповеднике. Делились эскизами работ. Потом слушали музыку и много танцевали – парами и, девочки, отдельно. Черноголовый Фэн – лучший математик в группе – сказал о красоте древних индианок. Тор Ан обнял свою «девадаси», а она вдруг стала громко восхищаться Дис Кеном. Не только Дис, но и все вокруг узнали, что он «внешне и пальма и пружинка», «глазастик – сладкая корица с медовым отливом», и что брови у него «не хуже моих: крылатые и выделяются, потому что кожа светлая». Комплементы вышли даже чересчур, хотя Дозорная служба казалась на тот момент самой трудной и закончившие стажировку мальчики подвергались утомительному фавору. Тор Ан смутился, а Эя, как ни в чём ни бывало, удобно устроилась у него на коленях. Таков уж был её полярный стиль, странный и, вместе, притягательный. Конечно, шутливая весёлость Эи Флёр не могла не нравится. Никто не перекликался звонче и смелее в сталагмитовом лесу Кун-и-Гут, а когда группа работала в Аргентине, девушка с саженцами переплыла разлившуюся реку. Сдержанный и часто немногословный Тор Ан как бы оттенял подругу, напоминая спутник, с орбиты которого шагает в пустоту отважный спортсмен. Захватывающее и доступное не всем занятие! Популярное в приземелье, над цирками Луны или в Поясе астероидов, оно держалось на тонком расчёте, а потому любая ошибка делала полёт в скафандре сложным и без меры опасным. Случись такое и тревожные чувства обуревают тех, кто на спутнике. Сторонний наблюдатель, и без договорённости, попробует хотя бы словом отвести нерасчётливый риск…. А уж в совместном полёте требовались абсолютная синхронность и строгость, чтобы вместе вернутся на корабль, где ждут товарищи а, иногда, и любимые. Сын Грома Орма по привычке тронул висок, удивляясь нелепым скачкам ассоциаций. Танец продолжался, Эя стояла в паре шагов от кресел. Игривое лицо с чёткими крыльями прямого носа и искрами кокетства в густо-синих, широко распахнутых глазах, было обращено на юношей. Туника соскользнула с загорелого плеча, открыв золотистое, напитанное солнцем, подвижное тело. Тор Ан крепче стиснул пульт. Но, позабывшая о переодевании, юная девадаси вдруг застеснялась, отвела смеющийся взгляд, и выпустила скакнувший в сторону мяч – замену потерянной корзинки. - Не могу удержаться…. Всегда так…. Включают – и я бросаюсь, как навстречу волнам! Не стоило продолжать запись, а потому музыка смолкла без всякого крещендо. Тор Ан сложенными руками благодарил девушку. - Эя, танцуй! Есть Лия, Радха, Амариэ, - он говорил, словно пробуя на вкус девичьи имена. - Но ты…. Ты наша звезда! - А как же Нуба?... – Подруга шутливо изогнула бровь, поправляя одежду и локон, выбившийся из под налобной повязки. – Ах, Нуба, чёрненькая!... - Сегодня я смотрю на Нубу! – отчеканил Дис Кен. Такая резкость была непривычной. Он смутился, но пальцы Тор Ана легли, успокаивая, на его, обвитое шнурком, тонкое, но крепкое запястье. - Все станут смотреть на кого-нибудь…. И, на всех…. Не только мой отец…. Об одном прошу. Чтобы легче…. - Но ведь и я волнуюсь, - призналась девушка. – Не удержалась сейчас, но это игра, а как всё получится? По-моему забыла уже половину своей астроботаники! Она кивнула на стену – укреплённая там астрономическая таблица показывала одну из систем Великого Кольца: галактические координаты, звезду спектрального класса «К», планеты с параметрами орбит. Экспедиция из созвездия Райской птицы восемь дней назад приземлилась на поле Эль Хорма и Земля буквально гудела, видя первые, рука к руке, встречи с чужими звездолётчиками. Тор, чьи исследования по аккордиональной настройке ДНК были пока в самой начальной стадии и Эе, чья помощь заключалась в сопоставлении марсианских и земных организмов, было очень интересно сравнить свои выкладки с тем, что накопили в этой области разумные орнитийцы. Предполагалось что их гармоническое восприятие значительно выше земного, за счёт иной структуры мышления, слуха и языка. Почему бы им не придерживаться сходной теории? Плюс чужая наследственная база – это ведь настоящая бездна примеров! Девушка загорелась…. И вынужденно, одёрнула себя. Назначенные подвиги были столь трудны, что времени на лабораторную подготовку почти не оставалось. Художественный замысел отодвинул науку, причём в её самом заострённом, космическом воплощении. Школьники третьего цикла устроили бы по этому поводу бурный диспут. Но сейчас решение принималось почти без колебаний – задуманное действо требовало больше участников и обещало настоящий вулкан красивой индивидуальности. И, если поразмыслить, то выбор не удивителен – хотя бы потому, что зеркала у девушек ЭВК по-прежнему в почёте. Как, вчера или тысячелетия назад. Эя опустилась в кресло справа от Дис Кена и тоже коснулась его тёплой ладонью. - Долго же мы сидели, – подтвердил Тор Ан. - Просмотрены все, какие были, записи. Помните, как удивлялись, что они серые и плоскостные? И ни одного с наложенной мелодией! Пришлось собирать, приноравливать…. Комбинировали инструменты. Самые простые и электронные. А, Дис – без него у нас не было бы таких костюмов! - Разве я? – удивился юноша. – Благодарите другую!... ОЛЬМИКА Он стоял на берегу шумного пролива, глядя на волны, что круто забирая в конце, падают на серый, исчерченный мелкими водяными извивами текучий песок. Незадолго до этого вагон Спиральной Дороги привёз Дис Кена на станцию Центральная Ява. Могучий локомотив, не останавливаясь, мчался мимо поблекших долин, выдерживая скорость стыковочного поезда – челнока. Затем…. Впрочем, цель путешествия прочно укрылась за скопившейся у горизонта линией фиолетовых туч. Дул сильный ветер. Надоедливый дождь перестал, но хмурое небо грозило обрушить новую, изобильную порцию влаги. Недовольный собой (досада странным образом сочеталась с удовольствием от поездки), Дис Кен обошёл пальмовую рощу. Судя по указателю, за ней пряталась лодочная станция. Как и следовало ожидать, латы стояли, оттянутые подальше от воды. Надеясь получить хоть какие-то справки, он поднялся в круглый павильон, где нашёл двух женщин что-то весело обсуждавших за выгородкой для приборов. Одна из них рослая, белозубая, с монгольскими чертами лица, выразила несказанное удивление: неужели гость собирается через пролив в такую погоду? Опасные предприятия требуют выверенной техники, взаимных оповещений, дружеской руки, наконец…. Дис Кен смутился. Он управлял водомётной доской втрое меньших размеров, но вовсе не помышлял об отчаянном риске. На его беду выходило, что пролив откроется не раньше чем через два дня. Экран погодной службы являл снимок атмосферного вихря и столбцы изобар, а гнездившиеся на спутниках метеоморфы пока не спешили применять орбитальные пушки и разбивать циклон лучевыми ударами. В спокойных индонезийских морях, да ещё после сглаживания пассатных колец такие циклоны отчаянная редкость. Поездка на Бали откладывалась. Вместо неё придётся идти в большой посёлок, центр восточного побережья, а это пять, а то больше часов не слишком удобного пути. - Зачем вам забираться так далеко?... Этот голос, чистый, очень внятный и мелодичный, Дис Кен запомнит надолго. Вторая женщина – кудрявая, бронзово-смуглая в обычной накидке из серебристой тетраткани, содержала в своём облике инстинктивную притягательность и сразу захватила внимание юноши. Продолговатого разреза, большие, с доброй морщинкой нижнего века глаза, искрились в улыбке, лицо, раздвинутое крепкими скулами, говорило о здоровье и сердечной пылкости уверенного в себе человека. Кажется, островитянке были по душе и случайная непогода и появление стройного, обнажённого по пояс, юноши. По её словам, она зашла к подруге, но теперь возвращается домой и может проводить. Дис Кен не нуждался в уговорах. Попрощавшись с хозяйкой, они вместе вышли из уютного павильона. Снова припустил дождь, и спутница накинула капюшон поверх иссиня-чёрных вьющихся волос. В разрезе плаща мелькнули тяжёлые груди и гладкое, смуглое тело с начавшей округляться линией живота. Дис Кен не отвёл смущённого взгляда, и понимающая улыбка вновь осветила лицо женщины. Назвавшись Ольмикой Отис, она указала на синюю дорожку, ведущую в глубину приморской долины. Вдалеке едва угадывались пологие холмы, скрытые водяной завесой. - Два километра. Только придётся вымокнуть ещё раз. Дис Кен расправил плечи, явно пренебрегая хлещущей отовсюду моросью. На самом деле было тепло, а при северной закалке – что стоили такие передряги?! Мелкая, прессованная галька была удобна для ходьбы. Ольмика шла по ней напористо, пренебрегая дождём и поднявшимся ветром. Небольшая ростом, она не выглядела ни маленькой, ни хрупкой. Придерживаемая изнутри серебристая ткань обтекала гладкие плечи, скрадывала стан и мягко скользила на подвижной округлости бёдер. Упругие ступни с чёткой каймой густейшего загара, разбрызгивали лужицы, не успевшие впитаться в пористый дренаж. Изредка она поглядывала на спутника, и тогда под тканью словно играли аспидно-чёрные, шаловливые змейки, а губы, более светлые, чем кожа лица, складывались в приветливую улыбку. Юноша смахивал воду с ресниц, любовался её бодрой походкой и очнулся от общего, слегка экстатического ритма только, когда дорога ушла с побережья в глухую, поросшую лесом, долину. Холмы густо зеленели, напитанные льющейся влагой. Постепенно открылась широкая поляна. В центре ещё один, почти что холм, из двухцветных, снежно белых и огненно-алых азалий заслонял крепкое бунгало с покатой крышей и сложенной вниз крестовиной ТВФ-антенны. Поодаль виднелись простые сборные дома, или беседки, обступившие по кругу громадный фикус. Ольмика забежала под навес, сбросила плащ, ловко обмыла ноги, пустив воду в керамический сток. Дис Кен охотно сделал то же самое, слыша, как женщина переговаривается в проходе, за бамбуковой дверью. Какой-то малыш хвастался своими успехами в чтении, девочка, явно постарше, укоряла его в нерадивости. Впрочем, шутливо. Юноша рассудил, что его привели в местную школу. На самом деле, детей оказалось только двое – мальчик лет пяти, африканского типа, большеголовый, смуглый, с яркими агатовыми глазами; и девочка-подросток, достигшая по возрасту где-то середины второго цикла. Стройная, как маленькая гимнастка, она выбежала навстречу и, придержав разлетевшиеся косички, с интересом, но без всякого смущения, оглядела пришельца. Женщина тут же представила обоих. Куш – её сын, а Канди помогает справляться с малышами. Занятия здесь проходят только с самыми маленькими, а так, это скорее студия и зал для собраний. Дис Кен осмотрелся. С потолка, свешивались плоские, вырезанные из картона силуэтные фигуры, стены украшали сказочные росписи, пюпитры и сиденья были сдвинуты так, чтобы освободить побольше места в центре. Тем, кто не хотел сидеть на прохладном полу предназначались широкие диваны, а комнаты-ниши при входе могли содержать приборы и другой, полезный для жизни инвентарь. В одном оказалась кабинка ионного душа. Умытый и ободрённый покалыванием электрических струй, Дис Кен получил тёплое питьё и сел в сторону, любуясь хроморефлексными картинами, дававшими под определённым углом впечатление стереоскопических фигур. Картины располагались по кругу, образуя подобие связного рассказа. Та, что напротив, изображала некого молодого героя, с телом цвета молодой травы, вооружённого старинным орудием, использующим упругость дерева и силу вклеенных сухожилий. Боец держал стрелу и зорко оглядывался в поисках цели. Правее, развёрнутая в профиль, и словно любующаяся на смелого юношу, виделась полногрудая девушка, в длинных, многослойных одеждах, с миндалевидным разрезом блестящих, старательно прописанных глаз. Чуть дальше лучник и та же девушка уходили вглубь леса, встречая на пути гротескное, обезьяноподобное существо. Злобный нрав и дикие, будто специально искажённые по отношению к человеку, телодвижения обезьян всегда вызывали в Дис Кене лёгкую гадливость. Но картина метко передавала не только свойственную существу энергию, но и его разумность, и вполне доброжелательное отношение к гостям. Злее выглядел многорукий, пёстро раскрашенный богатырь, недобрым жестом увлекавший за собой героиню и, одновременно, лихо бившийся с налетевшей откуда-то сверху, ощетинившейся птицей. В картинах чувствовалось что-то индийское, невзирая на резкую, порой даже колючую манеру письма . По правде сказать, Дис Кен легко узнал иллюстрации. Приключения Рамы – «Рамаяну» изучали в разделе древних культур. А сейчас в голове просто звенело от сказочных персонажей, добросовестно проштудированных на прежнем, только что законченном этапе подготовки. Видя его любопытство, Ольмика взялась объяснять наличие местных вариаций. Писала она сама, пытаясь разобраться в художествах острова, во всех какие сохранились, начиная от Тёмных веков. Когда-нибудь потом, ей хочется поступить в Музей Гаруды, где собраны периферийные, индокитайские, и, почти что вплоть до Австралии, древности. Но, в общем, такая живопись дело не лёгкое. Картин мало, а статуи осыпались. Приходится разбираться, буквально по крупицам. Вот, под потолком, фигуры для теневого театра – это копии музейных изображений, кое-что делалось с опорой на них, что-то взято с соседнего острова, где искусство цвело пышнее и продержалось дольше. Дис Кен подавил изумлённый вздох. - Вот это да! Так ведь и у нас похожий интерес! Он рассказал о Тор Ане, их общем задании, шестом, артистическом подвиге, о том, что удалось раскопать по культуре древнего Бали. Там всё буквально пестрело теми же крикливыми, по своему, увлекательными изображениями. И если сбор участниц не был особенно труден – прознав об ансамбле, кое-кто отпрашивался даже из группы Ивы Джан – то в области музыки, костюмов, хореографии требовалось ещё много работы. Ныне, друг во всю сочинительствует в Ахейском сегменте – у него там своя помощница – а Дис Кен решил съездить на искомый остров. Вдохновиться…. - И остыть, - закончила хозяйка, глядя на вспыхнувшего как маков цвет юношу. – Нет, нет, всё очень интересно! И я, право, могла бы включиться в это дело! У меня хватает времени, тем более, сейчас, когда несколько матерей переехали на запад. Только кроме набросков потребуется ручная работа. Видя, что взрослые увлечены чем-то новым, Канди выключила книгу и предупредительно засобиралась домой. Она попробовала даже отказаться от плаща, но в результате была не только укутана с головы до пят, но и получила записку для своего приятеля – с утра, в мастерских нужно приготовить материалы. Еда, разогретая в коробке, была окончена минут за пять. Уже и смышлёный Куш бегал в помощниках – подносил перья и зажимы для листов. Дис Кен постарался выложить всё, что знал о костюмах, но Ольмика оказалась лучшим знатоком. Она делала наброски, то обесцвечивая, то меняя палитру, стараясь добиться полного соответствия каким-то своим, ещё не раскрытым замыслам. Чертёжная машина, урча, поправляла линии и выдавала готовые шаблоны. Дис Кен подносил части будущих платьев к стенам и удивлялся то похожести, то некой новой вариации образов. Так продолжалось до позднего вечера. Пару раз Ольмика садилась отдыхать, гладя живот и рассказывая о себе. Она работала гляциологом на остатках Антарктического щита, изучала подлёдные озёра и увлекалась исторической живописью, а когда родился маленький Куш, и оказалось, что расстаться с ним до невозможности трудно, переехала на остров, скрывавший тех женщин, в ком сильный материнский инстинкт и чувственная натура невольно противопоставляют себя обществу. Как оказалось, воспитание целиком подходило её наклонностям. Теперь она самозабвенно возилась с детьми, погрузилась в педагогику и конструирование игр. Жительницы выбрали её старшей, прося участвовать в Совете. Там заботы любви и материнства укладываются в ткань вербальных формул, доступных всем жителям Земли. Недавно в Совет Высших Усовершенствований была отправлена книга неологизмов, придуманных для описания любовных переживаний. Что может быть прекрасней? Только возможность дарить себя ещё шире, выносить ребёнка как идею и осуществить её, прочертив в макрокосме новое, тонкое измерение разума и красоты?... Глаза Ольмики темновато блеснули из-под опущенных ресниц. Пора было думать о ночлеге. Куш давно посапывал на диване и Дис Кен помог отнести мальчика в спальный домик. Дождь перестал, хотя ветер ещё трепал кусты азалий. Попрощавшись, Ольмика закрыла дверь, а юноша стоял какое-то время на пороге. Потом ушёл под крышу, растянулся на постели. Хотя то, к чему звало глухое томление, так и не произошло, он чувствовал себя довольным и свежим. В полночь за окном замелькали розовые и голубые всполохи, шествовавшие по небосводу в троичной последовательности. Лучевые установки всё же начали свою работу. Циклон будет отведён от острова и рассеян над безопасными водами. Дис Кен знал, что, экономя энергию, этот способ борьбы с непогодой применяют редко. Но, право, беречь хоть что-то, обделяя остров с такими обитателями, казалось верхом неприличий. Утро, начатое с упражнений, выдалось обычным для Явы – погожим. Рычаг в комнате утопил наружу оконную пластмассу, широкий, в полстены проём дышал прохладой и перекличкой неведомых птиц. На завтрак собрались впятером, ибо Канди и её приятель явились даже раньше обычного. Элий, рослый, широкоплечий мальчик с янтарным загаром и шапкой золотых беспорядочно растрёпанных волос напомнил Дис Кену его собственное школьное прошлое, насквозь прогуженное буйными ветрами, хлопаньем океанских парусов и ночёвками у водопадов Ванкувера. На Яве обходились без одежды. Тем более это касалось детей. Но Элий носил шорты, чуточку важничал и, едва прикоснувшись к сливочной запеканке, известил обо всех, приготовлениях, сделанных по указанию старшей. Ради этого, он и его подруга встали если не затемно, то, по крайней мере, с рассветом! Хозяйка дома приняла помощь как должное. Поручив Куша подросткам, она отправилась с Дис Кеном в мастерские, общие для десяти ближайших посёлков. Мастерские запрятали в настоящем лесу, где высокие деревья обещали прохладу в жаркий тропический полдень. Накрытое силиколловым колпаком здание пустовало, один единственный, действующий робот урчал неподалёку, очищая дорогу, по которой обычно ездили развозные эльфы. Войдя, Орма повернула рубильник, давая ток выбранной группе станков. Тут же, рядом находились заполненные Элием стеллажи. Искусственное волокно тысяч сортов, иногда не менее ценных, чем шерсть тончайших мериносов, шло на самые разные поделки. Под воздействием ультрафиолета оно затвердевало в жёсткий каркас, металлизировалась проводниками, иногда спекалась в толстые, армированные проволокой, слои. Но женщина выбрала другое. Взяв самое лёгкое полотно, она запустила машину и теперь быстро клеила ползущие заготовки. Шипел, уходя в гулкую вытяжку пар. Из соседей печи вышла отливка манекена. Ради простоты, Ольмика решила отказаться от кофточек, но вчерашние шаблоны и без того постепенно обращались во что-то диковинно яркое и необычное. Без знания красок, геркулийцам просто не хватило бы воображения. А здесь любые импровизации, самые буйные фантазии только подкрепляли задуманное, не создавая противоречий и не влияя на художественную канву. Новая знакомая была удивительно хороша в работе. Юноша думал об этом, подкатывая к станку баллон с искусственной кожей. Смуглые, с выделенными полосками запястий, руки взлетали над столешницей, перехватывали заготовку, примеряли, мгновенно что-то вычерчивали, голова молниеносно поворачивалась к пульту, азартный наклон встряхивал массу черных кудрей, и случайное солнце золотило шею и маленькое, тонущее в густейших прядях, розовое ухо. В игре лучей двигались загорелые плечи, вспыхивала застёжка передника, зайчик сбегал по твёрдой, глянцевой спине к талии, где поясные мышцы легко несли сосуд с ребёнком, и ниже, где тело раздвигалось, властно и притягательно, делясь ложбинкой на две тугие, круглые, волнующие доли. Небрежно обёрнутая юбка не скрывала широких бёдер. Дис Кен, завороженный как любой здоровый мальчишка, пропустил поворот и задел баллоном звонкую станину. Ольмика вскрикнула. Он пробормотал что-то невразумительное, вроде: «Смотрю не туда» и залился густейшей краской. - Не туда, куда надо сейчас?... Нет, Дик, - она повела плечом, мягка отстраняя его руку. – Вначале доделать…. Они любили друг друга потом, по дороге в бунгало, на узкой, словно очерченной серпом, пестроцветной поляне. В кронах, на фоне лазурного неба, сотнями выделялись бутоны огромных, душистых цветов. Одуряющий, сладковатый запах проникал в ноздри. Женщина выгибалась бронзовой дугой, искала, оборачиваясь, новых поцелуев, а её стоны, казалось, были веселы и бесшабашны. Память тела говорила о таких минутах больше, чем притуплённая восторгом обладания мысль. Прошло сколько-то времени, юноша ещё часто дышал, взбудораженный, незнающий куда девать руки, горячие от лихорадочных объятий, а островитянка, несколько оправившись и переменив позу, гладила его волосы, временами целуя то подбородок, то уголки вопрошающих глаз. Говорили мало, лишь Ольмика хвалила его силу: «Хорошо!... Хорошо!... Бросаешься как леопард! Увидела тебя и поняла, что можно нравиться!...». Капельки пота на её сосках звали для новых лобзаний…. Подняв голову, Дис Кен увидел, что лицо женщины полно довольства, но веселящиеся глаза глядят спокойнее и твёрже. Вставая, она кокетливо посетовала на испачканные колени, в то время как поданный с земли и временами служивший ей одеждой кусок ткани, был свёрнут и водворён на плечи, словно пышно завитой, газовый шарф. Юноша вскочил следом. Магнолии и стройные казуарины высились кругом, как немые свидетели роскошного чувства. Но ему тут же, украдкой, были показаны следы на влажной обочине. Оказывается, никто иной как, Элий стоял здесь минуту назад. - Нет, ничего не случилось. Иначе бы точно объяснился. Вероятно, они просто забыли о том, что в мастерских есть запас консервированной пищи. – Ольмика беззаботно потянулась, привстав на цыпочки и скруглив, поднятые над головою, гибкие руки. – Правильно, что показала…. Было приятно. Значит и красиво. Дис Кен понимал, что ещё не может достичь той вдумчивой и исключительно сложной эмпатии, которая характеризует по-настоящему взрослых людей, но тяга к новому захватывала его, а врождённая чувствительность помогала выбирать наиболее яркие и ценные впечатления. Несколько минут он шагал, почти не касаясь подруги, но с удовольствием чувствуя силу эроса, которая исходила от её здорового, сосредоточенного на любви и счастливом материнстве, тела. Встречи с женщинами сохраняли для него тревожащую новизну, и речь, даже привитая во всём художественном многообразии, оказывается слабым орудием, спасовавшим перед валом нахлынувших переживаний. Слова ушли…. И вернулись, но не в том, как хотелось облике, мало созвучные произошедшему. Внезапно он признался, что почти бежал от друзей, смущённый беспрерывной чувственной бурей. Пришлось назвать сразу несколько имён, желанных, но далёких или специально отдаляемых. Главные - Тор и Эя. Возможность, как-то несогласно и грубо повлиять на их отношения со стороны, отнимала у Дис Кена внутренний покой. После случая на станции Экватор в его дружбу с Тор Аном действительно закралось что-то новое. На Крите, юная женщина, шутя, сравнивала свой профиль с фресками Кносского дворца, и Дис Кен был почти сражён очарованием её сияющих глаз. Прислонясь к грузноватой колонне, он вздохнул, начиная разговор по существу, но, поглядев на Тор Ана, оборвал себя. Волнение, с которым юноша смотрел на подругу, было слишком отчётливым. Может быть резковатая, открытая, иногда даже насмешливая Эя Флёр и готова отдаться новой любви, но в мысли её сдержанного друга нельзя было проникнуть с той же обстоятельностью. Кто знает, может и сам откровенный разговор нанесёт невидимую рану, последствия которой будут сказываться ещё долго. Общий союз окажется непрочным. Диалектика приобретений и потерь сместится в отрицательную сторону, особенно в творчестве, где Тор Ан достигнет немалых высот. Ведь Эя словно окрыляет его. И, кроме того существовала другая…. - Девушка? Конечно! Это знакомство случилось у подножия скалистых пиков, близ горного озера Ментал. Несколько групп соединились под руководством опытных менторов, чтобы пробить в горах новую дорогу. Десятки людей управляли установками сферических разрядов и цепкими шагоходами, срезавшими камень на узких террасах. Одна девушка выделялась среди прочих. Чудовищно далёкий потомок рослого племени нильских скотоводов, она поразительным образом сохранила черты древней африканской натуры. В дневнике, который Дис Кен вёл как всякий участвующий в сложных работах, немедля появилась запись о том, что Нуба интересуется управляемой наследственностью, её геронтологическим аспектом и даже проводила кое какие самостоятельные опыты. Кроме того сразу стал заметен артистизм девушки. Сочетание спокойствия, телесной красоты и музыкальной ритмики движений привлекало без всяких расчётов. Но помня о скором танцевальном задании, он пригласил Нубу заниматься в студию. Она согласилась, отметив сроки тренировок. Потом, вживую, они виделись нечасто. Планета дарила молодым великое множество интересных дел, Нуба успела побывать в нескольких экспедициях, а сын Грома Орма стал заправским подводником: опускался на самоходной батисфере, осваивал подводные ловушки и даже сражался с громадным осьминогом. При этом симпатия к Нубе не исчезла, выйдя за пределы обычного вектора дружбы. И снова Дис Кен начинал потихоньку страдать, видя красавицу Эю, сравнивая и мучительно боясь раскрыться. После того как Нуба вступила в группу, время проводили уже вчетвером. Подспудная недоговорённость накапливалась как грозовой разряд, а перекрёстные взгляды повергали в замешательство. Казалось, девушки всё знали. И оставляли его без подсказки. Это было почти невыносимо! «Но какая тебе нравится больше?» - спрашивала Ольмика, выходя из водопада - прохладная, свежая и восхитительная, а серебристо-чёрные, облитые каплями вишнёвого огня парусники в это время садились ей на плечи. Уголок острова был так красив, что Дис Кен чувствовал себя участником видового фильм, куда порою вставляли и любовные сюжеты. Отворачиваясь, он тёр висок, думая, что ответить. Как хорошо и просто здесь! А там, с друзьями, было мучительно неудобно сделать ошибочный выбор. Или поступить грубо. Высшая сознательность не отвергает решений, основанных на тех же моральных принципах. Но чуть прикоснувшись к одному и чуть к другому, легко остаться в тревожной неопределённости. Может, ему необходима ещё какая-то сильная закалка?... - Катарсис? Да, катарсис. А, возможно, и что-то не одномоментное. Такое бывает, когда приходит серьёзная работа. Приятно сойтись с девушкой, но позвать можно где угодно, а здесь много общих стремлений, интересов. Ей (и ему!) хочется продлить долголетие человека. Даже если жизнь наполнена открытиями, почему самые яркие, горящие должны уходить так рано? Его отец…. Нет, он крепок…. И пусть никто не считает, что это задумано только из-за него! Но даже его возраст заставляет подспудно приглядываться к Нубе. Гром Орм возглавлял 36-ю, звёздную экспедицию, отравленную в систему альфы, беты и Проксимы Центавра. Все три звезды изучали повторно – пятьсот лет назад, 2-я звёздная летела на крайне несовершенном звездолёте и столкнулась с огромными трудностями. Старт 36-й Ольмика помнила довольно отчётливо и осведомилась, не назван ли Дис Кен в честь первой, успешно развёрнутой, внесолнечной базы. Юноша пожал плечами. - По возвращении, конечно. Я ведь не знаменитый Эрг Ноор…. Улыбка женщины стала чуточку грустной. Рука скользнула по животу – от средостения, до густого клина волос над бёдрами. - Подумаем. В конце концов, в запасе ещё достаточно времени. Приготовим наряды для всех. Разные – не хочу повторяться. Девушки выберут себе по вкусу, ну, и в зависимости от сюжета. Я бы сама поехала танцевать, но Куш ещё не остаётся без меня, а эта, маленькая, и так пока не оставит!... Дис Кен ощутил присутствие новой жизни, заботливо скрытой от превратностей огромного мира. Легчайшая дрожь под плотной, душистой кожей могла быть обычной фантазией, но будоражила сильнее, чем ответная ласка женщины. Остаток дня прошёл в создании новых набросков, а вечером, едва Куш заснул покрепче, Ольмика включила устройство, фиксирующее дыхательный ритм и, с индикатором в руке, перешла в соседний домик. Пока детский сон глубок, она будет спокойна. Скоро упругие бёдра легли по бокам юноши. Широкие мускулы могли бы с лёгкостью выполнить сотни простых движений. Но заданный ритм был вначале нетороплив, гармоничен и строг. Они брались за руки и Дис Кен понимал, что сейчас никто не нашёл бы картины чудесней, чем вид прямой как струна, величавой наездницы. Красота островитянки цвела, источая заботу, влекущую страсть и яркую, животворную силу, могучую и открытую для поклонения. Память угодливо подсказывала образы мифических красавиц, которые разве что своей телесной мощью походили на современных женщин. Ради некоторых воздвигали особые дома – храмы с большим хозяйством и десятками вдохновенных служителей. Что ж, сейчас он хотел бы сделаться одним из таких…. Жрецов?... Да, кажется, их называли жрецами. Чтоб иметь возможность бросаться навстречу, с новым, откровенным признанием, угождать полной мерой нерастраченных сил…. Благодарить Ольмику за верность двум лучшим женским ипостасям: вершинам полового естества и мягкосердечному долгу родительницы. Даже задрёмывая, он ещё грезил собой как прочной, но бережной основой её жарких восторгов. Мечтал проснуться и снова быть сильным и желанным, ответить нежностью, и дарить себя во имя общего чувства. А меж тем лимонно-жёлтая полоса, окрашивала небо за обращённым на восток окном. Рассвет открывал новый день – за ним последовали два других, полных труда и счастливых соитий. Когда у возлюбленной случались свои, неотложные дела, он сам отправлялся в мастерские, или устраивал пешие вылазки, осматривая побережье и его окрестности, подобные скорее парку, а не лесу, с его дикими, непролазными чащами. Здесь тропический пейзаж старательно очищали от всякого вредоносного начала. Всюду было очень много цветов. Подросшие дети ухаживали за растениями и безобидными животными, оставленными на острове. Грациозные олени, миниатюрные коровы и ласковые, маленькие слоны, ростом едва по пояс взрослому человеку, бегали взапуски с нагими пастушками. Казалось, сама природа делась добрее, погружённая в умиротворённую родительскую атмосферу. Под присмотром кофейных девчонок, Дис Кен гладил тёплые, фыркающие головы и с деликатностью сказочного великана осваивал искусство ручной дойки, неведомое нигде, кроме Явы и, может быть, Острова Забвения. Небольшие дожди выпадали вечером, но уже без ветра и бури. На третий день подруга Ольмики – Феана Ри, открыла пролив, и юноша повёл глиссер к соседнему острову. На лесном, подготовленном для вырубки участке, ему удалось найти груду немых развалин, след стародавнего храма, в котором жители острова некогда поклонялись танцующему божеству. Увы, жалкие остатки рельефов, тёмные, погружённые в буйную зелень, рассыпанные там и здесь ноздреватые камни не возбудили в нём желанного чувства. Немногим лучше выглядел заброшенный три тысячелетия назад колоссальный храм в нагорной части Острова матерей. Здесь тяжёлые, оплывшие от времени и дождей глыбы известняка возвышались посреди мелкого озера. Солнце, ослепительно горевшее в зените, бросало потоки лучей на ступени, утыканные продолговатыми останцами в которых с трудом угадывались древние статуи. Контуры террас занесены почвой и утратили большую часть архитектурной прорисовки. Здешние строения не пытались сохранять. В отличие от блиставшего в первозданных красках Парфенона, Кхаджурахо, или храмов Древней Руси, им не удалось предстать своеобразными оселками на духовном пути человечества. Коммунистическая Земля владела несказанным обилием смыслов, осколки старого могли быть вкраплены в общую мозаику только при несомненном тождестве идей и великом накале художественного чувства. Лотосы, цветущие на поверхности озера, бесхитростно противопоставляли себя омертвелым руинам, и юноша обращал к ним свой взгляд, думая о вдохновляющей силе живой красоты, увековеченной над сонмами далёких, истёртых в человеческой памяти, городов и, якобы, нерушимых цивилизаций. Хотя Ява жила по своим отдельным законам, её не обходили обычные споры, тревоги и радости землян. Показ по ТВФ демонстрировал череду планетарных сюжетов. Когда-то палеонтологи нашли след древнейшего контакта – останки инопланетян замкнутые в меловых песчаниках среднеазиатских предгорий. Теперь древняя быль становилась реальностью. Звездолёт Гаммы Райской птицы прибыл в Солнечную систему и пока Дис Кен обретался на Яве, стартовал с Тритона в сторону Земли. Встреча орнитийцев протекала этап за этапом, затронув не только профильные институты, но и всё трёхмиллиардное человечество. Подопечные Ольмики были собраны на лекцию, с экскурсией по созвездиям, обилием собственноручных рисунков и неизбежной, до слипающихся глаз, игрой в звезду Оокр. Малыши носились, мелькая всеми оттенками смуглого тела. Куш показывал, как надо бороться с тяготением невидимой звезды, а Дис Кен воспользовался передышкой и, понимая, что дальше оттягивать объяснение никак не возможно спросил, поселяются ли на Яве отцы рождённых детей. - Отцы?... – Ольмика вполоборота стояла у окна, – Это редко, очень редко…. Всё же именно женщина, по своей природе, выступает главным и наиболее ценным воспитателем. Но я понимаю, что ты хочешь сказать. На остров едут не только отцы, пожелавшие сделаться педагогом своему же ребёнку. Нам помогают обычные медики, специалисты очистительной службы, вулканологи. - Достойно! – Дис Кен, с жаром и, разумеется, нисколько не кривя душой, стал рассказывать о своём давнем увлечении вулканологией. Не только генетика, но и движение земных слоёв. Тайна сильных толчков, раскрытая и поставленная на службу человеку. Извержения, управляемые при помощи глубинных зондов. Газы из недр горы, когда-то вращавшие энерготурбины, а теперь превращённые в источник ценных элементов, подспорье космических рудников Земли. Ведь можно выучиться и вернуться на Яву, где немало…. - Ш-ш… - палец Ольмики коснулся его губ. Он, было, начал целовать смуглую руку, но женщина отстранилась, и, показав куда-то вверх, с доброй улыбкой заметила, что есть ещё и метеоморфы, на всякий случай тоже заинтересованные в неге плодородного острова…. Это «есть» было сказано с таким чувством, что Дис Кен сразу понял многое. Он отступил, прикусив губу, глядя на ближнюю стену, где каллиграфические «Семь Заповедей» напоминали о долге землянина перед остальным человечеством. «Никогда не ври и не претворяйся!». Что ж, он примет любое решение, будет твёрд и честен перед собой и перед обретённой любовью…. Мягкая рука легла на его плечо и заставила повернуться. Женщина стояла перед ним, нежная и повелительная. Кудрявая голова была чуть откинута, и прямая черта бровей выступила твёрже над сверкающими глазами. - Дис, милый…. Мы не слабы и не зависимы. И всё же…. Человек выбирает свой путь. И держится его не только в силу глупого упрямства. Ты умный, красивый, страстный. Я женщина и с удовольствием отвечаю на понравившийся мне призыв. Но этот импульс сравнительно краток и за ним приходит осознание своего места в мире. Мой выбор…. Ты знаешь его. Обращать разлитый вокруг эрос в новых, красивых людей. Пока они малы, но будут взрослеть, расти – познав тождество эстетики и нравственного чувства. А я позабочусь о том, чтобы таких возможностей было ещё больше. Мне помогают, конечно…. Нет, здесь не просто физиология, тем более смешно говорить о ревности, но давно замечено, что человек не существует без общей заинтересованности и связности в огромном масштабе. Связности с тем, что его окружает. Для меня это гораздо больше, чем пересечение с новым мужчиной, какую бы радость не предлагали его объятья. Тут что-то, что я действительно чувствую своим. То, что вместе со мной дополнит ноосферу планеты. Ты был не лишним, и мне давно не работалось так хорошо…. Но для тебя настаёт время настоящего выбора. Пути, ближайших и далёких целей, значимых поступков. Это большая дорога, но выбирать её надо самому. Для себя. Отдельно. Горизонт шире открыт для тех, кто идёт к нему свободно. И желанные тебе спутники, это всегда те, кто сам обращён к новому. Просто надо быть решительным и строгим, прислушиваться к себе, помнить о мере. Выбор невозможен без осмысленности и ясного чувства бытия. Без концентрации и телесного опыта, который даст уверенность и позволит здраво судить о собственных возможностях. Не горюй обо мне. Длинная жизнь подарит много интересных встреч. Бывают счастливые повторения, особенно, если человек подходит к ним изменившимся и лучшим. Возвратись к друзьям, не трогай того, что считаешь чужим, но найди близкое себе и неси вперёд, людям! НУБА И ДРУГИЕ - Так и сказала?... - Да, - Дис Кен чуть хмурился, припоминая. – Ещё мы говорили о флюктуативной психологии, но это не так важно…. - Вот! Ты и диспуты пропускал, - Эя встала позади Тор Ана, коленом опёрлась о подушку сиденья, и запустила пальцы в его густые, спадающие на лоб волосы. – Не то, что этот…. Уже тогда: куда я – туда и он…. - Это, правда, чужое тебе? – нерешительно прогудел Тор, силясь повернуться к другу, но Эя ласково удержала его голову. - Вертишься…. Дик, между прочим, установил здесь ещё один вектор. Конечно на Яву! Разговаривал всего час назад. - Попросил обязательно настроить ТВФ на Ахейский сегмент. Разумеется, сообщил частоты, подразделяющие сеть на разные типы трансляций. В прикладной автоматике она разбирается отменно. - Не знаю, кто эта «она», но в музыке вы сами разобрались выше всяких похвал. – раздался сзади глуховатый и немного извиняющийся голос. Крепкий, темноволосый мужчина в синей рубашке из искусственного шёлка бесшумно откинул входную портьеру и теперь стоял, приветствуя удивлённых геркулийцев. Статью и, особенно, лицом – оливковым, с явной примесью индийской крови – гость чем-то напоминал Тор Ана. Тор вскочил и порывисто бросился навстречу. Дис Кен узнал Зига Зора – их общего ментора. - Отец, вы один? - Обогнал их, - как ни сдержан был Зиг Зор, сейчас он буквально лучился от удовольствия. – А потом сидел и слушал. Вы удачно использовали сюиту Кам Амата. - Переработав её, – потупился Тор Ан. – Но есть и ещё кое-что…. - Оценю это позже. Я улетаю на «Надир» и обязательно возьму с собой партитуру. - Его перебрасывают к Плутону? – Дис Кен подобрал спрятанный в зелени проигрыватель и старательно дул на крышку. - Устанавливают двигатели и боятся возможного резонанса. Меня пригласили для консультаций, - композитор слегка наклонил голову. – По-моему зря тревожатся. Ведь «Надир» проектировали как звездолёт, правда так и не достроенный. Впрочем, это не относится к делу. Сейчас явится не только ваш цветник, но и пришельцы. Я встретил их на перроне магнитной дороги. Странные существа в масках и радужных покрывалах. Они поднимаются в город. Знакомятся со Средиземноморьем – колыбелью земной цивилизации. Узнали, что будут какие-то исторические представления и заинтересовались. - Так орнитийцы будут здесь?! – Эя сорвалась с места. – Вот обрадуются, когда предупрежу! - Может включить экраны? – спросил Тор Ан - Нет - Зиг Зор обернулся к портьере. – Ваши уже пришли. Да и время…. Невдалеке раздавались голоса, шаги и лёгкий шелест перебираемой ткани. Их перекрыли слова Эи: «Девочки! Показываем не только Земле, но и Райской птице!». Зиг Зор, Тор Ан и Дис Кен покинули студию и оказались в комнате за разделительной аркой. Оставив на минуту переодевание, к Дис Кену приблизилась одна из девушек, участница счастливой и довольно шумной группы молодых танцовщиц. Высокая ростом, она выделялась среди красивых подруг как чёрная, стремительно движущаяся молния – настолько густым, с синеватым отливом, был цвет её кожи и рассчитанная гибкость скорых и точных движений. Круглые холмики скул и прикрытые изгибом века уголки миндалевидных, смеющихся глаз дополняли почти совершенный облик оттенком юной, природной, чуточку хищной силы. Ступая на носках и сделавшись от этого ещё стройнее, она шагнула навстречу, протянула тонкие, но крепкие, словно выточенные из твёрдого африканского дерева руки и, приняв чуточку неловкий поцелуй, заговорила, почти задыхаясь от смеха и воодушевления: - Знаю, знаю! И словно горю! Этот подъём…. Необыкновенно!... Дис Кен в замешательстве гладил кончики смуглых, вздрагивающих от волнения пальцев. - Вы правы, - в противовес иным, голос Зиг Зора лился спокойной, раздумчивой волной. - Чудесный знак в начале предприятия! Событие исторического масштаба предвосхищает важное для нашей группы. Но пришелец будет только один. С ними помощник Дара Ветра, я немного знаю его. Он сказал, что орнитийцы специально проштудировали городские известия и выделили биолога Лиехиаелаои.... Увы, имя пока не запомнил! - Да мы и на одного не рассчитывали! – Эя одним движением сбросила тунику. – Уф! Даже жарко! Дис Кен отпустил Нубу. Девочки, восторженно перешёптываясь, закручивали себя в яркие, прихотливо расписанные ткани. Тор Ан возился с коробам для аппаратуры. - Медведийцы будут на Земле через восемь лет. Эх, подготовить бы к этому времени что-нибудь серьёзное! Или отец…. Нет, отец скорее! Через десять минут лифт открыл свои створки на уровне висячих садов. Тень горы косо легла на лужайку, в то время как аметистовая бухта ещё ярко отсвечивала, словно гладкая, полная до краёв каменная тарель с иззубренными краями. Огромные парковые деревья – столетние средиземноморские пинии и могучие кедры с плоскими, ступенчатыми кронами зеленели ниже, а здесь, в подвесной розетке, главенствовали пушистые лейкодендроны, конусы голубых елей и тёмный, выстриженный кубами, мелколиственный самшит. Много людей заранее собралось на центральной лужайке. Хотя вместе с временной сценой доставили и сиденья, большинство расположилось прямо на душистой траве, вдоль розовых куртин, там, где амфитеатр чашеобразно выгибался, давая лучший обзор. Дис Кен узнавал знакомых, приятелей девушек и просто соседей по городским кварталам. Кое-кто подошёл, предлагая помощь, и группа молодых людей ещё некоторое время возилась на подиуме, проверяя звуковые отражатели и раздвигая сценический каркас. Под конец Тор Лик застыл у пульта, внутренне сосредоточенный, концентрирующий всё свое внимание перед решающей минутой, а Дис Кен сбил тревогу дюжиной силовых упражнений. Ещё стоя на голове, он заметил в устье хрустальной галереи живые фигуры танцовщиц. Участвующие в действе шли ловкой, чуть семенящей походкой, до времени прикрыв костюмы однообразными накидками. Впереди Эя, за ней высокая Нуба, умница Амариэ и остальные девушки – все в нарастающем вале приветствий. Пожалуй, что и сам мелькнувший на выходе Зиг Зор, систематизатор предсказанных ещё тысячелетие назад дендрофонных гармоний и автор прославленной Космической симфонии не был здесь столь же узнаваем и знаменит. Сдержанный говор постепенно затих, уступая место лёгкому шелесту ветра, пролетавшего над изгибом каменных выступов-контрфорсов. Дис Кен занял место в перекрестье обертонных диафрагм и, немного волнуясь, стал рассказывать о маленьком острове, о жившем когда-то приветливом, трудолюбивом народе, и о его дивном искусстве – образном, ярком и удивительно поэтичном. Тот взгляд на прекрасное дошёл до нас в жалких обрывках – высокомерные исследователи ЭРМ не догадались сохранить большее – но и то, что осталось, буквально взывает к оживлению и воплощению на новой сцене. Поэтика древнего танца могла быть понятна благодаря глубоким философским параллелям. Как и теперь, искусство считалось у балийцев актом самоотверженного служения, являло неразрывный синтез музыки, пения, танца, живописи и обозначалось единым термином, значившим в переводе «тот, кто украшает». - Разве это не созвучно второй из семи главных заповедей, по которым живёт коммунистическая Земля? «Умножай красоту»! – говорим мы, стремясь найти в своей работе красноречивое и приятное для других воплощение человеческих идеалов. Мы, группа геркулийцев, скоро поняли, что этот подвиг будет для нас одним из самых нелёгких, не только ввиду сложности изысканий, но и потому, что культурные хранилища Земли должны пополниться нашим творчеством. А это огромная ответственность, не только перед сегодняшними зрителями, но перед десятками будущих поколений! Голос Дис Кена прозвенел почти торжественно. Он замолк на секунду и продолжил, глядя в линзы снимающего аппарата. - Сейчас мы покажем программу из трёх танцев. Костюмы, которые вы увидите, были сделаны с помощью живущих на Яве друзей. Их участие очень помогло нам…. Воссозданные таким образом танцы, видимо, назывались «Ранкесари». Их происхождение описывают на основе поэтического мифа о боге-танцоре, который отправил свою жену на Землю, за молоком священной коровы, но не вытерпел разлуки и предстал перед нею в образе прекрасного юноши-пастуха. От этой близости родились две чудесные девочки-нимфы, взятые во дворец балийской принцессы Ранкесари. Девочки обучили весь остров виртуозным и гибким движениям и вернулись на небо, чтобы самим стать богинями танца. Впоследствии танцы Ранкесари исполнялись на каждом празднике. Тогда праздником было обычно воспоминанием о неком мифическом событии. Для нас же торжество, это, прежде всего, показ нового. Пусть и для наших девушек танец будет открытием: возрождением древней культуры в соединении с эмоциональным рисунком Эры Великого Кольца! Дис Кен отступил к краю упругого навеса, а из укреплённых по обрезу веранды кристаллофонов, послышалась неведомая большинству зрителей, игривая мелодия. Глухой ритм ударных сопровождали речитатив ксилофонов и пение маленьких флейт. Подбор и запись музыки, потребовали немалого труда, но Тор Ан, в волнении передвигавший рычажки, очень надеялся на успех своего первого большого сочинения. Танцовщицы, что заранее выстроились цепочкой, единым движением сбросили верхние покрывала и мелкими, грациозными шагами стали выдвигаться на авансцену, где их ожидали восхищённые взгляды, улыбки и тайные вздохи поклонников. Всех удивила необыкновенная яркость нарядов, несравнимая даже со сложными платьями, которые изредка носили в городах и крупных посёлках. Тяжёлая, с парчовым блеском, густо фиолетовая или насыщенно-зелёная ткань окутывала гибкие тела почти до щиколоток, стан каждой девушки покрывал золотой, многократно обёрнутый пояс, тяжёлые оплечья спускались ниже ключиц, а голову венчала причудливая диадема из твёрдой, ажурно обработанной кожи и массы лиловых, голубых и жемчужно-белых цветов. Густыми, красочными мазками выделялись также глаза, губы и брови танцовщиц – грим, на котором настояла женская часть группы и, который вверг в оторопь даже опытных подруг. Яркие, и почти такие же странные, как оставшийся на показе пришелец, девушки разделились по парам и начали неторопливый и, видимо, абстрактный танец – вступление. Все они были старше и намного сильнее своих древних предшественниц, но воздушная гибкость сопутствовала им ещё со школьных уроков танцевального мастерства, а плотная одежда способствовала необходимому для показа, текучему изяществу. Под частые, ритмичные звуки, танцовщицы проворно менялись местами, выделяя то позицию ступней, то живописные позы рук, то движения глаз и красочно подчёркнутых бровей, в то время как голова и гордо поставленная в разрезе оплечий шея оставались в чеканной неподвижности. Окутанные золотом, подчёркнуто женственные фигуры бесшумно струились в гибких поворотах, целостно слитые с искусной полифонией мелодии. Юноша подумал, что Ольмика будет благодарна и признает его подруг ничуть не худшими, чем выработанный на острове, древний канон. Спал груз ответственности, давивший все последние дни, скачущий ритм подстёгивал нервы, память легко угадывала следующие по ходу записи консонансы. Рисунок заученных движений стал свободным показом телесной красоты, которую и не думали таить счастливые танцовщицы. Когда же вступительный показ был исчерпан, а мелодия оборвалась на чистой, протяжной, почти сожалеющей ноте, Дис Кен, ощутил восхитительный подъём, не меньший, чем горел сейчас на сцене, в дюжине больших, странновато подчёркнутых, девичьих глаз. - Хэйя! Друзья! Ни за что не расходитесь! Это только начало! - Разве кто-то думал об этом? – осведомилась чем-то знакомая Дис Кену невысокая женщина с двумя долгими, проплетёнными серебряной нитью пепельными косами. - Расскажите, что будет дальше, - поднялся черноволосый юноша, иногда сопровождавший на занятиях кокетливую Радху. - Пусть Тор расскажет. Тор?... - Ох! – Тор Ан отвернулся от пульта, потёр круглый подбородок. – Я решил…. Нет, мы все решили, что следующая композиция будет на мифический сюжет. Это история некой принцессы, её хитрой служанки и могучего короля, который заточил обоих у себя во дворце. Жестокое порабощение красоты и борьба с несправедливостью будут основой второго танца. Три девушки воспроизведут его перед зрителями. - А почему только девушки? Ведь подразумевается, что король мужчина… - удивился чей-то певучий голос. - У нас не принято брать чужие роли. Но танец божественных нимф могут исполнять только женщины. Всё высокое, то есть божественное по их понятиям, исходило на нашем острове от женщин, - ответил за друга Дис Кен, когда-то сам, втайне, мечтавший исполнить роль короля. - Это правильно, так как связывает всё значительное, смыслообразующее с ощущением восторга и преклонения, - подтвердила та, что с косами. Прошло немного времени и кристаллофоны вновь исторгли мелодичные звуки флейт, частый такт барабанов и удары молоточков по звонкому металлу, которым вторили более глубокие, сочные тона, шедшие от нанизанного на струну, твёрдого дерева. Теперь участниц было трое. Эя Флёр изображала сладострастного короля, Нуба – принцессу, а рыжеволосая, спортивная Шайла – её спутницу, облачённую в голубое с пурпуром и золотом одеяние мифической птицы. Костюм девушек дополняют веера с павлиньим узором. Сначала танец вела Эя. Двигаясь подчёркнуто театрально, она старательно щёлкала веером и наступала на подругу с грубоватой поспешностью. Её брови были подняты, зрачки передвигаются от одного края глаза к другому – знак любовного вожделения. В ответ, чувственная Нуба вся трепещет от неприятия своей участи. Блестящая тиара уже не украшает, а словно тяготит девушку. Голова, непомерно увеличенная громадой цветов, смиренно покачивается, горделивая шея склоняется вперёд, хасты рук молят властелина. Но король непреклонен. Гневно хмурятся брови, которые Эя старательно сводит к твёрдому переносью. Пленница тоскует, замкнутая в роскошном дворце, новый ритм музыки требует быстрых, почти лихорадочных движений и руки танцовщиц колеблются на сцене как трёхцветные языки пламени. Постепенно затейливые арабески позиций, красочные образы и музыка сливались в огромную спиральную фреску. Под грозный рокот барабанов птица-служанка предупреждает короля о скорой расплате, но он упорствует, щеголяя веером и чванливой походкой. Впрочем, главная теперь Нуба - её глаза, светящиеся словно белые опалы, чёрный с золотом глянец здоровой кожи, тонкий стан, чувственный изгиб бедра. Край цветного саронга подчёркивал энергию танцующих ног, стопы живо скользили по гладкой веранде, перекатываясь с лиловой пятки на гребёнку тугих, привыкших обходиться без обуви пальцев. В них была чеканная, устойчивая, сила, в то время как пальцы рук часто и лихорадочно вздрагивают, словно крылья насекомых, слетевшихся в любовном хороводе. Чувства напряжены, ход драмы уже подсказан жестами, частые взмахи вееров готовят неизбежность развязки. У пленных есть грозный союзник. Король бросается в битву, но повержен справедливой рукой, принцесса выходит из дворца, встречая возлюбленного. Теперь Нуба летела по сцене, показывая свой восторг вихрем танцевальной пластики, обращая тело в живую ликующую волну. Блеск глаз, взмахи ресниц – Дис Кен ловит каждую чёрточку милого лица, чувствуя, как крепнет убеждённость в сделанном выборе, а вместе с ним становится всё сильнее восторг любования. Вот она чуть отступает назад, а на сцене оказываются все подготовленные для выступления девушки. Без перерыва начинается третья, завершающая часть. Вспыхивает настоящая феерия красочных поз - отточенных и, в то же время, непринуждённых, сменяемых быстро и с завидной лёгкостью. На террасе рождаются геометрические фигуры. Танцовщицы часто и синхронно изгибаются, переливается и горит узорное великолепие костюмов. При таком обилии молодых людей, ток упоения полностью захватил девушек, жажда дарить себя сокрушила саму мысль об исходе испытаний. Танцующие погрузились в лёгкий экстаз. Прекрасна была Эя – её скульптурный профиль, плавные линии рук, золотистые плечи заставляли учащённо биться сердце Тор Лика. Игривая Амариэ распустила тёмные, слабо вьющиеся волосы, удары бёдер взмётывали конец широкого пояса, взгляд затуманился – друзья из гималайского Парвати явились к девушке и открыто завлекают выступать на будущем Празднике Пламенных Чаш. В противовес Амариэ, Шайла Гхат пробовала себя в играх с огромным быком. Великолепная прыгунья, она выучила много опасных трюков, но со снятыми доспехами явились и картинная мягкость и глубинное изящество, необходимые в забытом танце. Нисколько не уступали им Радха, Лия и Вега Мауи. Дис Кен подумал, что и Ольмика была бы здесь не из худших, если только Нуба…. Да, Нуба! Сильные родители, а через них и древние предки, что кочевали когда-то со стадами в горячих нильских степях, наградили девушку гордой посадкой головы, копной смоляных, мелко вьющихся волос, высоким, чистым голосом и прекрасным ощущением ритма. Чуткая к музыке, она всецело отдалась звенящему порыву. Он попытался представить этих женщин рядом. Внешне они такие разные. Но не сходна ли внутренняя способность увлечься, гореть и воодушевлять других?... Пышущая здоровьем, укоренённая в сознательном, творческом материнстве островитянка источала желание, в то время как Нуба бросалась в танец, словно жаждущая прыжков юная пантера – дарить восторг и причастность к сокровенным тайнам бытия. Духовная и физическая мощь сплетались, чтобы найти выразительный синтез. Дис Кен вздохнул глубоко и сильно – теперь выбор уже не тяготит, а кажется естественным в этом громадном разнообразии красивых, доброжелательных, понимающих людей. Разные – они стремятся к общему. Туда, где радость многих делает ненужными мелкие эгоистические чувства. Где каждый находит свою дорогу. И он уже ступил на неё, чтобы идти со всеми в длинной перспективе любви, работ и самосовершенствования…. Потом говорили, что времени на лужайке как бы и не существовало – так велико оказалось эстетическое наслаждение, чувство сопричастности зрелищу, известное по древнему термину «раса». Неожиданно для всех, мелодия словно переломилась звонким аккордом, исполнительницы застыли в картинных позах, а через секунду все шестеро превратиться в обычных девушек – усталых и счастливо одухотворённых. Лёгкие, чуть извиняющиеся улыбки сквозили под слоем яркого грима, немой вопрос застыл в широко открытых глазах. На площадке десятки людей вставали, подняв сцепленные над головою руки. Молодёжь с трудом удерживалась от громких проявлений восторга, в то время как старшие были молчаливы и подчёркнуто сосредоточены. Этот вечер пройдёт для них во внутренней работе над зрелищем, разборе впечатлений, осознанию достоинств и значимости увиденного. Запись будет просмотрена менторами и отослана в Академию Психофизиологии Труда, но полёт фантазии и всеобщий энтузиазм исполнителей обещали положительный вердикт и то, что собранное группой займёт своё место в культурной сокровищнице Земли. Тор Ан обменялся с отцом понимающими взглядами – Зиг Зор кивнул, подбадривая юношу. Это действительно хорошо! Столетия назад, родство ещё считалось помехой для руководства испытаниями, но сейчас никто бы и не подумал о возможной предвзятости. Запись будет просмотрена менторами и отослана в Академию Психофизиологии Труда, но полёт фантазии и всеобщий энтузиазм исполнителей обещали положительный вердикт и то, что собранное группой займёт своё место в культурной сокровищнице Земли. Секунда, и общая радость прорвалась в говоре и весёлом смехе. Дис Кен запрыгнул на веранду, взял Нубу за руку, чувствуя, как вздрагивает горячая, крепкая ладонь. Вдвоём они спустились на травяной ковёр, туда, где быстро смешивались участники выступления, случайные зрители и приглашённые заранее гости. На выделенном голубыми елями, подковообразном участке стоял сложный, многолинзовый раструб ТВФ-передачи, а неподалёку всякий замечал нескладную, если судить по человеческим меркам, фигуру пришельца. Диск на его груди часто вспыхивал цепочками подвижных огней. Во время танца это странно походило на принятые у землян сигналы одобрения, а сейчас цветные всплески быстро возникали на коробе-индикаторе, выставленном около пузырчатых ног, затянутых в своеобразные глянцевые краги. Линии общей информации рассказывали о цветовой смыслопередаче, заменявшей на Райской Птице привычную письменность, а иногда и звуковую речь. Но звуки всё равно присутствовали, что позволяло вести довольно сносный разговор, поддержанный двойным кибернетическим переводом. - Лиехиаелаои-е-ялаюл – биофизик звездолёта – свидетельствует о своём понимании на новом уровне познавательных задач. На его планете тоже есть искусство, то есть творческое воспроизведение действительности в художественных образах. Для тех, кто только подошёл, прежнюю часть беседы воспроизводил сотрудник Внешних Станций. Дис Кен и Нуба очутились как раз за ним, по правую руку от пришельца. Закатное небо бросало на его лицо странный синеватый отблеск. Лишённая волос голова быстро поворачивалась из стороны в сторону, прикрытые стеклянной полоской глаза казались непроницаемо тёмными. Вновь из под клювообразной маски донеслись протяжные, чистые звуки, сходные с теми, что издаёт хорошо настроенный скрипко-рояль. Шагающий индикатор отозвался синхронными вспышками. Из прорези на его спине люди услышали быструю земную речь: - Мы изучали земную цивилизацию и поняли, что главное в ней человек. Видеть человека, думать о человеке, знать, что думает другой человек – это главное. Люди даже там, где хватит простого робота, или картины…. Индикатор поперхнулся и продолжил: …Многое рефлексируется в контексте продолжения рода. Показ по Великому Кольцу сходен с тем, что я видел. Человеческие фигуры – украшение…. - Плохой перевод, – шепнул Дис Кен, чувствуя дыхание Нубы, прикосновение её тела и щекотку жёстких, скрученных мелкими спиралями волос. – Машина ИТУ была бы лучше, но уж очень она тяжелая…. - Дело не в машине. Цивилизация Райской птицы отличается большей сухостью мышления. Она необыкновенно молода по меркам всех вышедших в космос культур. Они просто не успели передумать и ощутить то, что сделало нашу цивилизацию яркой и восхитительной. Такой, какова она сейчас, - закончила Нуба, опуская руку и далеко выступающий подбородок на плечо юноши. - Отчего же?... – Дис Кен удивился, но вспомнил о грандиозной катастрофе, постигшей звёздную систему пришельцев. Столкновение звезды и огромной планеты, мощные вспышки излучений, заставили бросить все силы на изобретение защитных средств. Технические исследования стали главенствовать в сознании пришельцев, зато сородичи Лиехиаелаои-е-ялаюла всего за четверть галактической секунды прошли путь от первых опытов с электричеством до производства анамезона и межзвёздных полётов. К тому же пониженная эмоциональность не помешала орнитийцам придти к полному слиянию музыки и изобразительного искусства. Дис Кен помнил, с каким восторгом Тор Ан рассказывал о сделанных открытиях. Звук, цвет и форма в полной неразрывности. Трудно представимые октавы восьмигранника и симфонии здания. Для землян, привыкших к конкретному воплощению образа, максимально сочному и чистому, это было действительно странно. Слышались скептические высказывания о ненужности такого подхода. Но большинство полагало, что обмен сведениями породит новый, возвышающий синтез. Радостно было осознавать, что, несмотря, на поверхностные различия, пришельцы всё равно стремятся осмыслить человеческую культуру и с помощью своих, пусть даже и абстрактных построений находят верные подходы к осмыслению чужой эмоциональности. Великое Кольцо предполагало единство в познании и в высших формах общественного устройства. Отсюда проистекала сравнительная лёгкость, с которой биофизик находил общий язык с обступившими его людьми. Сама теперешняя близость столь различных существ говорила и о великолепной подготовительной работе учёных, и о доброжелательной понятливости тех, кто сошёлся на летней, шумной, и немного суетной лужайке. С помощью переводчика, Лиехиаелаои-е-ялаюл признался, что вид людей всё же не настолько привычен, чтобы сразу же вызвать некое радостное чувствование. Но заметен большой труд, целостность и полезность облика выступающих. Попытка воздействовать на эмоции при помощи цвета, звука и внешнего вида предметов оказалась успешной. Закон целесообразности неуклонно повторяется на разных планетах, вне зависимости от эволюционной основы и исторических периодов. Всюду, где жизни удаётся выдержать напор стихийных, космических сил, она создаёт разумные, практически полезные, а потому эмоционально притягательные элементы. Великое кольцо знает цивилизации, чей облик – тайна. Обитатели далёких планет скрываются за абстрактными символами, оставив нам древние, и до сих пор не понятые послания. Но можно догадываться, что и там биологическая сущность подчинена тем же законам и разумные существа способны передать своё отношение к действительности через движения и облик своих тел. - Предполагаю, что связь тут ещё тоньше, и, вместе с тем, явственнее, – заговорил, вступивший в беседу Зиг Зор. – Я рассматривал эти передачи с точки зрения звуковидческих ассоциаций, а потом пытался проверить на соответствие неким элементарным константам. Давно замечено, что вещество имеет динамическую природу, а внутриатомные частицы существуют не в виде отдельных, самостоятельных единиц, а как часть непрерывной цепи взаимодействий, обменов и превращений. Эти процессы рождают сильные колебания в электромагнитном поле, которые и являются для нас основным источником знаний о мире. Один единственный протон может запустить длинную цепочку явлений, в котором творение и разрушение частиц следуют с невероятной быстротой, а записи процесса могут выглядеть как гармоничное чередование преобразующих энергий. В итоге подвижность и изменчивость становятся глубинной сущностью материи, которая предстаёт как бы захваченная ритмом своеобразного космического танца, а параллель между испускаемой электромагнитной волной и чередой музыкальных созвучий кажется достаточно ясной. Сопоставляя, можно сказать, что нынешний танец олицетворяет те силы, которые конструируют и надстраивают противостоящую энтропии цивилизацию, одновременно сокрушая старое и отжившее, что само по себе служит источником распада. Вектор земного строительства ясен – для нас он направлен на человека, на его познавательную сущность, духовное и физическое совершенство, смелость и вдохновение, с которым он решает стоящие перед ним задачи. Иной, несходный с нами и ушедший на тысячелетия вперёд, разум, может устремляться на перекройку окружающего пространства, некие внутриатомные процессы, борьбу с энтропией на глубинном, ещё неведомом землянам уровне. Можно сказать, что все эти таинственные фигуры в передачах, танцуя, как бы создают новую вселенную, скрытую пока в сгущениях галактического центра. Почти наверняка это связано с недавно раскрытым эффектом нуль-пространства, вокруг которого группируются кохлеарно-векторные структуры нашего мироздания. Взаимопереходы вблизи репагулюма напоминают смену позиций в парном танце. Тогда задача состоит в том, чтобы понять ассоциативный ряд таинственных передач, в том числе и с помощью начатого проникновения в суть третьей сигнальной системы человека, связь которой с Тибетским Опытом Рен Боза становится всё определённей…. Зиг Зор остановился, видимо в глубоком раздумье. Женщина с косами, чем-то неуловимо знакомая, подняла руку. - Сходные метафоры мы можем почерпнуть уже у древних. Танец издавна был отражением вселенной и процессов в ней. Танец женщины – модель космической любви и олицетворение природных сил. - Что ж, опять речь о порождении, слиянии и распаде, - композитор сделал одобрительный жест, а женщина приблизилась и заговорила с ним, значительно тише, но словно убеждая в чём-то существенном и, несомненно, важном. - Кто это? – шепнул Дис Кен. Нуба безмолвно пожала плечами. Её округлый лоб отразил некие, невесть откуда взявшиеся золотистые блики и только тут юноша понял, что в саду, споря с тускнеющим небом разгораются ночные светильни. Здания, вставшие вровень с горами, погружались в синюю дымку. День, начавший свой разбег в азиатской части пояса заканчивался над просторами Средиземноморья. Посовещавшись с сотрудником внешних станций, Лиехиаелаои-е-ялаюл решил присоединиться к двум своим соплеменникам, погружённых в осмотр городских лабораторий. Шайла, узнав, что речь может пойти и о родной для неё интерьерной соматологии устремилась вслед за экскурсией, несколько гонцов были посланы от остальной молодёжи, прочие остались вместе с девушками. Многие, и не только сверстники выступавших, направились к подвижным лестницам. Длинная цепь транспортёра заканчивалась в просторном вестибюле, под арками, обнимавшими исток радиальных лестниц. Люди поодиночке и группами спускались в сад. Дис Кен не торопился, желая, чтобы сумерки успели сгуститься в достаточной степени, но заметил, что многие специально медлят, дожидаясь, когда внизу создастся нужный контраст между романтической полутьмой и искусственным освещением вдоль проложенных к морю аллей. Впереди мелькнула Амариэ. Она обернулась и помахала Нубе, потом взяла за руку одного из приятелей и увлекла его за собой, на боковую дорожку. В мягком шафрановом блеске, который давали вынесенные над галереей светильники, отдельные деревья сливались в сплошной, протянутый в чернильно-синее небо, громоздкий частокол. Тучами сгущались тяжёлые кроны, у подножия бороздчатых стволов пахло хвоёй и зарослями душистого лавра. Дис Кен и Нуба миновали беседку в которой пели о море и звёздах. Люди не мешали друг другу на широком пространстве. Потом здесь останутся лишь те, кто привык ночевать, заняв место на укромной тропинке, а сейчас парк заполнили голоса, смех и негромкие, складные песни, которые любили исполнять в дружеских компаниях. Временами идущих окутывала почти полная тьма, казавшаяся уютной и привлекательной в своей несомненной безопасности. Звенели цикады, точки светящихся жуков проносились над аллеей, в глубине проглядывалась густо-фиолетовая поверхность бухты. Говорили немного. Девушка была довольна выступлением и сейчас просто наслаждалась прогулкой. Её длинный наряд слабо шелестел в такт медлительной походке, глаза и жемчужные зубы отблёскивали во тьме. Дис Кен гладил тёплое бедро, которое с характерным живым изгибом двигалось под тканью, чувствовал касания обнажённого плеча и сильное пожатие гладких пальцев. Часто Нуба привлекала его свободной рукой и ловила поцелуй широкими, вздрагивающими от нежности губами. Почти не дыша они стояли прижавшись, но девушка словно оттягивала момент и снова вела его вперёд по тёплому, широкому промежутку, меж деревьев и застывшего в безветрии душистого подлеска. Густая цепь кипарисов окружала парк. Впереди показалось лёгкое пятно света. Внезапно громады ветвей раздвинулись и влюблённые оказались на открытой площадке. В обрамлении густого орешника выступала неровная плита с барельефом. Памятник Сион Цаю, одному из видных архитекторов Эры Общего Труда предварял широкую лестницу. Короткий спуск вёл на разбитый для удобства жителей, песчаный пляж. По краям лестницы, тысячи светящихся пионов наполняли витые, отлитые из тонкого плавленого камня чаши. Крупные шапки цветов создавали розовый или синевато-серебристый призрачный ореол, в котором, неожиданно и смело, выделялся бегущий вниз закруглённый парапет. Гораздо дальше, слева и справа от пляжа, виднелись грозные зубчатые изваяния – это прибрежные скалы охватывали бухту двумя сходящихся, расчленёнными на отдельные глыбы, хребтами. Венчики поляризованных ламп горели на камнях и внешнем, предохранительном барраже. Нуба подошла к памятнику, распустила узел тугого саронга и прижалась к плите, выставив чёрные, взбрызнутые ламповым серебром остроконечные груди. Ладони Дис Кена приподняли их ещё выше – твёрдые, горячие, окончательно заострившиеся от желания. Губы девушки издали невнятный звук – призыв или первый аккорд упоения, зазвучавший в жарком, ищущем любовной встречи, теле. Дис Кен забыл о поцелуях. Возможно, впервые Нуба была такой открытой. Но стоило ли удивляться, что именно сейчас?... Её твёрдый лобок упруго подался под ударом, мышцы рельефного живота ответили встречной волной, понятой как ещё одно свидетельство накопленной страсти. Сильные руки оплели юношу, поднятая и согнутая в колене правая нога косо перечёркивала чужое, светлое тело. Африканка позабыла обо всём, кроме обоюдной ритмики движений, утонула в шёпоте и вскриках ничем не стеснённого чувства. Те, кто сбегал на пляж, предупредительно обходили пару, застигнутую в момент эротического экстаза. Дис Кен услышал свой хрипловатый голос, примешанный к пылкому «а-а-а!» девушки. Растворённый, чуть расслабленный, он прижался к подруге, трогая её высохшими губами и, замедляясь, чувствовал под рукой прохладную гладь мрамора. Наравне, той же выпуклой, чуть голубоватой белизной светились глаза Нубы. Она сжала бёдра, словно боясь расстаться с отрадной полнотою внутри и пальцами, лёгкими, словно бабочкины крылья, провела по плечам юноши. - Наше…. - Что?... - Всё здесь…. И мы и то что раньше…. И всё что вперёди…. Ради этого…. Дис Кен промолчал. В голове мелькнула странная мысль, что, наверное, приятно стоять вот так, чувствуя под собой гладкую, надёжную плиту, весь день пробывшую в тени и способную освежить после жаркого дня и не менее жарких объятий. Вспомнив, что ночной пляж, всё же более пригоден для свиданий, он чуть-чуть потянул за собой молчаливую, всё ещё опьянённую близостью девушку, и та двинулась как во сне, заставив пятиться, но не разрывать слитности выпрямленных и тесно прижатых друг к другу тел. - Нуба…. Лестница…. - И упадёте, да! Кто-то удерживал его за локоть. Стоило обернуться, чтобы увидеть смеющуюся Эю Флёр. Она тоже освободилась от костюма, а о степени смущения, которое постигло сопровождавшего её Тор Ана, можно было только догадываться. - Спускаться так…. Нет, лучше не пробовать! Нуба словно очнулась. Пронзительно широкие глаза сузились и вернули себе обычное выражение. - Вы нас догнали?... - Как видишь! Было много разговоров о подготовке к выступлению, эмоциональном настрое, трудности преодоления и счастье самоотдачи. Всё это важно, но в меру. Некоторым будет полезней хорошее омовение! - Тогда купаемся вместе, - Дис Кен стоял уже свободно, обнимая Нубу за крепкую талию. – Идём?... Девушки взялись за руки. Приятно было сбегать вчетвером по тёплым, немного шершавым ступеням, навстречу плещущей тьме, запаху волн и голосам оживлённых купальщиков. Светоносные, благоухающие кущи только подчёркивали черноту можжевелового склона. Далеко, у горизонта, мерцали ползущие вдоль берега огни, за спиной медленно оседала лучистая громада взвихренных в поднебесье зданий. Внизу, глянцевая, в чуть сереющей окантовке, бухта казалось огромной. Плитка, которая и днём никогда не обжигала голые подошвы сменилась сыпучей податливостью кварцевого песка. Контрастно белый, сияющий в полдень, он серебрился смутно различимым пятном, предваряя береговую кручу. Люди тенями скользили по молочному фону, кто-то сидел, любуясь на всходившую луну, другие затеяли игры, пуская по дуге мерцающие бумеранги. Вода, укрощённая волноломами, вяло плескалась, доходя в тридцати шагах едва ли до пояса. Против всяких обыкновений все четверо вошли в море со степенным спокойствием. Лёгкая, ударяющая спереди зыбь почти не нарушала мерную неподвижность бухты. Дис Кен запрокинул голову, любуясь чётким рисунком созвездий. Взламывая привычный узор, пролетали точки спиролётов и огоньки несущихся вне границ атмосферы орбитальных станций. Ближе к горизонту переливался роскошный Юпитер, на юге поблёскивал Марс, под ним россыпь невзрачных звёзд – слабый Центавр, знаковый в судьбе легендарного Грома Орма. У его сына интерес к далёким мирам пока не выходит за пределы обыденного. Как известно, только громадное упорство и многолетний энтузиазм исследователя открывает доступ экспедиционные группы звездолётчиков. Ну что ж, и Ольмика говорила о долгой жизни, полной новых встреч, удач и открытий. Быть храбрым, знать меру и следовать велениям своего сердца, не в этом ли мудрость взрослого человека? - Мне кажется, я создана для моря, - Эя провела по яблокам грудей, поймала ладонями случайный гребень и плеснула в Тор Ана. – Ничего не люблю больше. - А я люблю степь, - отозвалась Нуба. Ёё плечи, руки, голова виделись пятном густой, отблёскивающей черноты. Она погрузилась в атласную воду и тут же вынырнула под говор стекающих капель. – Море, видимо, тоже, но…. Старая память не оставляет нас подсознательно. - Есть картина… - Начал Тор Ан, запинаясь в нерешительности. - Знаю. «Дочь Гондваны». Позировала Ньора – сводная сестра моей матери. Но не только она. - Ты ещё многое о ней узнаешь! – Теперь уже Дис Кен получил от Эи мокрый шлепок по плечу. – Куда поплывём? Юноша огляделся по сторонам. - Там три огня – ждут спиролёт. А вот, смотрите, дорожка от луны. - Лучшая из всех возможных! – провозгласила Эя. – А ты, Тор?... Нуба?... Расчётливый всплеск послышался над морем. Мелькнув скульптурным телом, Дис Кен первым бросился в волны.