Никогда

Она чувствует тепло. Целует его медленно и нежно, осторожно прикусывая губу. Его ладони ведут от талии вверх по спине, заставляя прижаться сильнее и углубить поцелуй. От основания ее шеи по позвоночнику спускаются мурашки. Не прекращая целоваться, они добираются до дивана. Там Рейра, предвидя его сомнения, первой стягивает с него футболку и касается губами плеча. Он расстегивает одежду на ней, целует тонкие ключицы, сжимает пальцами напряженные соски и скользит языком вниз по выступающим ребрам и животу, пока, наконец, не находит то, что искал. Рейра дышит прерывисто и громко и, кажется, пару раз со стоном произносит его имя. Подается навстречу движениям его языка и вплетает пальцы в волосы. Он выпивает ее всю и входит, когда ее тело все еще содрогается от оргазма. Постепенно ускоряет ритм, нависая над ней, — сквозь ресницы она видит его напряженные руки. Вдруг он сжимает ее в объятиях так крепко, что перекрывает кислород, шепчет прямо в ухо «Рейра», толкается несколько раз сильно и глубоко, и они оба замирают от охватившего их блаженства. *** — Рейра, слышишь? — первое, что она видит, открыв глаза, — его губы, повторяющие ее имя. Взгляд непроизвольно скользит ниже — к держащейся на честном слове рубашке, которая почти не скрывает голый торс. Рейра чувствует, как от этой картины и недавнего сна внизу живота становится жарко. — Проснулась, наконец? Ты звала меня. — Правда? Я задремала, прости. — лепечет она, стараясь не сгореть от стыда под этим внимательным и чуть насмешливым взглядом. — Ничего, но тебе лучше спать в своей комнате. Пойдем, я тебя провожу. — он улыбается ей, но тут же становится серьезным: — Как ты себя чувствуешь? Ты раскраснелась. Может, у тебя жар? — он хмурится и тянет руку к ее лбу, но Рейра чувствует, что сейчас лучше избегать прикосновений. Уворачивается, соскальзывает с кровати и говорит как можно непринужденнее: — Нечего разыгрывать из себя доктора, Рен! Со мной все в порядке. Я пойду спать к себе, если ты обещаешь, что будешь хорошим мальчиком и тоже постараешься уснуть. — Как скажешь. Тогда до завтра. — он снова улыбается и тянется за очередной сигаретой. *** Когда за ней закрывается дверь, Рен падает головой на подушку, которая еще хранит запах ее волос, и курит, уставившись в потолок. В голове крутится фраза, брошенная недавно Такуми: «Почему в последнее время у тебя стойка всякий раз, когда дело касается Рейры?». И правда, почему? Такуми всегда был проницательным, если речь шла о ней. Но сам Рен едва ли мог дать внятный ответ на этот вопрос. Он не знал, что чувствовал к Рейре, — точнее, не позволял себе об этом думать. Она была его музой — не зря же Нана так ревновала к ее голосу — нутром чувствовала, что его музыка принадлежит только принцессе из Trapnest. Она была его подругой — с которой можно на пару читать Jump, играть в карты до утра, кормить белок в парке после студийной сессии, смеяться над всякой чепухой или просто молчать. Она была его путеводной звездой — единственной, кто в последние месяцы не позволял потеряться во тьме. И она все еще была его несбывшейся подростковой влюбленностью. Иногда, когда Рейра счастливо смеялась, пела с закрытыми глазами на их импровизированных ночных репетициях, доверчиво брала его за руку или невинно сопела на соседнем сидении (черт, если задуматься, слишком часто!), Рену хотелось поцеловать ее. Как будто он — все тот же 15-летний пацан, хулиган, плейбой и задира, впервые безнадежно влюбленный в прекрасную принцессу. *** Вернувшись к себе, Рейра падает на кровать и обнимает подушку. Прикрыв глаза, перебирает в памяти сцены из недавнего сна, но куда сильнее ее будоражат воспоминания о картине, представшей перед ней после пробуждения. Рейра чувствует, как снова краснеет от охватившего ее томления. — Должно быть, у меня просто давно не было секса. — успокаивает она себя вслух, старательно избегая мыслей о расстегнутой рубашке этого любителя обнаженки. Рен ей как брат — о нем бесполезно думать иначе. Если сердце Такуми — этакий постоялый двор (где с недавних пор завелась экономка), то сердце Рена заперто намертво, как и замок на его шее. И все-таки, когда она видит его вот так — в косухе на голое тело, а то и вовсе в одних джинсах — то ощущает странное волнение. Что будет, если однажды она коснется его груди? Что он сделает? Рен ей как брат, вот только о братьях так не думают. Может ли между ними быть что-то большее? Рейра избегает таких мыслей: ей и без того хватает любовных коллизий, чтобы включать Рена в свой пантеон невозможных любовников. Он исключение из правил — тот, кто не вызывает желание близости, а дарит близость — душевную, настоящую, успокаивающую. С ним легко — и вот еще одна причина, почему Рейра, привыкшая к тому, что любовь — это напряжение всех струн души, никак не может распознать, что за чувство рождается в ее груди всякий раз, когда она видит его улыбку. *** Следующим вечером они остаются вдвоем на студии, чтобы довести до ума мелодию, которую Рен сочинил прошлой ночью. Он снова и снова перебирает струны, а она импровизирует голосом, стараясь уловить печальную красоту его музыки. В последнее время все, что он писал, было минорным — и это нравилось Рейре, потому что резонировало с ее собственной грустью. Он играет, и она поет, закрыв глаза, полностью отдавшись чувствам, которые душат ее вот уже несколько месяцев. За опущенными веками, как кадры со старой пленки, мелькают лица Ясу, Сина и Такуми, обрывки диалогов и сцен, в конце которых она неизменно остается одна. Не выдержав, Рейра открывает глаза и зажимает ладонями рот, из которого вместо пения вот-вот вырвется рыдание. Сидевший все это время позади нее Рен прекращает играть — она слышит, как он с глухим стуком возвращает гитару на стойку. Его шагов она не замечает — и ощутимо вздрагивает спустя несколько мгновений, когда он кладет руку на ее плечо. — Эй, Рейра, — он произносит ее имя осторожно, как будто она сделана из тонкого стекла, которое может лопнуть от резкого звука. — Ну что ты… Она оборачивается к нему и порывисто обнимает, упираясь лбом в его грудь. Теплые руки накрывают ее вздрагивающие плечи и гладят рассыпанные кудри. Рен тихо говорит что-то успокаивающее, и Рейра отчаянно мнет футболку на его спине, боясь прижаться сильнее. Она вспоминает, что несколько месяцев назад они вот так же обнимались, сидя на полу в ванной гостиничного номера. Рен был почти невменяем из-за наркотиков и с трудом фокусировался на ее лице, но даже так от обреченности в его взгляде у нее тогда перехватило горло. Он сжал ее первый — отчаянно и крепко, как будто она — спасательный круг, который не даст ему окончательно уйти под воду. Рейра позволила ему спрятать лицо на своей груди и долго гладила по голове, пропуская пальцы сквозь взъерошенные волосы. Неизвестно, чем бы это закончилось, если бы не вошла Мари: Рейра боялась признаться себе, что в тот момент ей ужасно не хотелось его отпускать — потому что еще никогда в жизни она не чувствовала себя настолько необходимой кому-то. *** В студии почти не горит свет, и во всем здании, кажется, нет ни души — ватную тишину вокруг нарушают только редкие всхлипы. Его футболка промокла, но плечи Рейры все еще дрожат, и Рен не смеет пошевелиться. По правде говоря, ему жаль, что он не в силах дать ей большего. Он хотел бы сделать ее счастливой — но не уверен, что сможет. Все как с Наной — и все же не так: нет чувства едкой пустоты внутри, нет ревности и разрушительного желания обладать. Если правда, что каждый человек послан нам судьбой не просто так, то Нана была его испытанием — личными девятью кругами Ада, из которых невозможно вырваться. А Рейра, наверное, была его вратами в Рай, — впрочем, всегда закрытыми. Но устоит ли он, если она сама проявит инициативу? С каждым новым днем вдали от Наны он все сильнее убеждается, что стал для нее чужим — ненужным, и будь они хоть трижды женаты — это ничего не изменит. Что значит для Рейры, — значит ли хоть что-то — он не задумывается. Просто старается быть рядом, когда чувствует, что ей это нужно, — и она всякий раз награждает его верность пожатием руки и слабой улыбкой. Этого достаточно, чтобы ощущать себя живым. *** Обнявшись, они еще долго стоят в полумраке — слезы Рейры успевают высохнуть, но она не спешит отстраняться. Устав слушать тишину и собственные мысли, она медленно произносит, не поднимая лица: — Эй, Рен. Знаешь, сейчас, когда я пела, вспоминала всех, кого когда-то любила. Такуми, Ясу. Сина. Думала о том, что связывало нас, и о том, что каждый из них оставил меня одну. Она сжимает ладони в кулаки, сминая чуть влажную ткань его футболки. — Что это за чувства такие, от которых одна пустота внутри?! Почему даже наши с тобой отношения больше похожи на любовь, чем все это? Почему так, Рен? — не сдержавшись, она снова всхлипывает. — Глупая. Потому что это и есть любовь. — Рен поднимает ее лицо и осторожно стирает слезы. Улыбается уголками губ — как только он умеет — и прижимает к себе уверенно и крепко. Больше он не произносит ни слова. Она чувствует тепло. В его руках ей уютно и хорошо, как будто под одеялом в дождливый день. Рейра думает, что ошибалась, говоря Сину о судьбе: сейчас она отчетливо ощущает нить, связавшую ее и Рена мизинцы — и сердца. Рейра знает — как бы ни сложились их жизни, с кем бы они ни были и по кому бы ни скучали, эту непостижимую связь ничто не разрушит. Никогда.