Котик Намджуна.

Все было не так-то просто с самого начала. О подвохе стоило догадаться еще впервые увидев огромные черные уши, что были спрятаны под кепкой. Испуганный взгляд совершенно черных глаз и эту странную бледность, что играла на контрасте с длинноватыми едва вьющимися прядями. Чонгук оказался ураганом, что ворвался в размеренный мир беспорядка и хаоса немного обособленного монстра рэп индустрии. Разбил в пару слов, уверенной интонацией и заостренными белыми клыками. Намджун смотрел на это странное создание и почему-то чувствовал в заключенном больше свободы, чем в ком-либо еще. Чем в себе самом. В странном котенке, что вынужден был прожить всю жизнь в клетках квартир, а может где еще похуже. От которого в сущности ничего и не зависело. Он был настолько отчаянно смелым, что умудрился, спрятав хвост и уши, удирать из приюта раз за разом, чтобы просто услышать другие запахи, узнать что-то новое, научившись слушать не спрашивая, чтобы не показать, что он другой. Не такой, с кем разговаривают на равных. Тот, кого тут же возьмут за руку, нежно или же оставляя синяки, и, как зверя, снова загонят в клетку. «А что если он и есть зверь?» Намджун смотрел в черные глаза, слушал уверенные речи и знал, что прячется под старательно прижимаемой к голове кепкой. Он должен был сразу же вернуть его хозяевам или же приюту. Но, вместо этого, они оказались в парке, неподалеку от студии. Они говорили, но чаще говорил нэк. А Намджун с удивлением слушал правду из уст младенца. Чонгуку было едва ли больше года, и ростом он доставал максимум до плеча. У него были гордая осанка и свобода. У Намджуна был недописанный текст и поджимающие сроки. И он правда не знал, кто из них счастливее. Человек со стабильной жизнью на не один год вперед, и нэк, что вернется в приют и продолжит свою неизвестность. Они расстались поздно вечером и больше не должны были встречаться никогда. Но оказалось, забыть эти черные глаза и запах свободы этого ребенка было не так просто. Так же как и заполучить все документы и разрешения. Обзавестись утепленной и мягкой комнатой и пытаться не ржать, глядя на недавнего знакомого в коротких шортах и с большим бантом на шее. Он хмурится, фыркает, и замирает как только видит того, из-за кого он здесь. Бумаги оформляются еще тридцать часов, а потом это странное создание проходит в свой новый дом и недоверчиво косится на высокого блондина, что уверенно швыряет ключи на уголок и пытается вести себя естественно, хотя и ждет каждой реакции маленького котика, что кажется с последней их встречи стал еще выше и шире в плечах. Чонгук смотрит, как ключи сбивают плеер с уголка, и тот падает на брошенную рядом кеду. И улыбается, фыркает, дергает хвостом и снимает свою кепку, аккуратно укладывая её на уголок и едва слышно задевая когтями деревянную поверхность. Его движения становятся смелее, но он все равно будто крадется, а Намджун не отстает. Замечая все новые косяки в уборке и интерьере. Он чудом прошел проверки и, честно сказать, даже доплатил. Стоило ли этого, он еще не знает. Но мысль о том, что он купил себе друга, не дает ему покоя не одну ночь. Пока он не привыкает к кокону удобства, в который его медленно заворачивает Чонгук. Он помнит про жизнь своего хозяина больше, чем тот запоминает сам. Он всегда знает, где лежит та или иная вещь, а еще готовит не так отвратительно, как сам Намджун. У них получается отличная команда, в которой каждый дарит другому крыло свободы. Чонгук мастерски ограждает его от кучи простых дел, с которыми он вечно забывал справиться, а взамен Намджун отвыкает жить без своего уже совсем взрослого помощника. Потому что, когда он понимает это, Чонгуку уже два года, и еще немного и он перерастет своего хозяина, но они оба знают, что этого не случится. У него сильные руки и широкие плечи, завораживающие глаза и склонность спать, где угодно. Он никогда не сознается что мерзнет, но часто прячет нос ладонью. Часто прикрывает уши шапками, которых у него теперь полно, но носит он только пару из них, каждый раз говоря спасибо, и упрямо нацепляя на себя старую шапку хозяина. Остается только вздыхать и иногда дома лохматить волосы между ушками. Едва касаясь и каждый раз ловя не читаемый взгляд, но игнорируя. Не сразу понимая, что взгляды становятся все настойчивее, а Чонгук все молчаливее. Не ловя на себе тяжелых вздохов, и не видя опущенных больших ушек. Не обращая внимание на то, что просыпается один, даже если Чонгук и приходил к нему греться ночью. Что его нэк вообще кажется перестал спать, и теперь чернота так очевидно проступает сквозь бледную кожу, что даже приходящие в студию ребята недоуменно смотрят на и без того тихого котика, который стал кажется еще меньше, сутулясь и становясь словно прозрачным. Намджун не замечает это, пока его не тыкают в правду носом, возводя глаза к небу, и причитая, как только Хосок может. Он более чем уверен в диагнозе, и для него нежелание вылезать из-под одеяла, это далеко не причина, а скорее следствие гормонального всплеска, что творится в котенке. Намджун клянёт себя последними словами, не забывая прописывать себе и мысленные пинки. Он должен был подумать об этом, он знал, что это случится, он знал приблизительно когда. И что это" когда" уже совсем "сейчас". Для него все это пугающе сложно, он идет домой самым длинным путем, но ничего не происходит, даже когда он открывает дверь. Никто не превратился в монстра и не творит непотребств на любых удобных поверхностях. Чонгук находится спящим в своей комнате, зарывшимся под одеяло и, кажется, дрожащим. Намджун несколько раз зовет его, но тот не ведет даже ухом, и все же приходится прикоснуться. Лоб кажется влажным и немного горячим. А озноб совсем не кажется. Приходится принести все одеяла и сделать теплое гнездышко. Проводя между ушками ладонью и уходя, не забыв погасить светильник. Так и не замечая, как решительно распахиваются глаза нэка, и как он сильнее вцепляется в принесенное одеяло. Намджун не пожалел даже своего. Оно так вкусно пахнет, что Чонгук чувствует, как начинает урчать. Проклиная себя за это проявление животной сущности. Чувствуя, как все чаще она не поддается контролю. Как сильно хочет почувствовать, как треплет его по волосам легкая ладонь хозяина, как он хриплым со сна голосом зовет его кушать, как говорит пристегнуться или приготовить кофе, или когда врет, что сломанная им вещь была такой и до этого. Чонгуку на самом деле плевать, что именно будет делать и говорить Намджун, если его руки все также будут касаться его кожи хоть иногда, а голос произносить его имя. Чонгук выбрал себе хозяина, и больше не может смотреть ни на кого другого. Сходя с ума от образов, что подкидывает его пошлое сознание. Где Намджун вытворяет с ним такое, что он сам не понимает, откуда фантазия берет почву, но член неизменно стоит, а сзади совсем мокро. Чонгук надеется удержать себя в руках, но когда Намджун снова оказывается рядом, нэк подлезает под руку хозяину, позорно урчит, ненавидит себя за морщинки тревоги на смуглом лице. Ему становится только хуже и сил сопротивляться уже нет, когда хозяин тянет его в машину, и везет в клинику. Намджун никогда ничего ему не обещал. Он не клялся держать его за руку, когда ему будет страшно, не говорил, что убережет от боли и не предаст. В итоге он и не предает, не возвращает в приют, не бросает на улице, не закрывает в комнате, не подставляет под друзей. Ничего. Он просто не знает, как помочь. Чонгук послушно остается в белом коридоре и закрывает глаза, представляя как мигала бы лампочка над его головой, если бы он был в фильме. Как драматически стучали бы по вискам звуки стрелок часов. Клиника пахнет лоском, но Намджун не знает, что какой бы она не была, процедуру, что тут проводят над нэками, никогда бы не стали использовать на людях. Он сам никогда еще не бывал в таких местах, но много слышал. Когда Намджун возвращается с подписанными бумагами, он почему-то даже не смотрит в глаза, только ловит за край кофты, не касаясь даже пальцев, и тянет за собой. Чонгук пытается поднять ушки, чтобы они не выдавали его с головой, старается удержать влагу в глубине глаз, старается не дрожать. Умоляя себя не падать перед ним на колени и, вцепившись в ногу, рыдать в голос, прося забрать отсюда. Обещать сделать все, что угодно, только, пожалуйста, пусть его не оставят в этой белизне. Ведь он так боится потерять свою человечность, растеряв её в звере, боли или желании. Намджун передает документы в руки врачей и не может оторвать от своего рукава трясущуюся ладонь, пока врач ненавязчивым движением не нажимает на какую-то точку на запястье, и пальцы Чонгука медленно расслабляются, отпуская. Намджун хочет поймать взгляд черных глаз, но знает, что пожалеет об этом. Чонгук не поднимает взгляда, даже когда выслушав указания, его смелый человек так быстро убегает, что не замечает как первые слезы скатываются по белым щекам. Медленно превращаясь в бесконечный соленый поток, ломая до этого спокойные черты лица. Он проплачет еще не один час своего нахождения здесь. Корчась от боли на койке, чувствуя как вздуваются вены на шее, а каждый сустав словно выламывают раскалённые щипцы. Его тошнит, но не рвет. Периодически приходит медсестра, что поправляет широкие браслеты на руках, проверяя их крепления и утирая пот с лица и шеи, равнодушно смотря на чужие мучения. На то, как ходят желваки челюстей, а спина выгибается до звука разбитого стекла. Всего его ждет три укола, так как это первая течка. Обычно требуется куда как больше, но уже на окончание действия второго Чонгук больше не может кричать. Только дышит тяжело и скулит, не понимая, сколько времени прошло, как давно он здесь. Что если за ним больше не придут? Что если Намджун запишет удачный альбом и улетит в Америку, как и обещал. Только без Чонгука. Он ничего не обещал ему. Когда Намджун возвращается, кажется, что он и не уходил. Все тот же коридор, все те же стены. Чонгук как и прежде сидит, опустив глаза. Которые совершенно ничего не выражают. Даже когда Намджун скомкано благодарит вмиг оказавшегося рядом врача и тянет за ладонь своего котика за собой. Когда сам пристегивает ремень безопасности. Когда начинает говорить без умолку, пытаясь разговорить словно окаменевшего нэка, который на удивление похож на обычного ребенка, когда черные ушки так естественно сливаются с едва вьющимися волосами. Чонгук поднимает взгляд, и Намджуну кажется, что еще никогда его глаза не были такими черными. Словно приобретшими матовый оттенок вместо обычного радостного глянца. Чонгук не спит, не ест и не разговаривает, вплоть до того момента, пока Намджун сам не поднимает его на руки, и не тащит в холодную ванну. Прямо в одежде. И с удовольствием наблюдает, как за эмоциями тает ледяной оттенок, как недовольно шипит его котик, хватается за края ванны, но поскальзывается. Шипит и успокаивается, когда вода становится теплее, в ней появляются смешные уточки и немного вкусно пахнущей пены, а с него самого исчезает одежда, но Намджуну все равно ничего не видно. Пусть он и остается, закидывая ноги на бортик ванной и приподнимая шторки. Тыкаясь в планшет и читая смешные истории в слух, слушая шелест воды в ванной и тихий смех. Отрывая взгляд, чтобы снова увидеть клыкастую улыбку, и хмуриться, когда, вытирая сонного кота, заметит толстые полосы синяков на запястьях и лодыжках, но промолчит. Подхватывая Чонгука на руки и самостоятельно укладывая с собой. Впервые слыша, как тихо и боязливо урчит нэк, сжимая когтистыми пальцами его футболку и забираясь под одеяло вместе с ушками, пряча влажные волосы. И только после этого Намджун, наконец, снова почувствует, что его котик вернулся домой. Завтра все будет как прежде. И завтра, как и планировалось, зеркалит все, что происходило месяцы назад. И радоваться бы, но без робкого мурчания так одиноко засыпать, что Намджун чертыхается и снова работает. Пока его малыш, разбуженный упавшей карандашницей, не приходит на звук, усаживаясь на пол и облокачиваясь спиной о ножку стола, скрещивая голые лодыжки, украшенные синяками, и тихо урчит, медленно засыпая уже так. Намджун хмурится и поднимает котика на руки. - Чего на холодном сидишь? И совершенно не важно, что пол в квартире у них с подогревом. Везде. Из-за странной привычки Чонгука ходить дома босиком. Что нэк так странно улыбается, словно опьянённый остатками сна, и урчит уже громче. Куда-то между основанием шеи и острыми ключицами. Намджун укладывает его на кровать рядом с собой и не возвращается к работе до утра. Больше Чонгук не приходит сидеть у его ног, не трется так ласково о ключицу и почти не урчит. Он совсем как человек, только взрослеет куда быстрее. Учится всему с невероятной скоростью и хорошеет день ото дня. Настолько, что Намджун ловил уже не один заинтересованный взгляд на его подтянувшейся фигуре. И вроде бы, это совсем не его дело, ведь Чонгук ему не нужен в таком плане, но собственническое желание спрятать его ото всех временами мешает дышать. В такие моменты хочется самому притянуть этого немного диковатого упрямца ближе, к своему боку ближе, заглянуть в глаза и, может быть, даже зарыться носом в чернющие волосы. Или погладить за большими ушками, или провести ладонью по шерстке на спине. Неизвестно чего хочется больше, главное, снова услышать это теплое урчание, рождающееся кажется где-то в груди. Но воспоминания о том, как еще котенком, этот ребенок ждал подвоха от человеческих рук, заставляют одергивать собственные. Он не из тех извращенцев, что берут себе почти детей, а потом имеют как хотят, только потому что официально купили себе красивую секс игрушку. Намджун не такой. Он смотрит на гордо поднятые большие черные ушки и видит перед собой полноценного человека. Личность. В дальнейшем вполне успешную и самодостаточную, навсегда привязанную законом к нему, и точно знает, что отпустит, если тот полюбит. Даже слово против не скажет. Отдаст все, что они успели нажить вместе, оставляя себе воспоминания, и иногда думая, а мурчит ли Чонгук другому? Улыбается ли так открыто? Слушает его песни и видит ли в них себя? Намджун отрывается от листов с текстами и смотрит на уснувшего котика, свернувшегося на диване. Вспоминая как, радостно он обнимал Лео, которого Воншик привел в кафе. Как лизнул его щеку, переполняемый восторгом от встречи, еще несколько часов к ряду перебивая себя и рассказывая, как он и еще какой-то кот заботились о нем в приюте. Как сильно он по ним скучал, но ни разу не упомянул о них раньше. Это странно, но он вообще не рассказывал о себе, просто молча был рядом, помогая, поддерживая. Принося кофе когда надо, а, если нужно, то и находя очки, телефон, ключи. Запоминая все встречи или даже куда-то записывая. Ведя себя как взрослый органайзер с ушками, не говорящий о своей температуре, даже перед тем, как свалиться в обморок прямо в коридорах агентства. Намджун отпустит. Он в этом почти уверен. Раньше ведь он справлялся один. Справится и потом. Он отворачивается обратно к текстам и снова упускает тот жалобный и отчаянный взгляд, которым смотрят на него черные, как бездна глаза. Откуда ему знать, что Чонгук уже выбрал себе человека. Что он до паники и отчаянья боится перестать быть нужным, поэтому и исполняет все идеально, не мешается, лишь бы его брали с собой, не болеет, только бы не остаться дома одному. Он клянётся себе, что сделает все, что угодно, лишь бы не видеть отвращения в таких вечно добрых и спокойных глазах. И исполняет свое обещание. Ровно год. До следующей весны. До момента, когда зверь внутри просыпается настолько сильно, что он забивается в угол и тихо скулит в кулак, не открывая дверь. Дрожащим голосом убеждает Намджуна отправиться спать, дожидаясь полнейшей тишины, и пристыжено запуская руку в штаны, позволяя себе обхватить пальцами давно требующий внимания член, и довести себя до первой разрядки, понимая, что она даже не помогла справиться и с частью возбуждения. Тело горит, но воспоминания о невыносимой боли в больнице так свежи, что глупая надежда справиться со всем самому настолько наивная и детская, что и самому не верится. Чонгук перебирается на свою кровать, не вытаскивая испачканной ладони все еще оглаживающей полувозбуждённый член. Штаны мешаются, когда он, медленно поглаживая хвост, подбирается выше. Но смущения хватает ровно несколько секунд, прежде чем штаны летят на угол кровати, а к ладони на члене теперь присоединяются и пальцы трогающие между ягодиц. Пачкающиеся в выступающей смазке и холодеющие от онемения, когда от неудобного положения, рука начинает плохо слушаться. Заставляя встать на четвереньки и, упираясь грудью о матрас, завести руку за спину, наконец, проникая пальцами в жаждущее тело, быстро ублажая себя второй. Специально выбирая бешенный темп, только бы все это быстрее закончилось. Лишь бы Намджун ничего не узнал. И пусть приходится грызть угол подушки, прижимая уши к голове, чтобы самому не слышать пошлых звуков своего тела из-за большого количества смазки. После двух быстрых разрядок, приносящих лишь незначительное удовольствие, и почти не снимающих болезненное желание, Чонгук уже не знает, о чем думать. Ноги дрожат, а спина между лопаток настолько взмокла, что футболку уже можно выжимать. Нэк тяжело дышит, вглядываясь в темноту, и готов заплакать от собственной глупой самоуверенности. Он не сможет сам, и никому не позволит до себя дотронуться больше. Он выбрал своего человека, он отдал ему все, но боится, даже мысленно, представлять его образ. Пачкать Намджуна в этом. Ведь его хозяин не такой как все, он видит в нем человека, а не животное, что живет инстинктами. Только вот Чонгук не совсем человек. И кажется, пара слезинок все же прячется в складках простыни, когда нэк вспоминает эти руки, что только недавно касались его кожи. Такие теплые и аккуратные. Не сдавливающие до боли и не позволяющие отпустить. Это было всего пару мгновений, но кажется Чонгук сейчас просто умрет, если не увидит их хоть мельком. Он медленно, покачиваясь, поднимается с кровати и, быстро нацепив на себя шорты, крадется к комнате хозяина. Чувствуя себя последним обманщиком и вором, когда, опускаясь перед кроватью на колени, он понимает, что просто смотреть ему не достаточно. Ему нужно чувствовать это тепло, вдыхать запах и умирать от желания еще больше. Ошибка была допущена уже в момент, когда он не сказал о своей течке. Когда он все это время говорил, что просто простужен, скрывался, прятался, лишь бы снова не оказаться связанным на столе. Говорят, во вторую течку все таблетками не обходится. Чонгук вздрагивает от одной только мысли и ищет спасения в руках, что в прошлый раз и обрекли его на тот ад. Провести носом по горячей коже кажется слишком мало и в ход идет кончик языка. Нэк прижимает ушки к голове, а пушистый хвост к бедру, и не может прекратить вылизывать кожу. Она как валерьяна для обычных котов - обладает наркотическим свойством, и у Чонгука едва не закатываются глаза от удовольствия, когда он проводит широкую линию по ладони, касаясь всем языком. Слушая, как его же касание рождает немного шуршащие звуки и резко замирает, чувствуя руку между своих ушей. Как он мог упустить, что хозяин уже не спит? Поднять взгляд страшно, но тело двигается само, заставляя в ужасе распахивать глаза, стоит лишь увидеть добрую улыбку Намджуна. - Почему ты не сказал мне, Чонгук? Мир рушится прямо на ушастую голову, заставляя в ужасе пятиться назад, отползая по ковру и не решаясь даже встать. Кажется ноги сейчас подведут, если он захочет воспользоваться их услугами. Ведь под едва различимым взглядом Намджуна хочется провалиться как минимум в ад. Какое тут поднятие на ноги. Чонгук видит, как хозяин говорит что-то еще, но паника блокирует слух, потому что он и так знает, что его теперь ждет. Холодный стол, широкие ремни, равнодушная медсестра, проверяющая что ты точно не сдох, и теперь еще вибрирующая игрушка в заднице. - Я туда не вернусь.- Шепчут побледневшие в миг губы, только вот голос такой тихий, что Намджуну приходится вставать и подступать чуть ближе, чтобы услышать. - Что? Но медленно приближающийся хозяин не воспринимается как желающий помочь. В глубине души Чонгук знает, что нет у них другого выхода, но паника сильнее. Он вскакивает на ноги и несется из комнаты, не находя лучшего убежища чем свой темный угол, в котором он прятался раньше. И не важно, что в спешке он даже дверь толком не закрывает, потому что это слишком сложные мысли для того, кого полностью поглотили инстинкты и паника. Намджун приближается медленно, аккуратно опускаясь на корточки перед трясущимся в углу нэком и не сразу понимает, что он что-то бормочет, сотрясаясь всем телом от тяжелых всхлипов и заикаясь от дрожи. - Пожалуйста, не отдавай меня туда. Я сделаю все, что ты хочешь, я закроюсь в этой комнате на все это время, я больше в жизни не посмею тебя коснуться, даже не посмотрю, если ты запретишь, только пожалуйста, не надо. Намджун… Хозяин... - Тише. – Рука медленно касается трясущегося плеча, но нэк только дергается, практически крича, все те же предложения. Обещания. Не называть даже по имени, выполнять все, что ему скажут, все, что угодно, лишь бы его не выгоняли и не отправляли в место, где он был прошлый раз. Намджуну самому больно это слышать, и сил хватает не с первого раза, перетащить это упрямое создание к себе ближе, насильно прижимая. Чувствуя, как острые ногти царапают кожу, когда Чонгук начинает выдираться, думая, что его прямо сейчас поднимут и отнесут. Предадут. Если бы Намджун знал, как это страшно, он никогда бы так не поступил. Но ему рассказали только потом. Когда удивленный Хосок впервые за последнее время не увидел за другом пушистый хвостик, что следовал за ним неотрывно. Он тогда только поджимал губы и ни в чем не обвинял, просто рассказывал факты, что слышал, и Намджуну этого хватило, в купе с воспоминаниями о темных синяках. И он больше сам никогда не позволит себе предать этот дрожащий в истерике комок. Потому что, сколько бы не представлял себе жизнь без него, он ни разу не смог. И пусть он больше не урчит, но его преданные глаза и скрытое в них обожание, которое он смог рассмотреть только недавно, в которое поверил только сейчас, говорят слишком о многом. Он убаюкивает своего котика в руках, шепча какие-то глупости, и кажется Чонгук даже успокаивается, переставая рыдать и понимая, что его никуда не несут. Не запихивают в машину, не возвращают к тем белым стенам и боли. Он лишь тяжело дышит, вдыхая запах и пропитываясь теплом хозяина, и оцепенело молчит. - Что нам теперь делать, Чонгук? - Не отдавай меня, пожалуйста… Дрожь снова пробегается по телу, но она тут же смешивается с приятной, когда Намджун поглаживает едва успокоившийся хвост. - Тогда позволь мне помочь. Чонгук непонимающе поднимает заплаканное лицо и, кажется, перестает дышать, когда его губ впервые касаются чужие. Он даже не двигается и почти не дышит, навострив ушки и прижимая к себе хвост. Ему кажется, что он окончательно сошел с ума, и даже острое возбуждение не сразу поднимает голову, заставляя тело дрожать не от страха, а от жара, что накрывает саваном все нелепые обещания, что он выкрикивал сам. Как он мог обещать не касаться, если сейчас же вцепился в белую широкую футболку. Не называть хозяина по имени, если первое, что он произносит после этого поцелуя: - Намджун… - У нас нет другого выхода, верно?- Жалкое оправдание, но это единственное, что приходит в мозг гениального разрушителя. Ему кажется, что он видит, как что-то ломается на дне черных радужек. Еще немного, и он разгадает все взгляды своего гордого котика, но ему не хватает лишь пары секунд, прежде чем Чонгук зажмурит глаза и аккуратно коснется его губ. Несмело проводя шершавым языком по пухлым губам своего человека и понимая, что возможно это не та любовь, о которой он в глубине души мечтал, но он притворится. Сдастся своим желаниям, затыкая разум, посылая его ко всем чертям. Он не умеет целоваться, но инстинкты толкают его вперед, заставляя вылизывать не только губы, но и шею, шарить руками по плечам, спине, груди и урчать. Оглушительно, вибрируя всем телом, заполняя все пространство в комнате собой. На секунду замолкая, когда Намджун прижимает его к себе сильнее, ловя за подбородок пальцами, и большим едва оттягивая губу. Приоткрывая. И целуя, как могут только люди. Сплетая языки, медленно, приучая, показывая, давая пробовать . И Чонгук старается запомнить все. Стать человеком немного больше, чем уже есть. Стать равным, таким же, если не получается особенным. Его урчание кажется настолько постыдным в этот момент, но он не может прекратить. И Намджун только рад снова слышать эти теплые звуки, зарождающиеся как будто из самого сердца, неудержимые и точно искренние. Действующие, как сигнал к началу действий. Чонгук оказывается удивительно легким, и Намджун поражается этому в очередной раз, опуская котика на его же смятую кровать. Но даже не замечая странность её состояния, игнорируя все, кроме цепкого взгляда черных глаз. Невозможных, завораживающих и поглощающих, настолько, что хочется трусливо скрыться, и Намджун прячется, прикрывая собственные веки и проводя носом по шее, шумно вдыхая и чувствуя, как вытягивается шея нэка. Как пальцами Чонгук цепляется за простыни, и от этого напрягаются плечи, по которым хозяин проводит своими губами, игнорируя ткань футболки. Медленно пропуская под неё пальцы, когда котик прогибается в пояснице, следуя касаниям широких ладоней. Кожа на мягком животике кажется такой по-детски беззащитной, что её будто бы можно поцарапать даже рельефом отпечатков собственных пальцев. И Намджун аккуратен. Задирая мешающую ткань, он едва касается низа живота губами, лаская скорее дыханием и вслушиваясь в редкие стоны, что пытается в себе похоронить Чонгук, но они выдираются. Выгибают на встречу своей долгожданной мечте, и сердце пропускает каждый раз по удару, стоит только губам снова коснуться кожи. Выше. Приласкать солнечное сплетение и удерживать ноги, что настойчиво сгибаются в коленях, упирая пятки в матрас, стоит только коснуться правого соска. Намджун никогда раньше не был с мужчиной так, но сейчас это становится не важным. Даже когда его ладонь накрывает явно изнывающий член котика, спрятанный под тканью домашних шорт. Нуждающийся так очевидно в ласке, что правильные движения выстраиваются сами собой, пока зубы чуть прикусывают правый сосок, прогоняя дрожь по белой коже и прогибая пластичные косточки снова и снова. Сжать пальцы чуть сильнее и услышать практически всхлип. Расстегнуть пуговицу и почувствовать впивающиеся в плечи когти. Молния, и хвост так сильно бьет по бедру, словно безмолвно заставляя продолжать. Вынуждая торопиться, облизывать губы и заглядывать в юношеское лицо, с болезненным румянцем и прилипшей ко лбу челке. Которую так и хочется убрать, но пальцы дрожат и мертвой хваткой хватаются за петельки для ремня на шортах. Стягивая их и не обнаруживая преград в виде белья. Усмехаясь этому как-то действительно слишком развратно, и удивленно распахивая глаза, стоит только дотронуться между широко расставленных ног. Чонгук влажный. Хотя скорее мокрый. Смазки так много, что она пачкает кожу, размазывается по бедрам. И Намджун не знает почему, но пачкать эту светлую кожу так возбуждает, что приходится сжать собственный член у основания. Тут же прижимая дрожащего котика к кровати сильнее и едва различая тихое шипение. - Хвост… - И как же тогда? - Не знаю. – Звучит так отчаянно, что поцелуи теперь не только средства ласки, но и успокоения, после которых Чонгук благодарно стонет, обнимает за плечи и шепчет. – Со спины? Хватается за сильную шею хозяина и демонстрирует свою успеваемость, впервые целуя самостоятельно. Лаская длинным и шершавым языком мягкий язык Намджуна и задыхаясь от удовольствия. Судорожно цепляясь за плечи, когда хозяин пытается отстраниться. -Подожди секунду, хороший мой. И именно за это «мой» Чонгук готов простить все, что угодно. И пусть по документам он и правда «его», но именно сейчас это звучит не как признание собственности. А так, словно было всегда. Как будто так и должно быть. Чонгук приподнимается на локтях, когда Намджун быстро поднимается с него, заодно вставая с кровати, и только теперь понимает, что совершил самую огромную ошибку. Потому что не смог снять ни единой вещи со своего хозяина. Практически не ощутил тепла его сильного тела, хотя, наконец, мог себе это позволить. Но оказалось слишком сложно, растворяясь в чужих касаниях, продумать свои собственные прикосновения.. И из глупых мечтаний вырывает грохот падающих вещей со стола, Чонгук вздрагивает, подбираясь и навостряя ушки, удивленно глядя на хозяина, что быстро кидает на «прибранную» столешницу мягкое одеяло и зовет к себе. Протягивая руку и обнимая, поднимая с кровати. Усаживая на стол, оглаживая шерстку на спинке и хвост, что наконец получил свободу, и теперь пушистой змеёй гладится о ладони самого доброго в мире монстра. - Я хочу видеть твое лицо. Шепот, что ласкает не меньше чем руки, сжимающие ягодицы, притягивающие к себе и заставляющие обхватывать ногами чужую талию. Чувствуя степень возбуждения хозяина и понимая, что это ты довел его до такого состояния. Что хочет он именно тебя и даже хочет смотреть не в спину, используя хорошее воображения, представляя кого-то другого. Намджун хочет именно его, и именно сейчас это становится таким очевидным, что в руках появляется больше решительности, а в движениях отчаянья. Чонгук прижимается до боли сильно, футболку сдергивает, резко цепляя за ухо, а потом извиняется, слушая хриплый смех и плавясь в нежных касаниях, что снова становятся такими откровенными, стоит только опуститься спиной на стол. Намджун тут же притягивает к себе так, что хвост теперь свободно свисает, не придавленный столом, а вот ягодицы так плотно прижимаются к бедрам, что становится не по себе, чувствуя, как от смазки намокают шорты, которые пока можно только расстегнуть, быстро оглаживая себя, прежде чем протолкнуть один палец в пульсирующий вход в тело котика. Растягивая. Пачкаясь в смазке, чувствуя, как её становится еще больше, и утопая в бархатистых нотках стонов Чонгука, которые больше похожи на мяуканье. Умоляющее, просящее о большем. И ему невозможно отказать в продолжении. Намджун смотрит на раскинувшегося по столешнице котика, на его тяжело вздымающуюся грудь, на дергающиеся ушки. И благодарен, что тот не открывает глаза, потому что смотреть этой детскости в лицо как-то стыдно, пусть по своим меркам Чонгук давно уже взрослый. Первый толчок заставляет хвост сильно удариться о бедро хозяина. Плавные и медленные толчки один за одним погружают уже болезненно стоящий член все глубже, и не понятно, причиняет это хоть каплю боли или же сплошное удовольствие. Чонгук хмурится, дрожит, царапает одеяло и дышит так прерывисто, что Намджун боится украсть его дыхание поцелуем, продолжая внимательно всматриваться в скрытый полумраком образ. И, возможно, это было ошибкой, но когда Намджун касается основания черного хвоста, Чонгука выгибает в первом оргазме. И нужно бы остановиться, дать малышу отдохнуть, прийти в себя, но сил сдерживаться больше нет. И движения становятся такими мощными, что то и дело приходиться снова тянуть котика на себя, чтобы он не зажал хвостик, который уверенной ладонью надрачивает сам Намджун, слушая громкие ноты прекрасного голоса и растворяясь в них и в удовольствии что приносит весь Чонгук. Утопая в нем, слушая сбитое и едва разборчивое «еще» и « Намджун». Их не хватает и на десять минут, после которых в теле Чонгука разливается горячая сперма, а от количества пережитого удовольствия, он может этому только улыбаться. Обнимая ногами сильнее, не отпуская своего хозяина, что так отчаянно пытается отдышаться, практически лежа на нем и не спеша вытаскивать член. Приподнимающего голову и ворующего поцелуй с искусанных губ, ладонями оглаживая по-юношески угловатые коленки. Совершенно не сопротивляясь, когда возбуждение снова переполняет юное тело. Позволяя ему насаживаться на себя практически самостоятельно, отталкиваясь руками от стола и запрокидывая голову так, что не возможно не целовать шею, плечи. Оставлять свои следы и чувствовать чужие уже на собственном теле. Они не знают, когда для них заканчивается эта ночь. Это не так уж и важно, но проснувшееся солнце заглядывает в щелку меж тяжелых штор. Чонгук расслабленно спит, придавливая своим весом хозяина к его же матрасу. И Намджуну кажется, что так и должно быть. Он едва ощутимо перебирает пальцами волосы за ушками и слышит урчание, по которому так сильно скучал, услышав один раз. Когда он сам закрывает глаза, уложив руки на чужой пояснице, мысль о том, что он нашел вокалиста для треков, кажется ему идеальным завершением этой ночи.